Анна Мак–Партлин - Заверните мне луну

— Он не женат, он разведен.

— О боже! Когда он признался тебе? А долго ли он был женат?

— Эмма, я ни при чем. Твоя очередь, — вздохнула она, давая мне понять, что обсуждение игрой не предусматривалось. — Хорошо. У нас с Пьером ничего не было прошлой ночью.

— Что? — почти взревела она.

На нас посмотрел старик и заворчал.

— Что? — прошептала она. — У вас не было секса? О боже, Эмма, я расстроена, черт тебя побери. Почему не было?

Ее лицо превратилось в живописную картину, и я начала забывать о Шоне.

— Кло, я ни при чем. Твоя очередь, — улыбнулась я.

«Игра для двоих».

— Отлично. — Она выпрямилась на стуле. — У Тома двое детей. Майе девять, а Лайаму четыре года.

Думаю, я побледнела.

— Двое детей?

Она кивнула.

— Ты их видела?

— Твоя очередь.

Игра начала утомлять меня.

— Отлично, мы с Пьером переспали утром.

Она расхохоталась.

— Да! Спасибо тебе, Господи.

Мы обе рассмеялись.

— Ну и как? — Она слегка подпрыгивала на стуле. Пора было прекращать эту шараду и разузнать о Томе, потому что вопрос «было или не было» оказался уже не актуален.

— Расскажи о Томе, о его детях и что все это значит, а я расскажу об утре с Пьером Дюлаком.

И она рассказала.

Том был семнадцатилетним юношей, когда его девушка забеременела. У них родилась Майя. Он устроился работать на компьютерную фабрику. Он женился и взял ипотечный кредит уже к двадцати одному году. Днем он упорно трудился, а по ночам посещал компьютерные курсы. Девушку взяли на работу в цветочный магазин. Вскоре родился Лайам. Том открыл свое дело. Он быстро добился успеха, но почти не появлялся дома. Его жена познакомилась с другим мужчиной в цветочном магазине. У них завязался роман. Том ушел от нее. Какое — то время в его жизни царил беспорядок, но в итоге они расстались полюбовно. Они оба осознали закономерность своих отношений. Они слишком рано поженились. При разводе ей досталась порядочная часть нажитого. Затем она снова вышла замуж, и он виделся с детьми по выходным. Том рассказал Клоде о своем прошлом на первом же свидании. Она даже встречалась с его детьми, и, хотя Мэри Поппинс ее явно не назовешь, они отлично ладили. Она была счастлива, а на остальное ей было наплевать.

— Ты уверена?

— Сначала я забеспокоилась, особенно учитывая, как мне везет. Поэтому я ничего и не рассказывала. Я хотела прояснить ситуацию для себя.

Она переживала из-за того, что я могу обидеться на нее за такую скрытность, но в глубине души знала, что это не главное.

— Ты любишь его.

— Да, люблю, — согласилась она, улыбаясь. — Надо же когда — то начинать, — сказала она смеясь.

«Ух ты, Кло влюбилась. В конце тоннеля все-таки был свет».

Я бы с удовольствием сказала, что остальную часть дня мы провели в музеях, галереях и старых парижских церквях, но не могу. Мы ходили по магазинам, покупали одежду в «Олд Нейви», «Гэп», «Наф — наф», и на этом список не исчерпывался. Потом мы пообедали на свежем воздухе, наблюдая за проходящими мимо коллегами по шопингу. Мы лишь на несколько минут заглядывали в бутики «Прада», «Гуччи» и «Шанель» и давали деру, прежде чем продавщица с глазами — бусинками успевала заметить нас, засвистеть в свисток и вышвырнуть нас из магазина. Под конец дня мы бродили по извилистым закоулкам и впитывали атмосферу.

Вернулись мы уже после восьми. Энн, Ричард и Том играли в покер в гостиной. Фрэнки и Шона не было дома. Энн сделала чаю, и мы отчитались ей о событиях дня. Она рассказывала нам о «Моне Лизе». Она испытала разочарование и была без задних ног. Энн любила галереи и купила картину, которую собиралась отправить в Керри. Том пребывал в отличном настроении, всецело насладившись городскими красотами. Его и Ричарда породнил небольшой приступ морской болезни, приключившийся с ними на «bateau-mouche». Однако послеобеденное время предполагало употребление четырех пинт пива, и к тому моменту они почувствовали себя значительно лучше.

