Иосиф Гольман - Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи

– А вы?

– А я отказался. Мне было бы неприятно думать, что мой ребенок растет без меня. А жениться на казанской проститутке, пусть даже нежной и красивой, я был не готов.

– И чем кончились ваши отношения?

– Я их не заканчивал. Только жестко следил, чтоб возможность зачатия была исключена. Она сама исчезла. В один из приездов ее телефон не ответил.

Ольга очень хотела спросить, остался ли в этот приезд Леонард Францевич без подружки. Он ее опередил.

– Я никому ничего не должен. Все свои запросы я всегда оплачивал по требуемым ставкам. Когда Юля не ответила, я стал общаться с ее коллегой.

– Она что-нибудь рассказывала про Морозову?

– Что та ждет ребенка. Я сказал: «Молодец». Я и сейчас так думаю. А потом пошли иски.

– Леонард Францевич, вы не сказали главное. Почему не сделать генетическую экспертизу и не закрыть вопрос раз и навсегда?

– Я делал. В Москве. Юля ее оспорила в суде.

– Как она этого добилась? – Вопрос-то Ольга задала, но уже примерно понимала как. Будь Морозова ее клиенткой, выбор у нее тоже был бы небольшой.

– Шла постоянная обработка судьи. С одной стороны, богатый человек. С другой – чуть не гимназистка. Она даже ни разу не накрасилась в суде. Волосы в две косички, худенькая. С трехлетней девочкой на руках, хотя та вполне самоходна. Судья сделала вывод, что печать на заключении какая-то не очень. В фамилии эксперта буква плохо пропечаталась. Ну и в подтексте, что я все эти бумажки недорого купил.

– Молодец! – развеселилась Ольга. – Без карт на руках блефует, как в покере. А почему не попросить суд о контрольной экспертизе? Блеф точно лопнет.

– Судья мягко посоветовала сделать ее в Казани. А я больше не езжу в этот город.

– Похоже, мы подошли к главному, – поддержала Шеметова вдруг запнувшегося клиента.

– Похоже, – согласился тот, вытерев выступивший на лбу пот старомодным белоснежным платочком.

– Так почему вы больше не ездите в Казань? – Пожалуй, можно было и не спрашивать. Время прошло, даже длинные срока кончились.

Так оно и оказалось.

– Ее дружки, кто остался живой, начали выползать из зон. Уже не при тех делах, что раньше. Но такие же безжалостные и бесчеловечные.

– То есть она попросила их вас попугать?

– Попугать – это когда подходят и пугают. А когда выбивают два зуба – это уже не пугать.

– Понятно. – Теперь чадолюбивая Морозова уже не казалась Шеметовой идеальной клиенткой. Хотя, может быть, ее бывшие покровители просто не умеют пугать по-другому. – И все же в Казань съездить придется.

– Почему? Денег у меня точно больше, чем здоровья.

– Потому что иначе процесс затянется. Требования будут все время увеличиваться. Юля и ее друзья решат, что нащупали ваше окно уязвимости. И будут постоянно в это окно лазить.

– И что мне теперь делать? – беспомощно развел руками Леонард Францевич.

Его возраст и страхи вылезли из-под маскировки, наложенной опытными руками дорогих косметологов.

Вот теперь Шеметова всецело была на стороне клиента. Это уже не мошенничество, а разбой какой-то.

– Мы съездим с вами в Казань, вы – на экспертизу, я – как ваше прикрытие.

– У вас черный пояс кунг-фу? – невесело улыбнулся Родригес.

– Я не уверена, что добегу до финиша стометровки, – серьезно ответила адвокат. – Но уверена, что со мной вас никто не тронет. Есть технологии, от милиции до ЧОПов. Не будут отсидевшие бандиты ради полузабытых симпатий жертвовать всем.

– Вашими бы устами… – засомневался клиент.

Но Ольга увидела, что сумела заронить зерно сомнения в его испуганную голову. А уж она устроит все так, что его голова останется целой. Не те это деньги и не те это враги, чтобы отказываться от прямой дороги к гарантированной победе в процессе.

Итак, в ближайшие пару дней она подпишет договор с Родригесом и оформит все необходимые жалобы в казанский суд, а также запросит экспертизу в казанском учреждении, чтобы обеспечить чистую, в одно касание, победу. Ну а как обеспечить свою и клиента безопасность от посягательств Юлиных дружков, подумает на досуге.

