Анна Мак–Партлин - Заверните мне луну

— Хорошо, — сказала она.

Я рассмеялась:

— Он же священник, Кло.

— Он мужчина, Эм.

— У тебя больное воображение.

— Не стану спорить.

— Да ну, ты не знаешь — Ноэля. У него не было ни одной женщины до того, как он принял сан священника, и, уж конечно, он не собирается наверстывать упущенное теперь. — Я смеялась над всем этим абсурдом.

Кло улыбнулась:

— Она на самом деле выглядела неважно.

— Да, согласилась я. — Она, наверное, расстается с мужчиной, или у нее рак, или что-нибудь в этом роде. — Жуть, — сказала Кло, кивая. — Не представляю, как он справляется с таким.

— А я представляю, — ответила я, не имея об этом никакого понятия.

* * *

Шон теперь становился новым лицом мира мужских журналов. Он писал яркие, смешные статьи на темы, на которые ему было совершенно наплевать, и за это ему платили. Все свое свободное время он отдал написанию того, что считал важным, но результатов этого труда никто в глаза не видел. Я усердно трудилась в школе, время от времени выбираясь развлечься, но, честно говоря, жизнь казалось немного пустой. Мы с друзьями продолжали близко общаться, держась друг за друга еще больше, чем раньше. Ведь наша утрата заставила нас относиться к своей дружбе с большей аккуратностью. Это произошло поздним вечером в пятницу пять месяцев спустя после смерти Джона. Я лежала на диване и смотрела телевизор. В дверь позвонили; пришла Клода. Я тут же почуяла неладное, потому что обычно она появлялась словно под кайфом и выглядела так, будто ее перетащили через плетень. Она поприветствовала меня словами «долбаный урод» на лице красовались следы потекшей туши для ресниц. Я предположила, что она поссорилась с Марком, но я оказалась лишь частично права. Прихрамывая, она поплелась на кухню, и тогда я заметила, что у нее сломан каблук. Она попросила кофе и шлепнулась на стул, сбросив по очереди туфли и держась руками за голову. — Ты поругалась с Марком?

— А по мне видно?

— Уверена, что это не конец света.

Хотелось бы сказать в собственную защиту, что до смерти Джона с моих уст не сорвалось бы подобной банальности, однако, когда ты слышишь их со всех сторон, трудно не начать говорить их самой. Как бы то ни было, Кло ответила мне презрительным взглядом.

— Прости. Я сказала глупость. Рассказывай, в чем дело.

Она посмотрела на ковер, который мог быть и чище.

— Мы с Марком расстались.

Я не верила своим ушам — казалось, у них все шло гладко.

— Почему? — спросила я.

— Мы поссорились.

Кло тянула время.

— И? — подстегнула ее я.

— Мы поссорились из-за моей беременности.

Она оторвала взгляд от моего грязного ковра, и я чуть не свалилась со стула.

— Ты беременна? — выдавила я.

— Сюрприз, — сказала она с сарказмом. На ее глазах выступили слезы.

Я не знала, как реагировать на такую новость, поэтому сосредоточилась на нападках в адрес ее бывшего приятеля. — Этот подонок, что он сказал?

Кло вздохнула.

— В общем, он сказал, что если так и есть, то он не имеет к этому никакого отношения.

От злости, у меня сперло дыхание.

— Почему я всегда ведусь на таких полнейших уродов? — спросила она.

Я задавала себе тот же самый вопрос.

— Не знаю, Кло, правда, — только это я и смогла произнести.

— Черт с ним, Эмма! Хорошо? Пусть идет лесом. Он больше не колышет меня. Однако вот это, — показала она на живот, — моя проблема.

Я обняла ее, вспомнив тот день, когда боялась голубой линии, вспомнив, что через несколько часов после этого Джон умер, и я осталась одна. Могло быть хуже. Теперь я понимала это. Я так ничего никому и не сказала об этом. Было слишком больно. Где-то в глубине души я осознавала, что, если бы беременность подтвердилась, в скором времени мне бы уже пришлось рожать. У меня бы осталась частичка его.

— Я намерена сделать аборт, — сказала Кло тоном, не терпящим возражений.

— Из-за Марка? — пришлось спросить мне.

— Нет, — категорично ответила она. — Я узнала о беременности больше недели назад. Я много думала, и если бы этот гад позволил мне закончить свою мысль и не прервал бы словами вроде «я еще не готов к такой ответственности», я бы сообщила ему то же самое.

Смешно если бы Кло целую неделю утаивала от меня новость о беременности год назад, я бы разозлилась, но теперь я ее понимала.

— Ты уверена? — вынуждена была спросить я.

