Иосиф Гольман - Защитница. Тринадцатое дело

Кстати, это был не уголовный суд. Наталья Игоревна вовсе не стремилась загнать чиновника за решетку. Она билась за гарантии для своих детей, только и всего.

Возможно, поэтому виновник аварии не стал подавать кассационную жалобу, после того как Ольга выиграла и апелляционный процесс. Ну и потому еще, что столкнувшись с неистовой Шеметовой и понеся изрядные репутационные потери, крутой москвич счел более правильным платить деньги, чем воевать дальше.

Был и отрицательный результат.

Отношение коллег из городского руководства к добившейся справедливости Фадеевой заметно ухудшилось.

Пожалуй, ухудшилось – не то слово. Коллеги по Вертикали насторожились.

Вертикаль не любит, когда какое-то ее звенышко начинает проводить самостоятельную политику, пусть даже и верную. А тем более – спорить с другим, вышестоящим звеном. Это как бы нарушает стройность рядов…

Вот почему Наталья Игоревна ныне старалась особо не высовываться. В том числе – и помогая Жанне Клюевой в поисках безбашенного адвоката.

Впрочем, все это Ольга Шеметова поняла гораздо позже, уже вполне погрузившись в атмосферу милого Городка.

В конторе их ждало полное разочарование. А именно – пустота. Даже дверь пришлось открывать своим ключом.

На столе нашли записку, сильно облегчавшую положение.

Оказывается, народ разошелся по делам на пару часов, после чего обещал вернуться с тортами и прочими радостями жизни.

Зато не успели войти в кабинет, как следом за ними – даже не вошла, а влетела – молодая женщина.

Короткая стрижка, красивое, самую малость грубоватое, лицо. Дорогие, ладно сидящие джинсы.

– Вы – Ольга Викторовна? – спросила она, глядя адвокатессе прямо в глаза.

– Я, – согласилась та.

– А я – Жанна Клюева. Мой муж в тюрьме. Называйте ваши условия, я согласна.

– А я вот пока не знаю, – осторожно начала Ольга.

– Разве адвокат не должен помогать всем? – удивилась гостья. Шеметовой почему-то стало неуютно от этих прямых резких глаз.

– Я не занимаюсь убийствами, – попыталась объяснить она. – У каждого адвоката своя специализация.

– Вы не можете мне отказать, – подумав, заявила та. – Марья Викторовна сказала, что вы не испугаетесь.

– А кто такая Марья Викторовна? – машинально спросила Ольга.

Разговор завязался.

Через пару минут ситуация прояснилась.

Марья Викторовна – главврач городской больницы. Именно у нее работает Мадина Ибрагимовна, мама Жанниного мужа, сама Жанна, да и братья тоже работали с ней. Да так работали, что отпускать их не хотели ни в какую.

Когда Коля Клюев попал в переплет, умные люди объяснили семье, что на местных адвокатов, тем более – назначенных, можно не рассчитывать. И живым парень из тюрьмы не выйдет.

Кто-то вспомнил про Ольгу, которая не побоялась влезть в крайне неприятное дело и выиграла его. Координаты знала Фадеева.

Наталья Игоревна Фадеева совсем не хотела встревать в не свою войну, но отказать старой подруге Марье Викторовне не смогла.

И вот Жанна Клюева в кресле напротив, ожидает Шеметовского решения. Да с таким видом, как будто Шеметова не адвокат, а судья.

– А вы сами как думаете, он убил того мента или не он?

– Не знаю, – пожала плечами Жанна. – Мне без разницы.

– Но он мог убить?

– Конечно мог, – удивилась она наивному вопросу. – Он горячий очень. Вспыльчивый.

Ольга чувствовала, что увязает все глубже, однако уже не могла остановиться.

– А мог полицейского кто-то другой убить? – спросила она, чтобы что-то спросить. И вновь услышала необычный ответ.

– Конечно. Его пол-города с удовольствием убили бы. Такая сволочь была!

Чтобы не сидеть молча – а что говорить, пока было непонятно – Ольга связалась по телефону со следователем, ведущим дело Клюева. Нынче это не сложно, имея интернет, телефон и некоторые навыки.

Следаки, кстати, которые умные и опытные, никогда не отказываются общаться с адвокатами. Лучше начинать разговаривать с ними на следствии, чем потом, в зале суда, когда подсудимый разом откажется от показаний, не закрепленных присутствием его адвоката.

