Юлия Резник - Застенчивые кроны

— А то ты не знал. Другое дело, что ему я, такая, зачем? Но, то уже — дело третье.

— Что ты имеешь в виду? — остановился у самой двери мужчина. — Что значит — ты такая?

— Ты ведь знаешь мою историю… — туманно ответила Даша, забирая из мужских рук ключи.

— Какую историю?

— Кость, давай не будем, а? Все знают, что я детдомовка, что Яна — нагуляла девчонкой совсем, и дальше… Шило в мешке не утаишь. Скажем так, партия из меня — не то, чтобы завидная.

— И ты мне еще говоришь, что я отстал от жизни! Партия она незавидная. Из какого века эта фразочка?!

— Из нашего.

— Большего бреда я от тебя в жизни не слышал. А ведь за шестнадцать лет, что тебя знаю, чего только не переслушал.

— Ладно-ладно, не бушуй. Чего разбушевался? Тебе отдыхать пора, а ты орешь.

— Я еще и не так орать буду, если ты не перестанешь со мной разговаривать, как с выжившим из ума маразматиком! — вспылил Костя. Дашка рассмеялась, чмокнула мужчину в щеку, и шустро припустила по дорожке.

Дашка неслась через базу, из последних сил передвигая ногами. Эти пробы… Эти чертовы пробы, как она и думала, вынули из неё всю душу! О чем он думал, когда предложил ей сыграть именно эту сцену?! Хотел задеть? Указать на её место?! И какого лешего, в таком случае, она согласилась? Сколько раз Дашка обещала себе, что никогда больше не поведётся на «слабо», как бы ее ни провоцировали?! И вот опять! Стоило только скользнуть взглядом по тексту, который Герман ей вручил, и все! Это был вызов, который женщина, не раздумывая, приняла. Режиссер изволит эротику?! Не вопрос! Дурацкий кураж. Ребяческий, полный максимализма. Пора бы вырасти из этих штанишек, но — нет! Детство, которого у Дашки, считай, не было, засело в ней глубоко внутри, и вылезало на божий свет в самые неподходящие моменты.

— Что-то не так? — поинтересовался Герман, тем самым подливая масла в огонь.

— Нет. Все в порядке. Скажешь, когда начинать.

— Камера уже работает.

Даша на секунду опустила взгляд. Удивительно, но волнения не было. Наверное, злость вытеснила его из подкорки.

Эротика… Дашка одновременно и знала, и не знала, что это такое. Секса в её жизни было столько, что на десяток жизней хватило бы. Абсолютно бессмысленного, лишенного какого бы то ни было удовольствия траха. Это, наверное, страшно, но она не помнила себя вне этого опыта. Казалось, что секс всегда был частью Дашиной жизни. Женщина помнила свой традиционный первый раз лет в тринадцать. Но это далеко не значило, что тогда все и началось. До этого… Ну, она жила в детском доме. Старшие ребята развращали её сызмальства. Существует ведь много способов, которыми даже ребёнок может удовлетворить чуть более старшего ребёнка. Так что, да. Дашка не помнила себя вне этой грязи. Только потом стало понятно, что такая жизнь не является нормой. А тогда она не знала иного. Ужасно ли это — осознать, как безжалостно тебя растоптали? Не то, чтобы. Мир не перевернулся в тот же час. Для себя Даша это объясняла тем, что ей не с чем было сравнивать. Она изначально не воспринимала происходящее с ней, как насилие. Это была просто жизнь. Дурацкая жизнь никому не нужного ребёнка. Норма… Наверное, для любого среднестатистического человека, узнай он о происходящем, это стало бы шоком. Как? Как же так? Ужас какой… А для Даши Ивановой ничего шокирующего в случившемся не было. Она думала, что так живут все дети. А когда осознала правду — было уже слишком поздно. Взрослая девушка не могла изменить своего поруганного детства. Ей оставалось просто как-то жить с этим всем.

О том, что секс может быть совершенно другим, Дашка узнала случайно. Когда нечаянно стала свидетелем довольно интимной сцены между Ставром и Любой. Секс, как любовь — зрелище, покоряющее своей чувственностью, эротизмом, красотой происходящего действа. Могла ли она сыграть такое? Сейчас? На камеру, перед посторонним человеком? Дашка выудила из памяти тот давний эпизод… Сглотнула, и погрузилась в воспоминания с головой. Дыхание участилось, стало жарко, и она расстегнула верхнюю пуговицу на простой белой рубашке, не замечая ничего вокруг. Не замечая пристального взгляда сидящего напротив мужчины. По сценарию ей нужно было сказать всего несколько фраз. А напряженность момента передать глазами, жестами, мимикой… Сыграть. Дашка тряхнула волосами, зарылась в них рукой, произнесла первую реплику. Возможно, несмело, но так и должно было быть. Нервный жест рукой, взгляд из-под бровей, зовущий, горящий страстью. В этой сцене героиня Даши впервые встречается со своей первой любовью. Они из потерянного поколения девяностых. Из тех, кому улица заменила дом. Они в прошлом — обитатели подвалов и начинающие наркоманы. Потерянные. Первая часть ленты заканчивалась тем, что главный герой вместе с родителями эмигрирует, в попытке вырваться из постсоветского болота. Во второй части, годы спустя, он возвращается в родной город, в котором неожиданно сталкивается с прошлым. Устоявшаяся жизнь грозит вот-вот перевернуться с ног на голову, а чувства к главной героине вспыхивают с новой, сокрушительной силой.