Она слабо улыбнулась.

— Очевидно, мне придется съездить в Лондон. Ты поедешь со мной?

Безусловно я бы поехала.

— Я еще сто лет назад собиралась пройтись по лондонским магазинам. — Я посмотрела на нее в ожидании ответа.

— Я знала, что ты не бросишь меня, — с облегчением сказала Кло.

Мы перебрались в гостиную, где принялись болтать о разных глупостях, и вот мы уже хихикали и смеялись. Наше совместное отчаяние воссоединило нас. А волнение по поводу будущего, наши поиски ответов и наши страхи вернули нас в далекое детство. Мы были вынуждены противостоять своей боли, и мы вместе смеялись перед ее лицом.

Кло сидела со ртом, набитым яблочным пирогом, когда вдруг громко засмеялась.

— Что смешного? — спросила я.

— Марк, — смеялась она.

Я снова захихикала.

— И что с того?

Она подняла голову, продолжая смеяться.

— Когда я рассказала ему, и он оказался полным подонком, я очень рассердилась и сказала… — Она снова рассмеялась и прикрыла рот рукой. — О нет! Это слишком грубо.

Мне стало любопытно.

— Что? Что ты сказала? — неожиданно настойчиво спросила я.

— Ну, начала она, — он спросил о моих планах по решению этой маленькой проблемы.

Мне захотелось отыскать Марка и надавать ему по физиономии.

Кло продолжала:

— Я сказала: «А что ты посоветуешь? Присесть на корточки и заорать „Вылезай отсюда прочь“? Мы взревели от хохота и смеялись до тех пор, пока она не заплакала. В ту ночь Кло много плакала, но она понимала, что поступает верно, а я знала, что бы ни случилось, я ее не брошу. Она осталась у меня ночевать, и мы стали планировать нашу поездку в Лондон. Те мгновения оказались поворотным пунктом в моей жизни. Впервые мне удалось забыть о себе на целый вечер — ну, почти на целый вечер.

Меня разбудил телефонный звонок. Я нащупала трубку, уронила ее и, пока доставала, заметила время на часах: половина седьмого утра. Я откинулась на подушку, прижав трубку к уху.

— Алло, — сказала я в одеяло.

Звонила Энн.

— Привет, звоню, чтобы разбудить тебя.

Она ехала на машине в Керри, и до меня доносились звуки радиостанций, которые переключал Ричард. — Сейчас половина седьмого утра, черт возьми, — пробормотала я.

Она, безусловно, была в курсе, который час.

— Ты еще не собрала чемодан, а ведь в последнюю совместную поездку с Кло ты опоздала на самолет. Спорить с ней я не могла. Энн была права, но, надо сказать, что мы улетали в три часа дня, плюс ко всему я еще должна была появиться в школе.

— Уже поднимаюсь, — устало сказала я.

Энн не успокоилась:

— Ты не поднимешься, если я повешу трубку. Ну-ка, вставай быстро!

Я села на кровати.

Я встала.

Энн не поверила.

— Встань и начни ходить, — приказала она.

Я мысленно послала телефон куда подальше.

— Ты на ногах?

Я поставила ноги на пол.

— Хорошо. Я встала. Боже, Энн, ты никогда не задумывалась об армии?

Она заметила, что я оживилась, и прокричала Ричарду:

— Настрой эту проклятую волну. Уже лучше, — сказала она нам обоим. — Что ж, мы с Ричардом встретим вас в воскресенье вечером. Кло сообщила мне номер рейса и время. Не подведи, Эм. Я действительно ненавижу просиживать в аэропортах.

Во всей этой ситуации мы с Кло отметили явную иронию судьбы: Энн отчаянно жаждала родить ребенка, в то время как для Кло он был нежеланным. Мы сошлись на том, что не станем ей ничего рассказывать, потому что это бестактно с нашей стороны. Однако в результате дальнейших дебатов мы пришли к выводу, что умолчать еще большее зло. Энн спокойно восприняла новость: Она была бойцом. — Хорошо, — согласилась я.

— Передай ей, что мы все любим ее и все будет хорошо.

— Непременно, — снова согласилась я.

— Итак, увидимся в воскресенье. Кстати, Ричард передает привет.

— Я слышала. До встречи в воскресенье.

Я положила трубку и вернулась под одеяла, говоря себе, что пролежу не больше пяти минут. Я проснулась через час.

— Боже! закричала я. — Боже мой!

Я выпрыгнула из постели и помчалась в душ. Полчаса спустя я бросала в сумку все, что попадалось под руку, одновременно жуя гренок. Я умудрилась испачкать джемом любимый топ. «Черт», — подумала я, швыряя его в корзину для грязного белья.