Следователь Клюева оказался из умных и опытных. Любезно зачитал необходимые выдержки из следственного дела. В том числе сообщил точное время смерти полковника – десять часов вечера плюс-минус тридцать минут, необходимая экспертиза уже была в его руках. Попытался убедить Ольгу, что дело ясное, и самое лучшее для ее подзащитного – искреннее признание. Уже даже веревка найдена, которой Николай Клюев задушил своего оппонента.

– А почему задушил-то? Какие мотивы? – поинтересовалась Шеметова.

– Да сколько угодно мотивов, – рассмеялся тот. – Он при свидетелях говорил, что ненавидит ментов.

– Их многие не любят, – не согласилась Ольга. – Не убивают же.

– А вы знаете, что у него рак? – теперь уже спрашивал следак. – Ему жить осталось пару месяцев. Вот и позволил себе осуществить мечту детства.

Про рак Шеметова пока не знала. Но это лишь запутывало ситуацию.

– Короче, у вас против моего подзащитного только веревка и слова, – спровоцировала она собеседника.

Провокация удалась.

– Не только. Он еще из гранатомета стрелял, по дому начальника криминальной полиции. Есть такая оперативная информация, сейчас отрабатываем. И коммерсанта сжег вместе с автомобилем. Два года назад.

– А чего ж два года ждали? – резонно поинтересовалась Ольга.

– Ну, сейчас начали всех шерстить, пошла информация. Вы же понимаете, сколько всплывает в таких ситуациях.

Шеметова понимала.

К концу разговора следователь припас главный аргумент.

– А вы его вообще вживую видели? – спросил он адвокатессу.

– Пока нет, – ответила та.

– Увидите – перед сном не вспоминайте, – заржал тот. – Ночью кошмары будут сниться. Да такому убить – что пива выпить.

– Понятно, – вздохнула Ольга. Шестое чувство подсказывало, что тринадцатое дело все-таки может появиться в ее портфеле. Уж очень напорист и неубедителен был следак.

Положив трубку, она в лоб сказала Жанне.

– Мне для себя важно знать, убивал он или нет. Где он был в тот вечер, в десять часов?

– В десять часов? – непонятно отчего просияла жена потенциального подзащитного. – Этот козел склеил ласты в десять часов?

– Плюс-минус полчаса. А что вас так обрадовало? – не поняла Шеметова.

– Это не Колька! – громко сказала Жанна. – Точно не Колька!

– Откуда такая уверенность? – Ольга почему-то проникалась ее напором.

– Потому что в это время шел «Голос». Знаете, передача такая?

– Знаю, хорошая передача, – Шеметова уже не пыталась скрывать свое недоумение. – И что?

– А то, что когда идет «Голос», мой Коленька не то, что мента убивать, он меня трахнуть откажется! Фанат он «Голоса»! Это все знают! Любого в компании спросите. Жизнь прекращается, когда идет «Голос». Понятно?

– Теперь понятно, – деловито ответила Ольга. – Тогда давайте начинать работать.

И достала пустую папку для бумаг. Тринадцатое дело начало обрастать первыми документами.

Пансионат «Стожки» построен был на закате советского времени, да так в нем навсегда и остался.

Унылые серые панельные корпуса: трех- и пятиэтажный. Несколько построек в хоздворе. Да старый, тоже посеревший от возраста, бетонный забор, по кругу опоясывающий немеряную, еще по прежним стандартам, территорию.

Впрочем, уныние на этом не заканчивалось: ступени каменных лестниц были с отбитыми краешками, ковры вдоль коридоров вытерлись до серой основы, из трех положенных лифтов работал только один, и тот с перерывами.

И наконец, с неба сыпалось что-то безостановочное и малоприличное. Это даже не был дождь. Это было именно какое-то унылое безобразие, для точного определения которого в лексиконе интеллигентной Неонилы Леонидовны Беляевой просто не имелось слов.

Она находилась на отдыхе уже третий день, а декорации не менялись ни на один цветовой градус.

Конечно, будь у Беляевой выбор, она бы выбрала Канны или Ниццу. Или, чтобы не впадать в несбыточные мечты, даже те же Стожки, но летом. А то – пусть зимой. Лишь бы без этой летящий с серого неба мелкой мокрой гнуси.

Однако выбора у Неонилы Леонидовны давно уже не было никакого.

Должность библиотекаря технической библиотеки загнивающего НИИ диктовала все остальное: уровень потребления, круг общения и даже отпускные предпочтения.

