Нежно. Словно извинялся.

Подхватил на руки и унес в свою кровать.

Они не разговаривали, как и просила Катерина, но то, что происходило между ними, было сильнее, глубже, пронзительней и отчаянней, чем первый раз.

Словно прощались навсегда и стремились запомнить каждую секунду, каждое движение, вздох, крик, тепло и вкус кожи. В этом обладании друг другом разливалось столько сжимающей сердце осознанности прощания, что у Кати наворачивались и сами собой катились слезы.

Он нежно, долго покрывал поцелуями ее лицо, шею, все тело до кончиков пальцев на ногах, она переворачивала его, перехватывала инициативу и проделывала с ним то же самое. Он не выпускал ее из объятий, когда брал, и смотрел в глаза, а она даже на самом излете не отводила взгляда.

Приходили в себя, спускаясь откуда-то, переводили дыхание и смотрели, смотрели в глаза, разговаривая без слов, переживая, оплакивая невозможность быть вместе, каждый болея своей причиной отказа от продолжения, прося у второго понять, простить, оставляя на сердце тонкие скальпельные шрамы осознанием неминуемого расставания.

Кирилл несколько раз порывался что-то сказать, объяснить, воздуха в легкие набирал для решительного высказывания, но Катерина нежно накрывала его губы горячими пальчиками и качала головой – нет, не надо, слова только все испортят!

И он подчинялся. Если сложится – то потом!

…У Катерины зазвонил сотовый в кармане шелковых шорт, откинутых в процессе нетерпеливого раздевания неизвестно куда.

– Да выключи ты его, – предложил Бойцов.

Это были его первые слова с момента прихода соседки.

Она посмотрела на него откровенно удивленным взглядом, даже брови приподняла, так удивилась.

– Что? – спросил он на ее преувеличенное удивление.

Воронцова не ответила. Нашла шорты, торопливо отыскала и вытащила из кармана телефон.

– Да.

– Катерина Анатольевна! У Сизова открылось кровотечение! – взволнованно сообщила дежурная медсестра Оленька.

– Состояние?

Все! Шутки, любовь-морковь, секс улетный, расставания-прощания, нежность щемящая, слезы о несбыточном – все кончилось! И отодвинулось!

Прижав плечом трубку к уху, Катя быстро одевалась, только шорты и топ, белье – это лишняя суета, с собой! Преобразилась в момент, и Бойцов смотрел на нее потрясенно во все глаза. Доктор Воронцова тоном полководца отдавала приказы, называла какие-то препараты, руководила – спокойно, собранно, односложно, попутно быстро одевшись.

Как на бой.

«Я идиот!» – констатировал самодиагноз он.

Как вообще можно было подумать, уверить себя, предположеньице толкнуть, что эта женщина обыкновенная?

По какой такой обезьяньей мужской привычке и логике он всех женщин меряет привычным аршином, приписывая им одинаковость желаний, мотиваций, поступков с небольшой поправкой на интеллект и среду обитания?

Ведь козлу было понятно с самого начала, что она из всех рядов выходец!

Начиная с ее колдовских глубоких, все понимающих глаз, абсолютной искренности в постели, без грана притворства, без озабоченности только своим удовлетворением и потакания мужскому самолюбию!

Да даже то, что он стал ее первым мужчиной, уж точно не потому, что претендентов до прекрасного тела не имелось! Другое тут – она выбрала того, с кем почувствовала себя созвучной, кого захотела сама!

– Оля, спокойно! – строго отчитала говорившую. – Готовьте операционную. Я еду.

Отключившись, повернулась к нему.

– Мне надо ехать.

– Я отвезу, – выскочил из постели и из своих умозаключений Бойцов.

– Не надо. Тебе через пару часов на работу. Возьму такси.

– Отвезу! – отрезал Кирилл. – Только оденусь и возьму ключи.

Катерина молча кивнула, соглашаясь, настаиваешь – вези! Не до тебя!

– Я переоденусь, спускайся, – сказала, выходя за дверь.

Свою дверь открывала, забыв о конспирации и чутком Тимофеевом сне, громко и быстро.

– Что случилось? – спросил он, успевший на звук открываемого замка не только встать, но выйти навстречу.

Катерина пояснила на бегу в комнату:

– У мальчика, которого я позавчера оперировала, открылось кровотечение.

– Такси?

– Нет, Бойцов отвезет.

Тимофей отреагировал на ее слова, как только он и умел – без комментариев ни лицом, ни жестом, ни звуком.

