Может, надо было добиваться принудительного лечения, пока тот полтора года просидел в тюрьме? Может, требовать направления в больницу закрытого типа?

Это не были еще упреки в полном смысле слова. Но и они очень напрягли Олега Всеволодовича.

Нет, он не обижался. Людям свойственно забывать содеянное для них добро. И это тоже часть его профессии. Однако он снова и снова прокручивал в голове все этапы дела.

Что могло быть упущено? Как можно было помочь мальчишке и его глубоко несчастной матери?

Разумеется, Багров не был психологом, наркологом или специалистом по девиантному поведению подростков. Но он был чутким к чужой беде человеком и поэтому времени на раздумья не жалел.

Более того, посетил четыре центра борьбы с наркотиками. Один – официальный, три – волонтерских. Встретился с кучей народу, в том числе с родителями несчастных и с теми единицами из тысяч, кто сумел покинуть виртуальные, сумеречные миры счастья, вернувшись в обычный, единственный.

Единого рецепта не было. Тысячи разных имелись.

Все это так задело адвоката, что он прибился к одному из центров, управляемому очень искренними и бескорыстными людьми. Стал оказывать им юридические услуги. Разумеется, бесплатно, ибо проблем в центре было гораздо больше, чем денег.

Пытался привести в центр Витю Немцова и Наталью Ивановну. Безуспешно.

Первого не интересовало ничего, кроме очередной дозы. Вторая уже открыто не доверяла своему защитнику.

Пожалуй, несмотря на абсолютное понимание Багровым психологической подстежки происходящего, это все же было обидно. Хотя Олег не винил женщину, прошедшую довольно обычный для слабых людей путь: трансформирование своей беды в чужую вину.

И все равно, после блестящей победы в процессе это было по-настоящему обидно, несмотря ни на какие логичные объяснения.

Последний звонок от Немцовой Олег Всеволодович получил месяца через два после освобождения юноши.

– Поздравляю, – сообщил металлический голос, мало похожий на прежний, скрипуче-жалобный.

– С чем? – удивился Багров.

– Витенька умер, – сказала мама. – Отмучился. Он уже на небесах.

– Соболезную, – сказал ошарашенный адвокат.

Он ожидал чего-то подобного. Наркоманы не живут долго. Но не ждал такой скоропостижной кончины.

– Да уж, вы соболезнуете! – зло сказала Немцова. – То пугали меня десятью годами. То не организовали Витеньке лечение, пока он был в тюрьме.

– Но я же его освободил… – машинально сказал Багров, уже понимая, что зря.

– В могилу вы его освободили, – сказала женщина, заплакала и повесила трубку.

А Багров как стоял с телефоном у уха, так и остался стоять.

– Что с тобой, Олежка? – спросила вернувшаяся откуда-то Шеметова.

– Витя Немцов умер, – глухо отозвался он.

– Печально, – вздохнула Ольга. – Все наши старания – коту под хвост.

– Наталья считает, что я виноват в его смерти.

– Что за чушь? – возмутилась Шеметова. – А «Титаник» тоже ты потопил?

– Понимаешь, – вздохнул Олег. – Логика-то в ее словах есть. Если бы парень остался на зоне, получил бы естественную ремиссию. И сейчас был бы живой.

– А адвоката она зачем приглашала? – разозлилась Шеметова. – Чтобы сына на зоне оставил? Лечиться от наркомании? Что-то ты расслабился головой, Олежек. Обидно чертовски, это факт. Но твоей вины здесь нет никакой.

– Есть моя вина, – упрямо гнул свое Багров. – Не по кодексам, конечно, но есть.

А про себя решил взять на себя постоянную обязанность помогать центру. Раньше это называлось «обет». В честь Вити Немцова. Только не вчерашнего, зомбированного и бесчеловечного. А того Вити, которого помнят лишь его исстрадавшиеся мама с папой: доброго, веселого, у которого вся жизнь впереди, на счастье родителям.

Для Олега Всеволодовича не составило труда узнать причину смерти Немцова-младшего. Хотя он сам ее и предположил.

Мамаша после судебного процесса ребенка некоторое время не трогала. И он так углубился в наркотики, что Наталье Ивановне пришлось силовым путем отправить сына на диализную чистку, чтобы, выходя из «запоя», не мучился отходняком. В итоге после курса лечения Витя вышел физиологически прозрачным. Но психологически-то не измененным! Не было для него счастья слаще дозы!