Зарплату, кстати, в бюджетном НИИ уже несколько лет давали вовремя.

И ее вполне хватало для того, чтоб заплатить за квартиру, двушку-маломерку, за еду без претензий и мелкий ремонт зимней одежды.

На остальное – уже не хватало.

Точнее, может, и хватило бы еще на что-то, но Неонила Леонидовна горела лишь двумя страстями – хорошими книгами и хорошим театром. К счастью (а для ее бюджета – к несчастью) и то, и другое сегодня было в полной доступности, только деньги плати.

Вот она и платила, пока не кончались. А как кончались – ждала следующей выдачи.

Беляева не роптала, такая жизнь ее устраивала.

Возможно, ее бы и другая жизнь устроила, может, – даже больше, чем эта, – но сравнивать было не с чем.

Короче, когда пришел отпуск – а он всегда подступал внезапно – и ей предложили бесплатную путевку в эти чертовы «Стожки», она не стала отказываться. Потому что слабо представляла себе, как вынести еще тридцать дней беспросветного одиночества.

Теперь же, в «Стожках», эти соображения перестали казаться ей единственно верными. По крайней мере, в ее квартирке не так холодно и влажно, как в огромном неотапливаемом номере с чудовищно большими продуваемыми окнами.

Ладно, хватит ныть!

Нила взяла себя в руки, застегнула на все застежки свою серую ношеную курточку, и перед тем, как покинуть относительно теплый вестибюль, огляделась в большом зеркале.

Там, – в зеркале имеется в виду, – все было, кстати, относительно неплохо.

Сорокалетняя, вполне сохранная блондиночка невысокого роста. Зато с талией и прямыми ножками.

Ну, положим, талия и ножки прикрыты поношенной курткой и старыми джинсами. Зато соломенные локоны, не знавшие краски, гламурно ниспадают по плечам маленькой библиотекарши.

И почему на них толком никто так и не клюнул?

Любимые мудрые авторы тысяч прочитанных ею книг так и не ответили на главный вопрос ее жизни.

Нет, не то, чтоб совсем не клевали.

Некоторые «клевки» даже оставили неизгладимые следы в ее душе.

Виктор Тамузов, например, был красавец.

Да и она красоточка.

Несколько замечательных вечеров, ночная Москва, пьянящие поцелуи в темном подъезде.

А вот про аборт вспоминать не хочется.

Наверное, надо было оставлять.

Впрочем, история сослагательного наклонения не знает.

Потом был Иннокентий Дмитриевич. На шестнадцать лет старше нее.

Тонкий интеллектуал. Поэт-деградант, как он сам себя, смеясь, называл.

Знакомые тоже смеялись – Иннокентий и Неонила.

Полный нестандарт.

Однако нестандарты, как правило, нежизнеспособны. Потому-то их и гораздо меньше, чем стандартов.

Он все боялся потерять свободу творчества.

Да и она, честно говоря, опасалась, что теперь, связавшись с поэтом-деградантом, ей придется свою жалкую зарплату делить на двоих. Ощущения мужского плеча от общения с Иннокентием Дмитриевичем как-то не возникало.

Тем не менее, Нила хорошо помнит, как однажды утром вдруг поняла, что ей наплевать на ощущения и на деленную пополам зарплату.

Он ей мил. Он тоже хочет ребенка. С голоду не пропадут.

Она даже решила сделать ему предложение.

А он взял и умер.

Ее поразило, что она испытала тогда первым ощущением даже не горе, а обиду.

Взял и умер.

После этого решила больше не искушать судьбу.

В принципе жизнь ей нравилась, эмоций хватало. Друзья тоже оставались, правда, все более замотанные работой, детками, дачами и кредитами.

Но все равно это были друзья.

Еще вот на детках она часто останавливалась глазами.

Почему-то казалось, что мальчика она бы воспитала так, как никто другой. Может, потому что ее девичья доля сложилась не очень?

Она бы одела его в матроску, и с годика читала бы ему умные хорошие книги. И он бы сам тоже вырос хорошим и умным.

Но – подходили настоящие родители и забирали «выбранного» ею в сыновья малыша. А ей оставалась текущая жизнь.

Без мужа.

Без детей.

Без планов на будущее.

Зато, конечно, с книгами и спектаклями. Вот тут ее робкая душа летала безо всяких житейских пут.

Так что, если усилием воли выбросить из головы мысли про малыша в матроске, жизнь вовсе не была плоха.