Даша срастается с ролью. Чарует мужчину и манит. Тонкий намек во всем, никакого напора, никаких лишних жестов. Ей есть, с кого брать пример, она отчетливо помнила, как вела себя Люба с любимым мужчиной. Женщина мастерски на интуиции и голых инстинктах отыгрывает сцену. Из роли выходит не сразу. Усилием воли замедляет дыхание, успокаивается. Опущенные веки дают небольшую передышку, чтобы прийти в себя. Герман молчал, никак не комментируя происходящее. Безмолвие окутывало все кругом. В помещении стало невыносимо душно. Ударной волной по телу прокатилось что-то острое, давно забытое.

— Что-нибудь еще? — хриплым голосом спросила Даша.

— Нет. Этого вполне достаточно.

— Ладно… Тогда я пойду.

— И не поинтересуешься моим мнением?

— Зачем? Вы ещё не видели результата.

— А ты? Не желаешь посмотреть?

О, нет! Только не это. Уж слишком Дашка вжилась в роль. Ей нужно было успокоиться. Избавиться от наваждения. Остыть.

— Нет. У меня много дел сейчас.

— Тебе, что, совсем не интересно? — уточнил Герман, немного более резким тоном, чем следовало.

— Почему? — пожала Дашка плечами. — Я посмотрю вечером. Вам будет удобно?

Герман с трудом удерживал себя в руках. А ему это было совершенно не свойственно. Рядом с Дашей мужчину бросало из стороны в сторону, будто бы он на полной скорости нёсся по горной извилистой дороге. Его чувства метались от полного равнодушия до высшей степени заинтересованности. От брезгливого презрения до совершенно неописуемого восторга. Творец в нем замирал в благоговении. У него пальцы зудели — так хотелось продолжить работу! Совершенно немыслимым образом он загорелся, как факел. Впервые за много-много лет Герман ощутил такой мощный творческий подъем. Да и не только творческий, если признаться. Дашка его завела. Вот так, запросто, с полоборота. Мужчина не помнил, чтобы с ним случалось подобное. В его орбите было слишком много красивых женщин, и, наверное, поэтому со временем он приобрел иммунитет к их чарам. Многочисленные красотки не будили в нем никаких желаний, не возбуждали, не горячили кровь. Чего не скажешь об этой женщине-девочке с гор. С ней все было по-другому. Герман увлекся ею еще вчера, за ужином. Это было необъяснимо, это было неожиданно и даже немного пугающе. Но какими же долгожданными были эти чувства! Долгие годы он жил вполсилы. Не ощущая ничего, кроме боли и опустошения. Боль от потери семьи так многого его лишила… Мужчина будто бы сам потерялся на задворках кладбища, растянувшегося во всю его душу. А теперь как будто ожил.

— Мне будет удобно, — подтвердил Герман, не сводя с Даши прожигающего насквозь взгляда.

Даже сейчас, когда режиссера и близко не было, женщина чувствовала на себе этот взгляд. Он будто бы выжег клеймо на ее коже, или так просто казалось? И тысячи мыслей навязчивым клином кружились в голове. Она справилась? Ей удалось передать то, что требовалось? Был всего один дубль… И, возможно, она поспешила. Самонадеянность — вот Дашкино второе имя. А еще было совершенно непонятно, где взять силы просмотреть вместе с Германом отснятый материал… Она не была глупой, поэтому прекрасно понимала, что заинтересовала мужчину. Когда ее хотели, Дашка определяла на раз-два. Долгие годы тренировок, что б их! Пугающим было то, что все женское в ней откликнулось на этот призыв. Ситуация из ряда вон… Это в прошлом Дашу можно было обвинить в неразборчивых связях. Но последние тринадцать лет она и близко не подпускала к себе мужчин. Керимов отбил охоту надолго. После того, что он с ней сделал, во что превратил… А! К черту! Обещала ведь себе не вспоминать.

— Дашка! Ох, и напугала ты меня! — всплеснула руками Люба.

— Извини.

— Да, ничего. Ставр уехал в город, а я, думаю, дай зайду. Как твои пробы?