Дрожащими руками развел привычную концентрацию. Введенная в очищенный организм доза стала смертельной.

Мать враз постарела, физически ослабла, потеряла работу. Рядом с ней теперь оставался только Кинг, который любил Наталью Ивановну всем своим собачьим сердцем. Он же был единственным, кроме отца, кто оплакал Витину смерть.

В прямом смысле: в ночь, когда Виктор скончался, стокилограммовый огромный пес стонал и выл, словно от боли.

Теперь жизнь в Наталье Ивановне поддерживалась только одним чувством – ненавистью к пройдохе-адвокату. Не зря же говорят, от любви до ненависти – один шаг.

Жалобы приходили в контору, в полицию, в ОБЭП, в коллегию адвокатов. Поначалу их разбирали, выделяли проверяющих, вызывали Багрова. Потом, когда в жалобах стали появляться Х-лучи и гипноз, их стали просто аккуратно складировать, не давая дальнейшего хода.

В общем, Олега Всеволодовича никто, конечно, не наказал. Кроме собственного, очень даже тяжкого осуждения. Он теперь точно знал, чего именно недодал своей доверительнице.

Собственного верного понимания ситуации. Настоятельного требования начать медицинское лечение мальчишки. Психологической заботы о подзащитном даже после завершения процесса.

Впрочем, он так же точно понимал, что трать даже все свое время на Немцова, не смог бы его уберечь. А потому еще с большей энергией занимался юридическими делами Центра борьбы с наркоманией. Вот они бы, возможно, сумели спасти парня.

Хотя какие и тут могут быть гарантии? Единственный, кто гарантирован от наркомании, – тот, кто ни разу в жизни не употреблял наркотики.

Короче, тяжелое было время после столь выдающейся судебной победы.

Ольга поддерживала друга, как могла. Однако и она понимала, что внутренние душевные проблемы извне можно лишь облегчить. Но не решить.


У самой Шеметовой тоже было дел невпроворот.

Гонка на выносливость в мировом суде – между Воронцовым и Вейзером – продолжалась. Занятой финансист раз за разом прогуливал заседания, прося отложить разбирательство дела по существу. На месяц отложить, а то и на два. Ольга продолжала дело мультипликационной Бабы-яги, то есть всегда была против. Раз за разом потомку аристократического рода ставили неявку без уважительных причин. Но закрывать дело Инесса Алексеевна Гоголева явно опасалась, сознавая мощность ресурса, используемого истцом. Да и фотографии его разбитой Вейзером физиономии тоже, откровенно говоря, впечатляли. Сделать такое за считаные секунды смог бы не всякий выдающийся боксер.

Тем не менее, в активе адвоката имелось более десяти неявок процессуального противника при двух неявках своего подзащитного. Обе были прикрыты документами. И обе были произведены сознательно, когда имелась информация о предстоящем приходе в суд неуловимого Воронцова. Она же обещала ему вечный бой! Покой этой свинье будет только сниться.

Вообще же Ольга не гнушалась никакими ненаказуемыми средствами, дабы склонить на свою сторону Фемиду в лице молодой, но амбициозной мировой судьи. Если вновь пройти по мультяшным аналогиям, то, пожалуй, можно вспомнить, как провоцировали могучего питона Каа на расправу над обезьянами-бандерлогами: «А еще он называл тебя желтой рыбой! И земляным червяком в придачу».

Смешно даже думать, что молодая да опытная Инесса Алексеевна не понимала подобных разводок. Однако дело в том, что Ольга говорила правду и только правду! Снобы ли адвокаты Воронцова? Еще какие! Ноль уважения к судье мирового суда. Они-де привыкли к гораздо более высоким юридическим инстанциям. Мерзавец ли граф или даже князь Воронцов? Несомненно. Судья Гоголева внимательно ознакомилась с показаниями. Можно, конечно, сомневаться в качестве появившихся позже свидетелей, но то, что потерпевший – трамвайный хам, совершенно очевидно. И под руку такому хаму может попасть кто угодно. Главное условие – чтоб попавший (во всех смыслах) был слабее хама. Опять же во всех смыслах.

Стюардесса отвечала этим условиям – и была оскорблена. Ольга Вейзер на первый взгляд отвечала этим условиям – и, беременная, отлетела в сторону. И Ариэль Вейзер, на тот же первый взгляд, отвечал вышеозначенным условиям. А на второй – уже выдал серию ударов в лицо подонка.