– Ты самый мудрый мужик на свете! – прокричала из комнаты она, успев заметить его реакцию на новость.

– Помни об этом, Кошка, когда станешь на меня за что-нибудь злиться! Я упакую тебе остатки пирога, позавтракаешь после операции!

– Некогда, Тим!

В дверь, оставленную Катериной распахнутой, вошел Кирилл, умудрившись собраться быстрее, чем она предполагала.

– Катерина?

– Я готова, поехали, – вышла к нему из комнаты девушка.

Тимофей появился из кухни одновременно с ней, мужчины обменялись рукопожатием, «брат» сунул Кате в сумку, которую она взяла в прихожей с тумбочки, пакет с пирогом.

– Удачи! – проводил Тим, закрывая за ними дверь.

Быстро, по ночной Москве, минут за десять доехали до клиники. Кирилл, считывая ее настроение, гнал, как на ралли, по далеко не пустынным улицам никогда не засыпающего города.

Когда Лида выдвинула предложение, главным, что подтолкнуло ее к согласию, была близость к месту работы. Центр центру рознь, и от дома, где она сама жила, добираться было дольше и сложнее, на метро и с пересадкой по Кольцу, и еще две станции, а на машине, если требовалось оперативно добираться при срочном вызове, и разговору нет! Днем это сплошная пробка, ночью – не сплошная. Разве что глубокой ночью, и лучше с субботы на воскресенье! Лидин же дом располагался очень удобно – пять минут пешком до метро, две станции без пересадок, семь минут пешком до клиники. Итого, при самом сложном варианте часа пик, – двадцать – двадцать три минуты! При ее работе жизненно, в прямом смысле, важно!

Кирилл пошел проводить до отделения, любопытствуя, где и как она работает. Катерина с момента, когда села в машину, не произнесла ни слова – все, она была уже не с ним, она обдумывала операцию, возможные осложнения. Действия…

– Катерина Анатольевна!! – выбежали навстречу две медсестрички.

Бойцов смотрел на нее, смотрел, все еще поражаясь перемене, новой, открытой для себя, неизвестной Катерине Воронцовой, и почему-то гордился ею! Гордился и тихо восхищался не особо и осознавая это.

– Лена, мыться! Оля, как состояние? Что ввели?

Сосредоточенно, не суетясь, быстро, почти бегом прошла через коридор к операционному блоку. О нем забыла. Он видел, что забыла.

Двадцать пять минут назад она находилась в его постели, в его объятиях. Голая, нежная, остывающая от оргазма, и слеза текла из правого колдовского глаза по виску в ушко, и смотрела на него так, как будто весь мир полетел в тартарары, закончившись и сосредоточившись здесь, в одной точке, где были только они вдвоем!

И ушла из этого мира, не оглянувшись! Сейчас она в своем, доступном только ей мире, спасает мальчика семи лет, которому позавчера сделала сложнейшую операцию на желудке. И все бы обошлось, и пошло на поправку, но мама, не выдержав слез и просьб больного сынишки, дала ребенку попить воды, а он никак не мог напиться!

Материнская любовь! Порой дурная, слепая!

Это ему объяснила медсестра, провожавшая к выходу.


Позвонил коротко, знал – будить не надо.

– Проходи, – сказал Тимофей, открыв дверь.

– Ждал, что ли? – не сильно удивился Кирилл.

Тот не облегчил задачу ответом. Бойцов прошел в кухню, поставил на стол принесенные пакеты. Он заехал в ночной супермаркет, приняв решение поговорить, постоял в отделе алкоголя, решая, что взять. Коньяк? Нет, под тот разговор, который он наметил…

Наметил! Смешно! Этому мужику тертому хрен что навяжешь! Ну хорошо – под тот разговор, которого он бы хотел, все-таки лучше водка. Вот и взял водки, закуску традиционную и не очень, а подумав, на всякий случай – бог знает, как беседа пойдет! – «опохмелятор» в виде импортного добротного пива.

И, уже захлопывая багажник машины, с непонятным, забытым ощущением дурманящей свободы, совсем как мальчишка, подумал, за столько лет первый раз «забил» на работу, всегда срочные и не в меру важные дела, задвинул все, найдя нечто гораздо значимее на данный момент!

И пусть эта извечная необходимость разобраться в ситуации, а не борьба за женщину, как ему казалось и он сам себя уговорил, пусть это примитивное желание выяснить все по-мужски. Выяснить, понять, победить – а что еще? Как всегда, победить!