— Да, ничего, — подозрительно уставилась на женщину Дашка. — Это как же Ставр уехал, а тебя на базе оставил? Из-за меня, что ли?

— Да, ну… У меня много работы, — отмахнулась женщина.

— Угу, конечно, — скептически скривилась Даша. — И мои пробы, конечно же, не причем. И не переживаешь даже?

— Переживаю. Очень. — Люба сложила руки на груди и подперла спиной подоконник. — Глупости, да? Ты взрослая, умная женщина, а я все равно за тебя волнуюсь.

— Не стоит. Правда… Все будет хорошо. Я никогда не сорвусь, и не подведу вас…

— Причем здесь это? — насторожилась Любовь.

— Как это причем? Разве ты не из-за этого переживаешь?

— Нет! Как тебе только в голову подобное взбрело?! У меня даже мысли не было, что ты можешь сорваться.

— Тогда из-за чего?

Самое страшное, что Дашка искренне не понимала.

— Я боюсь, что тебе сделают больно… Как тогда, — взволнованно начала Люба. — Но одновременно с этим очень боюсь, что ты пожалеешь, если упустишь возможность сниматься. Или, наоборот — разочаруешься, уже ввязавшись в процесс… Я так не хочу, чтобы ты переживала, Дашка! Так боюсь, что тебе вновь разобьют сердце…

— Да, что ему будет, Люб? — с показной бравадой парировала Даша. — Оно у меня таким панцирем покрылось за все это время, что никаким переживаниям его не прошибить. Ну? Ты чего расстраиваешься? Ну-ка, выше нос! Ставр меня четвертует, если прознает, что я тебя расстроила.

— Можно подумать, от него можно что-то скрыть… — грустно улыбнулась Люба.

— Люб, — посерьезнела Дашка, — у меня правда все хорошо! И давай больше не будем об этом, ладно? Ну, ничего ведь не случилось. Ни-че-го!

Люба кивнула головой, соглашаясь. Если Дашка утверждала, что все в порядке, то нагнетать ситуацию было действительно глупо. Они разошлись, каждый по своим делам, и все бы на том и завершилось, если бы не Костя, который ближе к вечеру ворвался к ней в кабинет:

— Можешь уделить мне несколько минут?

— Кончено…

— Пойдем. Глянешь кое-что. Я тут посмотрел на досуге. И тебе, думаю, будет интересно.

Люба посеменила вслед за шкандыбающим на костылях мужчиной и замерла у входа в небольшой кинозал.

— Ну, пойдем, чего застыла?

— Что ты задумал, Костик?

— Ты должна это увидеть, Люба. И, как профессионал, сказать — разве может такой талант пропадать?

— Я не знаю… Она не хочет, Костя. Я разговаривала с ней сегодня. Даша абсолютно отчетливо дала понять, что не заинтересована, и…

— Вранье. И тебе это известно! Она просто боится! До усрачки боится не оправдать чьих-то надежд… Просто, посмотри! Посмотри, и скажи, что ее место не в кадре.

Люба нерешительно вошла в открытую мужчиной дверь. На мгновение сощурилась — так сильно ударил по глазам свет, льющийся с большого экрана. Герман тоже был здесь. Сговорились, выходит…

— Готовы? — зачем-то поинтересовался он, перед тем как дать отмашку на запуск отснятого материала.

Женщина кивнула. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, Любовь возглавляла крупнейший кинофестиваль в стране. И, конечно же, она разбиралась в кино и всех нюансах кинопроизводства. А еще со стопроцентной точностью из десятков никому не известных людей Люба могла выделить лица будущих звезд. Сейчас она видела ярчайшую из них. Это было бы глупо — отрицать очевидное. Даша Иванова была гениальной актрисой. До дрожи, до слез, до перехваченного спазмом горла талантливой. Не знающей себе цену, запутавшейся маленькой девочкой.

— Ну, что скажешь? — требовательно спросил Константин, когда экран потух.

— Ты и сам знаешь, что… Она просто невероятная. Без какой бы то ни было школы так играть, это… Немыслимо просто.

— Тогда мы просто обязаны убедить ее не упустить свой шанс.

День выдался тяжелый. Даша едва волочила ноги, возвращаясь с работы домой. Это очень удобно — жить в ста метрах от собственного офиса. Особенно, когда усталость грозила сбить тебя с ног. У самого дома остановилась. Сердце тревожно замерло. На веранде, где непривычно ярко горел свет (они никогда не включали все осветительные приборы одновременно), собралась приличная толпа. Вся ее семья. Ян, Люба, Ставр… И даже Костя. Но на этот раз не игра в карты свела их вместе. Никакого веселья на их лицах не было. А значит, повод для всеобщего сбора был отнюдь не радостный. Колени подкосились. По рукам прошла дрожь. На подгибающихся ногах, спотыкаясь и не дыша, Дашка рванула к дому: