Иосиф Гольман - Защитница. Гроздь винограда в теплой ладони

Ахмет сидел молча, закрыв голову руками.

Ольга его не торопила, время у них было, а без содействия обвиняемого ее задача становилась малоразрешимой.

Наконец он сказал:

– Моих три грабежа.

– Я вас об этом не спрашивала, – быстро сказала Шеметова.

– Моих было три, – как будто не слыша ее, повторил подследственный. – Забрал у тетки сумку с продуктами. Есть хотел очень. Мобильник у школьника, до сих пор стыдно. Девчонка, думал, будет последняя. Продам телефон, куплю билет, уеду обратно. Здесь оставаться – все равно поймают. Лучше дома бедствовать, чем в тюрьме. Не вышло.

– Послушайте, – максимально внятно сказала Ольга. – В данном случае меня больше интересует то, что вы точно не делали. Восемнадцать пришитых эпизодов. Я уверена, их реально отбить. Если не будете рассказывать про теток и школьников, может, обойдется условным. Вы же первый раз судимы.

– Ох, господи! – вместо ответа простонал Ахмет.

– Что «господи»? – упорно не понимала адвокат. – Зачем вам тюрьма за чужие преступления?

– Я не могу! – Парень, здоровенный и накачанный, чуть не плакал.

– Что не можете?

– Я ж поехал на свадьбу заработать, – наконец начал он. И… замолчал снова.

– Не заработали. Свадьбы не будет. Но и в тюрьме тоже не свадьба.

– Свадьба-то будет, – выдохнул Ахмет. – Роксана любит меня.

– Тогда я уже ничего не понимаю, – развела руками Шеметова. – Вас любят, а вы от нее – в тюрьму на долгие годы?

– У нас говорят так, – глухо ответил он. – Кого уважает жена, того уважает весь мир.

– Роксана зауважает вас за девятнадцать грабежей?

– У них видео, где эта девушка…

В мозгу Шеметовой снова как вспышка сверкнула.

– Видео с вашим избиением? – чуть не вскрикнула она.

Тот кивнул, едва не плача.

– Это позор, – прошептал он. – Лучше тюрьма, чем потерять честь.

«Ох, как все запущено», – подумала Ольга. Где-то она уже такое слышала. Про позор и про честь. Под этот рефрен отвергнутый любимой женщиной участковый в архангельской деревне превращал в кошмар жизнь ее сына. И в конце концов лишился своей[4]. Да и еще истории могла бы припомнить из своей, не такой уж богатой адвокатской практики. Высокие слова часто становятся лишь прикрытием низких дел.

– Я – женщина, – наконец сказала Ольга. – И я точно знаю, что любимый рядом – пусть избитый, пусть без денег – гораздо лучше, чем любимый в тюрьме. Женский век недолог, ты же знаешь. – Она намеренно перешла на «ты», парень был младше ее.

– У вас в Европе так, у нас по-другому, – ответил Ахмет, но ясно было, что зерно сомнения заронено.

– Везде одинаково, – заверила его Шеметова и перешла в окончательное наступление: – Ладно, давай по порядку. Ты знаешь, что девушка, которая тебя избила, – чемпионка Москвы по контактному карате?

– Нет, – сказал тот. – Какая мне разница?

– Принципиальная. Даже по Кодексу знание и применение приемов единоборств приравнивается к применению оружия. Если б она тебя ножом пырнула – это был бы не позор?

– Ножом? – задумался Ахмет. – Ну, нож – другое дело.

– А если б из «ТТ» пальнула? – докручивала парня адвокатесса.

– Но она ж не из «ТТ», – отбивался он. Однако оба понимали, что процесс пошел.

– «ТТ», нож, опасные приемы – Кодексу почти без разницы. Это все – оружие. Ты был безоружен, она – вооружена. Нет позора.

Ахмет, глубоко задумавшись, молчал.

Ольге оставалось лишь нанести последний удар.

– И еще. Видео – вещдок. За его утерю или разглашение следует серьезное наказание. Мы отдельно упомянем это в нашей жалобе. Никто из следаков не станет рисковать карьерой ради того, чтоб уязвить некоего Ахмета Гараева. Я тебе это гарантирую. И последнее. Те же видео могли остаться на сервере обслуживающих компаний. Даже если ты договоришься со следователем, возьмешь на себя все и надолго сядешь в тюрьму, нет никаких гарантий, что видео не появится в открытом доступе.

Ахмет потупил взор, напряженно размышляя.