Потому что сейчас она уже сильно опаздывала в суд, на дело Ивана Гавриловича Лопухова.

Успела еле-еле.

В маленьком зале никого не было, кроме судьи, прокурора, секретаря суда и вбежавшей под недовольным взглядом присутствующих адвоката. Ах да, еще конвой.

Больше ни один человек на свете не заинтересовался сломанной судьбой маленького человека. Как будто он и не рождался вовсе.

Судье, полной женщине лет сорока пяти, хотелось только одного – побыстрей закончить очевидное дело. Ее можно понять. Даже по расписанию, вывешенному на двери, процесс должен был занять не более тридцати минут. А вообще-то, если смотреть шире, любого практикующего судью Российской Федерации можно уволить по самому простому основанию. Они должны в определенный срок «отписать» завершенные дела. Этого в бешеной ежедневной текучке не успевает сделать никто. Вот и получается, что дело, которое можно без последствий рассмотреть за десять минут, – лакомый кусочек любого работника правоохранительных органов, поскольку позволяет ему получить хоть какой-то резерв времени на будущее.

Оттого и сердитый взгляд судьи на запаздывающего молодого адвоката. А с судьями просто так ссориться не следует, это Шеметова уже знала даже из собственного, пока небогатого опыта.

Процесс начался.

Стандартная скороговорка участников. Допрос свидетелей – двух полицейских сержантов, ожидавших, пока их вызовут, в коридорчике. У защиты есть вопросы к свидетелям? У защиты нет вопросов.

Свидетелей со стороны обвиняемого не было. Зато Ольга попросила судью приобщить к делу найденные ею за эти дни документы из военного архива. Что стоило получить эти бумажки за дни, а не месяцы, знала только она сама и ее многочисленные, копившиеся еще с детского сада друзья. Потому что без друзей адвокату ничего добиться нельзя, даже будь он семи пядей во лбу. Хотя, впрочем, и без семи пядей тоже большой карьеры, скорее всего, не будет.

Судья не возражала, так как документы о боевых наградах ефрейтора стрелковой роты (он таки был ефрейтором, и его почему-то не разжаловали, да и медали отобрали незаконно, по факту) Ивана Лопухова никак не меняли криминальную картину, влияя только на выбор возможного наказания.

Второй звездный миг настал во время выступления Шеметовой. Ольга все-таки заставила спешащих и занятых людей прочувствовать, как хрустели в государственной машине маленькие хрупкие косточки Ванечки Лопухова. Не они дали сироте восемь лет за синий шарфик. Но они продолжали служить той же машине. Но каждому так или иначе хочется сохранить человеческое лицо. Особенно если это ничем ему не грозит.

Иван Гаврилович получил ниже низшего и при первой же амнистии, скорее всего, будет освобожден как фронтовик и медаленосец. Другой вопрос – нужно ли это Ивану Гавриловичу в его нынешнем состоянии? Но одно было ясно точно. Старик, выходя из своей клетки, вытирал глаза не из-за болезни слезных протоков. А конвоир мягко поддерживал его под локоть не потому, что так ему велела инструкция.

Грустная вышла Ольга Шеметова из зала суда. Но вполне удовлетворенная собой и своей работой.

Виктор Рыбаков прибыл в родную деревню на два месяца позже срока.

Алешка Куницын, на полгода уехавший в Архангельск проходить какую-то ускоренную офицерскую учебу, уже вернулся обратно, в новой милицейской форме с двумя лейтенантскими звездочками (без учебы давали только одну и без дальнейшего карьерного роста). Так что видный парень имел еще два месяца форы перед своим соперником.

Чем и воспользовался в полной мере.

Лично ходил к Аниной матери извиняться за тот приснопамятный жениховский дебош. Не давал Ане проходу на местных танцах, точнее, с ней просто никто не танцевал, опасаясь заработать злого врага в лице молодого стража порядка. И даже предложил матери Виктора постоянную помощь (она, как и мама Ани, воспитывала сына одна), если та сможет заставить своего отпрыска отказаться от Куницыной-младшей.

От нее-то, Витькиной матери, и разнеслось это по всей деревне.

Односельчане тем не менее парня не осуждали, наблюдая, как он от своей неразделенной любви делается все темнее.