Пять минут спустя я уже сидела в машине. Меня не покидала мысль, что я что-то забыла. Я забеспокоилась и оглядела дом. Еды коту хватило бы на неделю, дверь была заперта, а к плите я вообще не притрагивалась. Дорожная сумка была со мной, как и билеты с ключами. Чего же не хватало? Я начала выезжать с дороги.

— О Боже праведный!

Я вернулась на дорожку, вылезла из машины, открыла дверь и побежала наверх, в спальню для гостей. — Шон, Шон, поднимайся!

Он что-то пробормотал и перевернулся на другой бок.

— Вставай! Я чертовски опаздываю.

— Еще несколько минуток, — умолял он.

По утрам он был невыносим, почти как я. Нужно было что-то предпринять, иначе его не вытащить из постели. Я направилась в ванную и налила воды, после чего вернулась в спальню и вылила воду ему на голову. Он подпрыгнул.

— Боже! — заорал он.

Я была не в духе.

— Пойдем, давай, я зверски опаздываю, и в этом виноват ты.

Он поднялся с кровати.

— Как тебе это удалось? — спросил он с ухмылкой.

Я проигнорировала вопрос. Шон появился у меня на пороге в половине третьего утра после бурно проведенной ночи и неудачной попытки поймать такси до дома. У меня не было настроения разговаривать. — Я буду внизу. У тебя пять минут, или я запру тебя в доме на все выходные.

Зная, что я не шутила, он ускорил шаг. Я оставила его. Шон спустился, опоздав на целые две минуты. — Пошли, — сказала я, направляясь к двери.

— Что? А как же гренки? — спросил он с ухмылкой.

Его обаяние или отсутствие такового раздражали меня. Я схватила два ломтика хлеба и протянула ему.

— Держи. Забирай их домой и приготовь из них гренки.

— Великолепно, — заметил он, глядя на помятый хлеб. Через две минуты мы сидели с Шоном в машине, и я проигрывала второй дубль сцены «Выезд из дому».

Дорин уже была на пороге.

— Доброе утро, Эмма! Доброе, Шон! — Снова ночевал, ясно.

Она улыбалась. После смерти Джона мы сблизились еще больше. Дориан была такой доброй, и после слишком частого совместного просмотра «Поздней-препоздней передачи» по пятницам она от всей души желала мне переспать с кем-нибудь, и я была признательна ей за сочувствие. Но сейчас она появилась не вовремя.

— Эй, Дорин! Я не смог поймать ночью такси! — выкрикнул из окна Шон.

— Все так говорят, — смеялась она.

— Что же, в следующий раз ему придется добираться на своих двоих! — прокричала я, выруливая на дорогу. — Все в порядке, милая. Устрой ему сладкую жизнь! Все они уро…. О, здравствуйте, отец!

Я обернулась и увидела, что к нам направляется Ноэль. Я остановила машину.

— О, только не это! — Я до конца опустила стекло. — Ноэль, я страшно опаздываю.

Он улыбнулся:

— Сам вижу. Я возьму запасной ключ. Прошлой ночью я забыл у тебя свою куртку. — Он ударил по крыше машины. Поезжай. Всего хорошего.

Я не говорила ему о цели своей поездки на выходные. Я ненавидела лгать ему, однако нельзя было поспорить с тем, что разговор об аборте с ним был бы глупой затеей. — Я позвоню тебе, когда мы вернемся. — Я помахала ему, улыбнулась и уехала до того, как Ноэль смог что-либо сказать.

Я посмотрела в зеркало и заметила, что Дориан не отпустила его, видимо, собираясь угостить своим фирменным чаем.

Шон взглянул на меня.

— Что? — спросила я.

— Как получилось, что я не знаю, где лежит запасной ключ? Спросил он.

— Потому что ты непременно воспользуешься им, — ответила я.

— Великолепно, — повторил он. С минуту он молчал. — Эй, Эм, передай Кло, что я буду о ней думать.

Я улыбнулась:

— Сам скажешь.

* * *

Я появилась в классе через пять минут после звонка. Ученики наслаждались свободой. Я извинилась за опоздание, пока они приветствовали меня. Был урок английского языка, и я взяла свой томик «Ромео и Джульетты». Поскольку речь шла о пьесе, вместо обычного прочтения я, как и всегда, попросила их подготовить инсценировку. Каждый день я старательно выбирала «актеров», необходимых для той или иной сцены, которую мы проходили. Я полагала, что таким образом дети лучше запомнят произведение, основных героев и прочее. Класс же полагал, что у меня не все дома, и они, конечно, были по-своему правы. — Кто за Ромео?