Короче, Инессе Алексеевне, как нормальному человеку и к тому же женщине, явно не хотелось судить Ариэля строго.

– Ваша честь, – горячо говорила Ольга судье, когда та, в очередной неприход Воронцова, поила ее в своей каморке-офисе чаем. – Он не только меня не уважает. И даже не только вас, ваша честь. Он сам суд не уважает. Саму систему отправления правосудия. Коли он князь, то мы все, вместе с нашим судом, получаемся смерды.

Ну, чем не «желтая рыба» и «земляной червяк»?

И тем не менее, в словах Шеметовой не было ни грамма вранья. Сплошная правда. На том, как говорится, стоим и стоять будем.

Более того, суд как общественная институция и должен быть тем механизмом, который защищал бы каждого члена общества от зарвавшихся «князей», «олигархов» и прочих нехороших кусочков взбесившейся вертикали власти.

Решительный удар Ольга нанесла, когда обстоятельства сложились полностью. А не то можно было и переходить, как беременной. Это тоже нехорошо для ребеночка.

Дело в том, что неугомонный Антон инициировал чудненькую статью в одной массовой московской газете. Как один богатый человек, да к тому же считающий себя князем, бил женщин, пихал стюардесс, пугал пассажиров. А когда, наконец, встретившийся на пути правильный мужчина разбил финансовому аристократу физиономию, тот стал преследовать его в суде. Статья вызвала большой интерес – россияне не любят ни финансистов, ни аристократов. Зато любят криминальную хронику. Дело стало приобретать рейтинговую окраску. На заседания начали приходить журналисты.

Все это имело две противоположные сути, разнонаправленной, если так можно сказать, полезности.

Общественный интерес к процессу и публичное высвечивание низменных сторон процессуального противника Шеметова всячески приветствовала. Особенно когда в итоге тот же Антон с гордостью сообщил ей, что Воронцова, похоже, увольняют с работы. Работодателям надоел некрасивый звон вокруг их топ-менеджера, деньги шума не любят.

Это тоже было бы неплохо – крутые адвокаты стоили немало, а платил им Воронцов. После потери работы и платежеспособности он почти наверняка потеряет мощных адвокатов.

С другой стороны, у «потерпевшего» могло сразу появиться много свободного времени для сидения в суде. А ярости – даже не столько к Ариэлю, сколько к его защитнице – гражданин князь накопил выше крыши.

Короче, Шеметова решила форсировать события. И официально ходатайствовала о закрытии дела по формальным основаниям. За неявкой заявителя. Неофициально тема «дождевого червяка» и «желтой рыбы» также была муссирована до упора.

И Инесса Алексеевна, наконец, решилась.

Юридическая позиция мирового судьи Гоголевой была безупречной. Формальные основания для принятия решения о закрытии дела, несомненно, имеются. Более того, данное дело уже трижды можно было бы оставить без рассмотрения.

Дополнительно Шеметову весьма радовало то обстоятельство, что даже пожелай Воронцов продолжить драку, времени для обжалования решения мирового судьи у него оставалось совсем мало.

К тому же в это малое время попадали такие месяцы, как декабрь и январь. Не лучшие месяцы для попыток возобновления процесса…

Смешнее всех отреагировал Ариэль.

Убедившись, что полностью свободен от какой-либо ответственности за случившееся, он вежливо поинтересовался у Ольги:

– Правильно ли я понял, что, если я сейчас ему еще разок врежу, мне опять ничего не будет?

– Нет, только не это! – вскричала эмоциональная Шеметова.

Терять лучшие годы своей юридической жизни на ожидание неявившегося Воронцова и на распивание чаев с мировым судьей ей точно не хотелось.

Последний визит в Волжск. И о простом человеческом счастье

Кочергина оплатила счет, пришедший из следственного управления Волжска, мгновенно.

Главбух Маргарита Сергеевна попыталась было объяснить, что проводку удобнее провести завтрашним днем, однако Елена Леонидовна потемнела лицом и стала очевидно опасной для общества.

Маргарита Сергеевна не первый год работала со своей начальницей. В принципе, они ладили. Хотя бухгалтер не раз слышала рассказы очевидцев про тяжелую руку директрисы-акционерши. Случались и двухсекундные увольнения весьма ответственных сотрудников. Вот почему она не стала ничего уточнять, а лишь попятилась задом, как раньше бояре выходили из царского зала приемов, и, поменяв все планы, немедленно отослала искомые деньги.