Иосиф Гольман - Защитница. Тринадцатое дело

Мало того, что талон на имя Анатолия остался у Жанны, в бумагах о сделанных прививках, так Шеметова, с помощью книги учета посетителей, еще и очевидцев нашла.

Несколько человек сидело в очереди в процедурный кабинет.

Когда вдруг «ворвался этот скаженный», как заявила одна из ожидавших старушек. С ребенком на руках, с талончиком, только что подъехавший горячий Николай (это был, конечно, он) не стал слушать возражений о живой очереди, а просто вошел в кабинет.

Процедурная сестра тоже не стала спорить с таким большим и сердитым человеком, сделав укол малышу фактически вне очереди.

Именно в это время получал по пухлым щекам наглый московский таховладелец Евгений Авдеев. Когда он выхватил заправочный пистолет у старика Клюева, да еще и сильно его толкнул, никак, видать, не ожидал такой скорой расправы. Был бы там Николай – вполне возможно, разбитым лицом бы не отделался.

Но там был Анатолий, человек относительно мирный и спокойный.

Дал в жирную рожу пару раз, разрядился, и побежал к отцу, выяснять, не пострадал ли тот от тычка Авдеева.

И он же – судя по талончику и показаниям очевидцев – находился в то же самое время в поликлинике. Попробуйте отличите однояйцевых близнецов! Особенно, когда они огромны, сердиты и вспоминать вам придется события трехлетней давности!

В общем, по морде Авдееву дал некий фантом, похожий на братьев Клюевых.

Хотя и больно.

Женщина-судья, недовольно бурча, сняла эпизод с рассмотрения, оставив лишь хранение оружия.

То есть, разумеется, формально говоря, судья не может снять эпизод с рассмотрения. Зато она может установить, что «обвинение в хулиганстве не нашло своего подтверждения в ходе судебного разбирательства».

Хранение оружия тоже было, откровенно говоря, не сильно доказанное.

Впрочем, в полном соответствии с обвинительным уклоном и логикой происходящего, недоказанность вовсе не означала оправдания.

Анатолий получил ровно столько, сколько отсидел, выйдя на свободу раньше брата «за отбытым». И, разумеется, все дни заседаний теперь просиживал на процессе в Москве, стараясь чем возможно подбодрить брата.

…Перед одним из последних дней процесса, в выходной, опять собрались большой компанией на даче у Береславских.

Летом тут было не менее красиво, чем зимой.

Только огромные собаки теперь носились, среди сосен, по участку в специальных голубых противоклещевых ошейниках.

– Действительно помогает? – спросила Ольга у хозяина. У ее знакомой недавно, после укуса клеща на даче, собака погибла от вирусной инфекции.

– Не уверен, – честно сказал профессор. – Скорее, свою совесть чищу: сделал, все, что мог. Ну и уповаю на Всевышнего, – Береславский смешно сложил пухлые ладошки. – Должен же он помогать хорошим людям.

– Вашими бы устами, – сказала Ольга задумчиво. На ее памяти уже случались тяжелые неприятности и беды у очень достойных людей. Куда только смотрит Всевышний. Хотя – имеет ли она право рассуждать на эту тему? Впрочем, помешать рассуждать адвокату не смог бы даже…

Стоп.

Останавливаемся, чтобы не впасть в грех возможного богохульства. Тем более, что ныне в нашей стране столько настороженных граждан, которые только и ждут, чтобы схватить свергателя прописных истин прямо за ядовитый язык.

Девушки помогли Наталье, и скоро все устроились прямо на природе.

Было не жарко, комаров отпугивала новомодная ультразвуковая ловушка. Шеметова вдруг почувствовала состояние, близкое к счастью.

Полностью погрузиться в радостную прострацию не дала промелькнувшая мысль о Клюевых – и братьях, сидящих в камере, и родных, что уже больше года маются вместе с ними.

– Иногда мне кажется, что все наша деятельность – впустую, – сама того не желая, вдруг сказала она.

– Почему вы так решили? – внимательно, как участковый доктор в далеком детстве, посмотрел на нее Береславский.

– Ну вот, год крутимся вокруг стопроцентно невиновных братьев. Зачем? Их изначально не должны были сажать.

– Вы кому сейчас выговор делаете? – уточнил профессор. – Следствию, вашему Слепневу или вообще мирозданию?

– Не знаю, – вздохнула та. – Но иногда мне становится невесело.

– Слава Богу, – обрадовался Ефим Аркадьевич, лицо его засветилось в улыбке. – Потому что полностью довольны жизнью лишь сытые и обихоженные кретины.