Большинство просто не понимало Аню. Ну разве можно сравнить молодого красавца, офицера милиции, с рядовым, к тому же еще и кривоногим парнем? Да у участкового на любом заборе по червонцу висит! Все ж через него делается. Кстати, в его участок восемь деревень входит. А значит, и все богатства, рассеянные в лесах, озерах и реках на этой территории. Там, конечно, и свои выгодополучатели имеются: лесники, инспекторы рыбнадзора… Ну так ведь не тайна, что у надзирающих за простыми смертными рука руку моет. Так всегда было, так всегда и будет. Нет, не равные партии маячили Анне Куницыной, выйди она за Алешку или за Виктора.

Анечка же была, как и прежде, весела, стройна, красива. Интересующимся объясняла, что два года ждала, еще два месяца легко прождет.

Наконец Виктор приехал.

А то уже слухи разные пошли. Что запил – отец-то его по этому делу в лесу в свое время замерз. Что остался работать в городе. Что поймали на левых работах – автором последнего слуха большинство деревенских считало нового участкового. Кстати, за шекспировскими страданиями юного лейтенанта с интересом наблюдала уже не только родная деревня, но и чуть ли не полрайона, широко разбросанного по местным лесам. Люди падки на такие истории, разрывающие заскорузлые представления о собственной скучноватой жизни.

Некоторые уже спорили на разное, кто в итоге возьмет верх. Здравомыслящие ставили на Алешку, более романтичные – на Витьку.

И вот Виктор приехал.

Вовсе не кривоногий. По крайней мере, в широких армейских брюках.

Скромно одетый. С другой стороны, а как мог нескромно одеться демобилизованный сержант стройбата? В свою же собственную, тщательно выстиранную и выглаженную парадку. Значков за отличия в боевой и политической подготовке у Рыбакова не было. Зато была целая кучка новеньких и уже потертых удостоверений: водителя категорий С и Д, крановщика, стропальщика, сварщика.

А еще он привез старенький чемоданчик, небольшой, потертый, с металлическими углами для прочности. В нем лежали немногочисленные личные вещи и в отдельной нарядной коробочке – широкие, по тогдашней моде, обручальные кольца из традиционного желтого золота. И деньги, тщательно завернутые сначала в полиэтилен, а потом в несколько газет «Правда». Так что сверток казался пугающе внушительным.

Все заработанное за два с лишним года, как на основной работе, так и на ночных и вечерних халтурах (там, правда, приходилось делиться с прапорщиком). На себя за два года не потратил он ни копейки. И вовсе не потому, что Виктор Рыбаков был скрягой. То есть он, конечно, был еще тот скряга. Но все деньги, зарабатываемые им с огромным тщанием, нужны были только для одного: чтобы бросить к ногам любимой.

Виктор искренне надеялся, что их любовь стоит не на деньгах. Однако насмотрелся, как их матери тянули жилы, чтоб обеспечить сносную жизнь детям, и решил жить иначе.

В общем, еще до свадьбы Аня и Виктор купили автомобиль. Темно-зеленый «Москвич-412» ижевской сборки. Не новый, понятное дело, но очень даже на ходу. А с Витькиными руками аппарат был в течение недели разобран, ревизован, промыт, смазан и снова собран. Поскольку свадьба предстояла большая – одинокие матери не собирались ударять в грязь лицом, – автомобиль вовсе не казался лишним: за всякой всячиной предстояло ездить в райцентр, а то и в сам Архангельск. Правда, Виктору посидеть за рулем собственного авто поначалу не пришлось.

Виктор и Анна, соблюдая местные традиции, жили пока каждый в своей избе. Но, опять-таки в соответствии с местными традициями, их не раз встречали входящими в березовую рощу, примыкавшую к деревне, или выходящими из нее. Они даже за руки не держались – неприлично. Однако настолько были радостны и поглощены друг другом, что папарацци для установления факта любовных отношений тут не требовались. (Впрочем, слово «папарацци» тогда не было известно не только односельчанам Ани и Виктора, но и подавляющему большинству советских людей.)

Короче, Алешка проиграл свою битву вчистую. Но не признал поражения, а лишь затаился, время от времени отыгрываясь по мелочам.

Ведь почему Витька не водил свой выстраданный «Москвич»? Потому что участковый прицепился к правам. Открыты-то категории С и Д. А легковушка – категория В.

Витька стоял перед бугаем в форме, с кобурой на начавшем набирать объем животе, и ничего не мог поделать. С властью спорить, даже с такой мелкой, себе дороже.

Кроме того, его не покидало чувство жалости к сопернику. Глубину своего горя, выбери Анька другого, он и представить себе не мог.