– Короче, парень, – забила последний гвоздь Шеметова. – Тебя втянули в плохую игру. Ты им – звездочки на погоны, они тебе – тюрьму. И более ничего. Потому что ничего более они сделать не в силах, понял?

– И что мне теперь делать? – тихо спросил он.

Вот теперь пошла настоящая работа…

С Гараевым все получилось, как в сказке. Или в фильме про суперадвоката – в жизни так бывает нечасто. Но вот случилось же с Шеметовой!

Впрочем, неверная трактовка. Это не с ней случилось. Это она, попав в соответствующую ситуацию, организовала такой случай, чем имела полное право гордиться. Даже Гескин, пришедший со своего медобследования каким-то невеселым, обрадованно улыбнулся, узнав о подробностях. И поздравил Ольгу с отличной адвокатской работой.

А дело обстояло так.

Шеметова добилась личной встречи со следователем. Он отказывался, ссылаясь на занятость, но Ольга намекнула, что ему эта встреча нужна не меньше, чем ей.

Пришла, начала спокойно рассказывать все, что узнала. Без угроз, без экспрессии. Только факты и предположения, пока не оформленные как факты.

Следователь сам ее остановил, предложил продолжить общение в ближайшем кафе. Может, опасался прослушки. А может, почуял проблему в самой Шеметовой и собирался прощупать, насколько она готова к серьезной конфронтации.

Сели в тихой полупустой кафешке, заказали по соку, причем адвокат принципиально заплатила за сок сама.

– В общем, Игорь Евгеньевич, дело ваше липовое, шито белыми нитками, я его легко развалю, – закончила она первую часть выступления.

– Все адвокаты так считают, – тянул время еще не принявший решения следователь.

– Но не все делают, – улыбнулась Шеметова. За ее спиной уже стояла какая-никакая репутация. – Вы поспрашивайте насчет меня у коллег.

– Поспрашиваю, – пообещал тот.

– Кстати, не только дело может развалиться, – сказала Ольга, собираясь заканчивать посиделки.

– А что еще? – серьезно спросил Игорь Евгеньевич.

– А то вы сами не понимаете, – спокойно ответила Шеметова. – Обвинения не просто не подтвердятся. Легко можно доказать, что обвинения сфабрикованы, а дело сфальсифицировано.

– И на девушку никто не нападал? И сумочку никто не отнимал? – улыбнулся тот. Впрочем, не очень весело, Ольга давно уже научилась разбираться в улыбках процессуальных противников.

– И нападал. И отнимал. На конкретную девушку, которая его жестоко избила.

– Будем судить девушку?

– Ни в коем случае. Я аплодирую ей обеими руками.

– Так в чем же дело? – начал раздражаться капитан юстиции. – Ваш подзащитный опасен на улицах. Следующая жертва может не владеть карате. Так что лучше, если Гараев будет сидеть в тюрьме. Всем лучше.

– Нет, капитан, – мотнула головой Шеметова. – Всем лучше будет только в том случае, если Гараев будет сидеть в тюрьме за свои преступления. А не за чужие. Иначе слишком большой простор открывается для таких, как вы.

– Вы всерьез считаете меня монстром? – скорее удивился, чем разозлился Игорь Евгеньевич.

– Нет, не считаю, – ответила она. – Пока.

– Почему пока?

– Потому что сейчас посадите Гараева. Восемнадцать из девятнадцати инкриминируемых преступлений – липовые, зато преступник настоящий. А завтра вы будете сажать, кого захотите. Прецедент – опасная штука.

– У нас не прецедентное право, – попытался отшутиться следователь.

Но Шеметова шутки не приняла.

– Вор должен сидеть в тюрьме, – жестко сказала она. – Но только за то, что он сделал. Потому что сначала фабрикуют дело вору, а потом всем, кому сочтут нужным. Невозможно быть условно порядочным, понимаете?

– Я каждый день разгребаю грязь, – обиженно сказал капитан. – Те, кого я убираю с улиц, – отребье. Если их не убрать, вы же сама и окажетесь под ударом.

– Вот и убирайте грязь, – вставая, ответила адвокатесса. – А не создавайте ее. Ложные обвинения – тоже грязь. Хоть по Библии, хоть по Уголовному кодексу. Если вы меня услышали, снимайте с парня лишнее, и готовим дело к суду. Если нет – готовим тело к драке. Только оперов своих предупредите, что они тоже в кустах не отсидятся.

– Сколько времени на подумать? – спокойно спросил следователь.

– До вечера, – ответила Шеметова.

Капитан отзвонился уже через час, видимо, посоветовался с операми, поставлявшими ему материал.