– В каком смысле? – не поняла Ольга.

– В прямом, девушка, – ответил тот. – Если мозг отключен, в человеческом понимании этого явления, а субъекту тепло и сыто – то он абсолютно счастлив. Ну, плюс еще пару желаний удовлетворить…

– Понятно, – улыбнулась Шеметова. – Значит, я не безнадежна.

– Точно, – подтвердил тот.

– А то уж появились сомнения в ценности нашей работы, – настроение у Ольги все же было не очень.

– Ну, ты даешь! – с пионерским задором заговорил Антон Крымов. Он сегодня точно был самый молодой из собравшихся. – Да мы, можно сказать, в самом центре мироздания находимся. Мы сейчас для тех же Клюевых важнее Бога.

– Уймись, юноша, – сказал важным голосом Томский. – Пока тебя какой-нибудь депутат не услышал. А то огребешь, за оскорбление религиозных чувств.

– Да нет же, я серьезно! – сказал Антон. – Мы – последний оплот справедливости на этой земле! – все же для своих двадцати четырех, да еще срочной службы в ВДВ, он был избыточно романтичен.

Томский не преминул проехаться по молодому человеку. Однако за Тошку неожиданно заступился многоопытный Береславский. Правда, заступился своеобразно.

– Вы абсолютно правы, молодой человек, – сказал он довольному Антону. – Хотя вряд ли в состоянии серьезно менять ход вещей.

Крымов в недоумении повертел головой, призывая коллег к помощи.

– Как это – не в состоянии? – возмутился он. – Вон, Клюев без нас в тюрьме бы помер.

– Может, еще и помрет, – без эмоций сказал Береславский.

Это неприятно задело всех.

– Думаю, через неделю он будет на свободе, – горячо сказал Багров. Олег никак не ожидал от уважаемого им профессора такого пессимизма.

– А парня под Архангельском они с пожизненного сняли? – завелся, показывая на Ольгу с Багровым рукой, Тошка. – А дело с прапорщиком нашим уладили?

– Почти уладили, – отозвалась Шеметова. Она бы постеснялась рассказать собравшимся, каким образом убедила Галину Стрешневу отказаться от уголовного преследования Бойко. Но ведь убедила же!

– Не о том речь, – спокойно сказал Береславский. – Никто не сомневается в сотнях вырученных вами людей.

– А о чем же? – медленно успокаивался последний романтик от юриспруденции.

– О том, что, по большому счету, не важно, каковы результаты вашего труда.

Тут уже даже опытный Томский не понял.

– Вот ваш сегодняшний процесс, – спокойно, как своим студентам втолковывал профессор. – Он изначально несправедлив. И вы, если удастся, уменьшите степень этой несправедливости. Братья могли бы просидеть десятку, а отсидят всего «двушечку».

– Пока – год, – возразил Багров. Почему-то его тревожили речи чудака-профессора.

– Опять неважно, – отмел его реплику тот. – И если вы не будете меня перебивать, возможно, я сумею объяснить свою мысль даже вам.

Народ, улыбнувшись, решил не перебивать. В конце концов, именно Береславский не раз помогал им и словом, и делом.

– Так вот, – начал «от печки» Ефим Аркадьевич. – Есть безобразно неправовые страны.

– Россия, – сказал Багров.

– Зимбабве, – поправил его Береславский. – Понравилось кому-то ваше поле – скорей всего вас убьют. А вашу жену отнимут и сделают своей. Роберту Мугабе стукнуло девяносто, а он все еще имеет свой народ, как молодой.

– Далее, есть сильно неправовые страны, – продолжил, после паузы, профессор.

– Россия? – спросил Багров.

– Ирак, – привел свой пример лектор. Ибо, несомненно, это была краткая лекция. – Три народа, две с половиной веры. Сила то на одной, то на другой стороне. Сверху, то в одних, то в других, постреливают американцы. Кто сильный, тот и прав. Но отдельные элементы правосудия еще работают.

Далее, есть относительно правовые страны.

– Россия, – сказал Багров.

– Да, наверное, – секунду подумав, согласился Береславский. – Суды действуют. Законы исполняются. Но, во-первых, в правоохранительные органы, как сейчас говорят, «заносят». Кто больше занесет, тот и прав. Во-вторых, власть плохо контролируема и мало сменяема. А это значит, появляется еще один элемент правового риска. Нужно быстро разобраться с убийством чиновника – вот вам, пожалуйста, дело Клюевых. Никто ж не платил. И, возможно, даже не заказывал. Просто такой власти так удобнее. Пошли дальше? – спросил он собравшихся.