Мы все умирали с голоду, поэтому Энн оставила для Шона записку, в которой указала ресторан, где мы будем находиться. За ужином Том показал нам фотографии детей. Все были счастливы и пребывали в отличном расположении духа. Я сделал выбор в пользу вегетарианских блюд и даже наелась. Вечер был хорош, но не хватало Шона. Я вспомнила о нашей ссоре и гадостях, которые мы наговорили друг другу. Я почувствовала усталость. Остальные пожелали пропустить по стаканчику — другому, а я нашла повод, чтобы удалиться. Они связывали мою усталость с отличной прогулкой и были частично правы.

Кло и Том проводили меня до угла дома. Они подождали, пока я зайду, после чего, взявшись за руки, ушли. Я села на диван и зажгла сигарету. Шон тихо вышел из спальни и присел рядом. Я протянула ему сигарету. Он с благодарностью взял ее. Мы сидели молча.

— Ты была права. Я козел.

— Ты не козел. Ты просто бесчувственное трепло. — Я улыбнулась. Невозможно было держать на него зла.

— Я бы никогда и ничего не сказал нарочно, чтобы обидеть тебя.

— Знаю.

— Прости.

— Хорошо.

Он выглядел таким потерянным и беззащитным, что мне ничего не оставалось, как протянуть к нему руки и обнять.

— Где Фрэнки? — поинтересовалась я, уже будучи в его объятиях.

Его руки застыли.

— Ушла. Я вспомнила, что Пьер и его компания уезжали в тот день в Канаду. Она была частью этой компании, и это все объясняло.

— Что ж, — вздохнула я, — по крайней мере мы есть друг у друга.

Он поцеловал меня в макушку, и мы, изнуренные, заснули в объятиях друг друга.

Дело шло к Рождеству, и я страшилась его. Предстояли как минимум три рождественские пирушки, которые меня насильно заставляли посетить. Кроме того, начиналось сражение за подарки, толпы народа, оберточная бумага, продление моего кредита «Виза», песенка «Jingle Bells», выстаивание четырехчасовой очереди на почте, проверка предпраздничных контрольных работ в школе, каждые пять минут по радио звучала Last Christmas в исполнении дуэта Wham, будь проклята эта песня, и в кульминации всего — собственно Рождество в доме родителей с борьбой за пульт от телевизора. По крайней мере Ноэль возвращался домой. Ради его приезда пережить все остальное почти стоило. Я упаковывала подарки, когда зазвонил телефон.

— Алло?

— Эмма. — Треск, треск…

— Алло?

Я встряхнула телефон, как обычно поступала при плохой связи. Это не помогло, но я почувствовала, что не бездействую.

— Эмма. — Треск, треск. — Это я, Ноэль.

— Ноэль, это ты? — Треск, пи — ип, треск.

— Связь такая. — Треск, треск, треск…

— Ноэль, о боже! Откуда ты звонишь? Так приятно слышать твой голос! — Пи — ип. Черт бы побрал эту связь. — Гоа. — Пи — и–и — и–и — п.

— У тебя все хорошо? — Треск, треск, треск… — Когда ты приезжаешь домой?

— Эм, я не приеду. — Треск, треск, треск… Скажи. — Треск, треск. — Что… — Треск, треск. — Прости. Я бы…

— Треск. — Но я позвоню в… — Треск. — …день.

— Что? — Пи — и–и — и–и — п. — Ты не приедешь домой? — Мое сердце упало.

— Я… — Треск… — …время. — Треск… — Люблю тебя. — Треск. — Я в… — Треск.

— Ты что?

— В порядке!

— Я тоже люблю тебя! — прокричала я.

Связь прервалась.

— Черт возьми!

Как я скажу такое родителям?

«О Ноэль, пожалуйста, вернись домой!»

Сначала я расстроилась, затем разозлилась, а после сильно разозлилась. Он позвонил мне и обрушил на меня дурные новости, и теперь мне приходилось обрушить их в свою очередь на головы родителей. Один Бог знал, что он делал на Гоа, а мне теперь принимать на себя родительский гнев.

«Похоже, лишь это мне и под силу».

Я решила сбросить этот груз с себя как можно скорее. Я приготовила себе глинтвейн и набрала номер родителей.

«Долбанное Рождество».

* * *

Но нет худа без добра. Кло, Том, Шон и я собирались в Керри, чтобы встретить Новый год с Энн и Ричардом.