И можно отвалить! Ничего дальнейшего, серьезного или не очень.

Ничего ведь не изменилось, все аргументы и резоны остались на месте.

– Поговорим? – предложил Бойцов.

– Смазка к разговору? – указал на пакеты Тимофей.

– Не помешает, – утвердил Кирилл.

Быстро, в четыре руки, соорудили мужскую закусочно-разливную «поляну». Налили. Выпили. Как положено, первую за знакомство, что пропустили в пироговом чайном дневном застолье.

– Кто ты ей, Тимофей? – задал самый важный, не дающий покоя вопрос.

– Ты не собираешься на ней жениться, любить ее, даже спать с ней больше не собираешься. Почему она или я должны откровенничать с посторонним человеком?

– Я не посторонний! – нелогично возмутился Бойцов. – Я – ее первый мужчина, и ближайший сосед, и моя дочь и домработница обожают Катерину!

– По-твоему, это повод к откровениям? – фирменно усмехнулся Тимофей.

– Черт! – выругался Бойцов, понимая справедливость замечания.

«Брат» достал из кармана джинсов пачку сигарет.

– Дай закурить, – попросил Бойцов.

– Так ты вроде не куришь, Кирилл Степанович? – протягивая зажигалку с сигаретами, напомнил Тим.

– Не курю, но…

Закурил, чуть кашлянул, справился, посмотрел на огонек сигареты и затянулся еще раз.

– Я не могу и не хочу вступать в серьезные отношения, – пояснил сосед свое «жизненное кредо». – У меня был нормальный брак, сам все испортил.

И, бог его знает почему, рассказал Тимофею все: о ранней женитьбе, о падении и диагнозе, о долгой, наперекор всем, реабилитации, о начале и становлении бизнеса.

Давно уж настало утро. После второго требовательного звонка мобильного, призывающего к работе, Кирилл отключил его и куда-то засунул. Презрев правила эксплуатации кондиционеров, они распахнули настежь окна, и клубы табачного дыма терялись в ориентации, куда же выветриваться, да так и висели под потолком, а Бойцов все рассказывал, а Тимофей слушал, и никакая водка их не брала.

– Мы с детьми выстрадали это единение, понимание, отношения, в которых все искренне. И ничего другого мне не надо. Понимаешь?

– А им? – спросил Тим.

– Что им? – не понял Кирилл.

– Им, детям, надо что-то другое? Ты спрашивал?

– Да ничего им не надо! Зачем? Нам так хорошо вместе!

– Ты бы спросил, может, они чего еще хотят?

– Да чего? Чтобы с матерью снова сошлись? Нет, конечно! Они слишком умные, чтобы предполагать такое!

– Ты знаешь, что твоя Соня сватает Катюху за тебя? Знаешь, что она Катьку обожает?

– Да ладно! – не поверил Кирилл. – Это она прикалывается. Катерина ей очень нравится, она ее уважает, но чтобы сватать! Это у них с Максом такая привычка подкалывать взрослых. Да Катерина все понимает, она же сама была подростком и каждый день имеет дело с детьми.

– Она не была подростком, и ребенком не была, – жестко отрезал Тимофей.

– В каком смысле? – посмотрел непонимающе на собеседника Бойцов.

Тот помолчал, докуривая сигарету.

– Я расскажу о ней, но только для того, чтобы ты понял, что никакой интрижки пустой, никакого использования она тебе не позволит! Да и я тоже. Неприемлемы для тебя отношения серьезные – до свидания! Держи штаны застегнутыми и обходи ее десятой дорогой!

И рассказал, умолчав о некоторых, касающихся только их с Катей моментах, и тех навыках выживания, которым обучил ее, а так все, без утайки. Когда закончил говорить, в кухне повисла тишина. Надолго.

– Наливай, – прохрипев горлом, нарушил молчание Кирилл.

Они чокнулись и в молчании выпили.

– Ты хоть понимаешь, что у нее никогда не будет мужика? – спросил Бойцов.

– Это почему же? – не удивился вопросу Тимофей.

И спросил-то для того, чтобы Бойцов выговорился. Может, поймет чего?

– У нее есть ты! Герой. Пришел и спас маленькую девочку из заточения! Охранял, защищал, научил выживать. Брат, отец, непререкаемый авторитет! Да ни один мужик не станет соперничать с героем! На кой фиг, если изначально недостоин!

– А на кой фиг ей тот, у кого кишка тонка? Уверяю, найдется такой, кто затмит бывшего героя.