– Мы убираем из обвинительного заключения семнадцать эпизодов, – бесстрастно сообщил он.

– Почему не восемнадцать? – пошла до конца Шеметова.

– Потому что потерпевший, школьник-семиклассник, опознал налетчика.

– Что у него отобрали?

– Мобильный телефон.

– Хорошо, будем работать по профессии, – ответила Ольга. – Спасибо за понимание.

– Не за что, – ответил Игорь Евгеньевич. И, не удержавшись, добавил: – Когда освобожденный Гараев пойдет на следующее дело, постарайтесь не встретиться ему на улице.

– Даст бог, Гараев не пойдет, – улыбнулась Шеметова.

Но к следователю теперь относилась лучше, чем вначале. Похоже, он старался не только из-за звездочки.

Впрочем, когда облеченные властью люди игнорируют правду, они приносят миру страдания даже в случае самых благих помыслов.

Вот за этот эпизод и благодарил ее теперь Гескин.

А Ольга уже сломя голову неслась в мировой суд, где должно было состояться первое заседание по делу Ариэля Вейзера и побитого им А. Г. Воронцова. Пока что диспозиция выглядела неплохо, но и не гарантировала увод Вейзера от реального лишения свободы. Хотя даже условное могло стоить ему права работы.

У наказанного Вейзером хама было три свидетеля.

Странно, что не пять, компания-то состояла из шестерых. Видать, не все согласились постоять за своего обиженного коллегу.

Ольга, заметив этот момент, без особого труда выяснила, что свидетельствовать в пользу приятеля-хулигана отказался его сослуживец по финансовой компании и дама, с которой он отдыхал в Эйлате, поссорившись прямо в самолете. Не факт, что они согласятся дать показания против Воронцова. Однако если патронов в обойме будет не хватать, с ними тоже придется поработать.

Отлично помог Антон. Он оказался фантастически ловким парнем, обеспечив Шеметову материалом аж для трех встречных заявлений. Согласились поучаствовать в качестве потерпевших (кроме, ра-зумеется, жены Вейзера) девушка из самолета и стюардесса. Второй пилот согласился прийти в суд и засвидетельствовать хулиганское поведение пассажира Воронцова.

Молодец, Антон!

Мало того, он еще обаял мировую судью Инессу Алексеевну Гоголеву, получил к ней распределение на практику перед выпускным курсом и сейчас знал в стенах суда почти всех его постоянных обитателей.

Шеметова, конечно, была счастлива иметь такого помощника. Однако, сказать по правде, начали закрадываться опасения. Будущий адвокат – или прокурор? – так спокойно относился к фактам и так лихо был готов фабриковать свидетельские показания, что становилось немножко не по себе. Получалось как бы заочное продолжение спора с Игорем Евгеньевичем, следователем Гараева.

Впрочем, Ольга несколько смущенно, но готова была согласиться, что ради вытаскивания неправедно обвиненного Ариэля сама была не прочь состряпать что-нибудь не вполне, с точки зрения Библии, потребное…

Единственно, на что ее хватило, – запретить становиться потерпевшим самому Антону. Да и то не столько по нравственным соображениям, сколько по рациональным. Его синяки были, конечно, достаточно красноречивыми. Однако любая случайно не замеченная видеокамера мгновенно могла сделать будущего выпускника юрфака пойманным лжесвидетелем.

Тем более что у Воронцова было два очень хороших и дорогих адвоката. Они точно не простят грубых ошибок противной стороне. А у всех «наших» потерпевших на троих – один защитник, Ольга Шеметова.

Воронцовские адвокаты были действительно сильными специалистами, хотя, на взгляд Ольги, не очень подходящими к случаю. Известные «уголовные» юристы, они, несмотря на серьезные гонорары, относились к мировому суду заведомо неверно, считая ниже своего достоинства расшаркиваться в столь несерьезном заведении. Конечно, судебный участок – это не районный суд. И мировой судья – не федеральный судья. Однако и там обсуждаются дела, которые могут закончиться реальным тюремным сроком, пусть даже небольшим. А главное, ни один мировой судья не считает себя юристом второго сорта. И крайне болезненно реагирует на свою недооценку участниками процесса.

Ольга со скрытым злорадством наблюдала, как пыжились крутые адвокаты Воронцова и как тихо бесилась Инесса Алексеевна. Сама же Шеметова, не боясь переиграть, была с мировой судьей максимально учтива. Она, даже разговаривая с ней в каморке-офисе, все равно именовала ее «ваша честь», что было вовсе не обязательно в данной «юридической инстанции».