– Куда уж дальше? – рассмеялся Волик, а за ним и все остальные. Только Гескин сидел, нахмурившись. Он изначально понял постулат Береславского и был с ним согласен.

– Ну, куда… – задумался Ефим Аркадьевич. – Давайте, в цивилизованную Европу. Хотите – в Штаты, примерно одинаково.

– И что же там? – полюбопытствовал Тошка. – Адвокаты тоже ничего не решают?

– Я этого не говорил, – спокойно отозвался профессор. – Ни про Америку, ни про Россию, ни про Зимбабве. Ну, что, начнем про Штаты и Европу? – и, не успев получить ответа, начал.

– Теоретически, – сказал он, – это правовые государства. Однако возьмите дело Сноудена. Беззаконно прослушивалось пол-мира. Все! Даже премьер-министры. Сноуден разоблачил оруэлловский подход, поборолся за правовое государство и… стал законным врагом США.

– То есть, США все-таки не правовое государство? – поставила вопрос ребром Шеметова.

– Конечно, правовое, – возмутился Береславский. – Уж не сравнить с нашим. Скажем, приняли закон, чтобы раздолбать Ирак. Раздолбали. Потом, через десять лет, еще раз раздолбали. Сделали кирдык Хусейну.

– Хороший был человек? – иронически забеспокоилась Ольга. Она никак не могла понять, куда гнет этот чудик. Хотя привыкла серьезно относится к его словам.

– Отвратительный, – содрогнулся Ефим Аркадьевич. – Бешеная собака. Повесили его, и теперь в Ираке благодать. Многочисленные шииты гнобят менее многочисленных, но воинственных суннитов. Те в ответ мочат их и курдов. Курды защищают от всех свою территорию. Страна в огне, Америка мочит врагов с воздуха, но влезать по суше уже не хочет. Вот итог двадцати лет правовых действий цивилизованной страны.

– Так вы за прежний, хуссейновский Ирак? – уже и Волик не понимал его странной логики.

– С чего это я стану за бешеных собак? – оскорбился профессор.

– Тогда получается, что правых нет, – сообразила Шеметова.

– Вот! – воскликнул Ефим Аркадьевич. – Только я бы сказал чуть иначе, что правых – много. Мугабе, например. С его точки зрения, разумеется. Он хотел построить себе счастье и построил. Вряд ли ему дадут умереть спокойно, но это уже издержки любого диктаторства.

Хуссейн тоже прав. Хотел счастья для себя, любимого, и немножко – для своего окружения. Которое, правда, сам время от времени прорежал. Пулями.

Еще более правы американцы. Они хотят счастья для себя, и куют его всеми способами. Например, выпуская виртуальные, в счет и так уже сумасшедшего долга, доллары, на которые скупают все, что нужно для вышеуказанного счастья.

Так что, правы абсолютно все.

– А справедливость? – не выдержал Тошка.

– А что это такое? – в ответ спросил его Береславский. Тот обиженно умолк.

– Вот вы Клюева защищаете, – сказал профессор. – Его обвиняют в убийстве, которого он не совершал. Не справедливо. А что, его больше ни в чем нельзя обвинить? Пять лет человек в банде, и чистый?

Все ошарашенно молчали. Не ожидали они подобного от Ефима Аркадьевича.

– Так что ж нам теперь делать? – всерьез расстроилась Шеметова.

– А что делали, то и делать, – спокойно ответил Береславский. – Что считаете правильным, то и делайте, – уточнил он.

До Ольги дошло.

– Вы прямо философ, – оценила она его интеллектуальные усилия.

– Не без этого, – принял похвалу профессор. – Есть такая фраза: «Делай, что должно. И будь что будет». Я считаю ее великой. Правда, она имеет свой собственный смысл для каждого в отдельности. Зато устраняет все переживания по поводу смысла жизни и бренности существования.

Шеметова вздохнула. Такую фразу она тоже любила.

Профессор, как всегда, прав.

Но что делать, если этим правилом руководствуется и она, и, скажем, господин Слепнев? Ведь у каждого свое понимание долга.

Впрочем, подобные моменты никак не влияли на справедливость продекларированного профессором подхода.

Медленно прокручивались колеса судебной машины. С кряхтеньем и скрипом. Но – прокручивались, тем не менее, и действо, ведомое уголовно-процессуальным кодексом и понуканиями адвокатов, приближалось к завершающей части.