Я ждала этой поездки с большим нетерпением. Я скучала по ним и не могла дождаться, когда увижу их дом. Да и просто хотелось выбраться из Дублина. Поездка будоражила меня, поэтому я пыталась настроиться на нужный лад. Таково было мое желание, но реальность оказалась несколько иной. Том владел компанией, занимающейся оформлением, а это означало, что он собирался закатить корпоративное веселье по случаю Рождества. Клода попыталась соблазнит нас на это событие.

— Будет здорово, — пообещала она.

Я не хотела идти и открыто жаловалась. Кло приказал мне закрыть рот. После поездки в Париж прошел месяц и, как только мы вернулись в Дублин, необщительная часть меня снова заняла лидирующие позиции. И Кло была по горло сыта таким поведением.

Шон не возражал — он пребывал в подходящем для вечеринки настроении. Он познакомился с какой — то девушкой из Нью — Йорка, которая два месяца работала в его журнале. Это была типичная управленка — высокая блондинка с большой грудью. Короче говоря, кошмар для большей части женщин. Несмотря на его клятву не заводит романов с коллегами по работе, он, кажется, был сражен наповал и под любым предлогом приглашал ее погулять. Вечеринка Тома идеально подходила для этого.

Я готовилась. В дверь позвонили. Я помчалась по лестнице, проклиная курьера с пиццей. На пороге стоял Шон. Рано.

— Ты пришел рано, — сказала я, вытирая полотенцем волосы.

— Да, — согласился он. — У меня была поздняя встреча в городе.

— Как она прошла? — спросила я, одновременно мчась вверх по лестнице, не дожидаясь ответа.

Шон чувствовал себя как дома. Привезли пиццу, и он расплатился с курьером. Я спустилась вниз через пятнадцать минут и застала только половину пиццы. Он оторвал голову от почти пустой коробки.

— Я был голоден, — объяснил он.

Я присела и принялась доедать остатки.

— Так как прошла встреча? — снова спросила я, на этот раз все-таки желая услышать ответ.

— Хорошо. — Но его голос прозвучал безрадостно.

— Что случилось? — встревожилась я.

— Ничего, — ответил он.

Я начала раздражаться. Я знала, что Шону нужно было поговорить со мной. Я всегда чувствовала, если он что — то утаивал от меня.

— Ну? — сказала я.

— Ну, — повторил он.

«Боже, будто я разговариваю с мамой».

Я бросила на него злорадньий взгляд.

— Хорошо, — сдался он, — мой начальник вызвал меня в свой офис и спросил, не желаю ли я получить повышение. Я обрадовалась.

— О боже! Это восхитительно. Поздравляю. Что за работа?

Шон и не думал улыбаться.

— Редактор, — с несчастным видом произнес он.

— Ух ты, заботливо сказала я. — Великолепно.

— Да, — согласился он. — Дело в том, что речь идет о должности редактора нового журнала похожей тематики. Мне придется постоянно жить в Лондоне.

Я перестала улыбаться.

— Лондон, — повторила я.

— Да, — сказал он, глядя в пол.

— Лондон, Англия? — Слова вырвались сами.

— Нет, Лондон, Испания. — Он почти смеялся.

— Ух ты. — Затем я повторила слово «Лондон», потому что мне трудно было понять его смысл. К горлу подступил ком. «О боже, я сейчас заплачу». Чтобы занять себя хоть чем — то, я взяла коробку от пиццы и положила ее в мусорное ведро, а затем отвернулась к кофеварке. Он молчал. — Здорово, — повторила я. — Ты так считаешь? — Тихо прозвучал его голос.

— Какие деньги предлагают? — спросила я, оттягивая момент ответа.

«А что я должна была сказать? Не уезжай?»

— Хорошие деньги, — вяло произнес он.

Шон любил Дублин. В отличие от нас всех он никогда не жаловался на грязь или опаздывающий автобус. Он жил в Дублине Джойса (Джойс, Джеймс (1882–1941) — ирландский писатель одна из знаковых фигур мировой литературы ХХ века). Он знал и любил этот древний город, старый и новый, его традиции, жителей и конечно же старомодные развлечения. Его даже радовало находиться на стоянке такси на Дам — стрит. Он вертелся по сторонам, созерцая великолепие Центрального банка и колледжа Тринити, два бетонных произведения искусства, в стенах которых ему довелось провести некоторое время.

— Именно там Стокеру и пришла идея «Дракулы», — сказал он мне однажды.

Я вспомнила, как смеялась над ним одной холодной ночью, когда он показывал мне Центральный банк во всей его красе.

— Ты видишь, как эти здания вдохновляли его, ведь так? — спросил он, видя нечто такое, чего не могла разглядеть я.