Анна Мак–Партлин - Заверните мне луну

Девушка в шоке рухнула на землю.

— Помогите нам! — продолжала я.

Они вызвали полицию. Нас отвезли в больницу. Девушка была сильно избита. Из губы шла кровь, ребро оказалось сломано, лицо в ссадинах. Мой кулак сильно болел, а голова раскалывалась. Я пребывала в шоке, но если не считать выше перечисленного, я была в порядке. Я сидела в кабинете врача в оцепенении, потеряв ориентацию, а врач — стажер перевязывал мой распухший кулак.

«Что происходит?»

Врач ушел, и передо мной возник полицейский инспектор с блокнотом в руках.

— Привет, помните меня? Я Джерри, — сказал он.

— Привет, Джерри, — машинально ответила я.

Он улыбнулся.

— Что ж, Эмма, ваша подруга идет на поправку. С ней все будет хорошо.

— Я не знаю ее, — пробормотала я. — Вы нашли его?

— Нет, милая, — сказал он, — он скрылся.

Мне стало интересно, как ему удалось убежать, ведь я натянула его достоинство на уши, однако полицейский не разделял моих беспокойств.

— Эта девушка обязана вам по гроб жизни, — продолжил он. — Но для вашего сведения, ловить маньяка в одиночку не следует. Вы должны были позвать на помощь. Я не спорила. Я не могла поверить в произошедшее. На голове появлялась шишка — я чувствовала это.

— Он даже не прикоснулся ко мне, — сказала я.

— Вы, видимо, сами огрели себя палкой от метлы, — улыбнулся инспектор.

— Я не рассказывала вам о палке от метлы, — сказала я подозрительно.

— Нет, рассказывали. В коридоре, пять минут назад.

Я не помнила.

— Вы в состоянии шока.

— О, — протянула я, желая побыстрее оказаться дома, в постели.

— Хотите, чтобы я позвал доктора? — предложил он.

Наверное, у меня был ужасный вид.

— Где она? — спросила я.

Она в рентген — кабинете. С матерью.

— Хорошо, — ответила я.

— Вы помните, как он выглядит? — спросил инспектор, видимо, уже не в первый раз. Но я не могла вспомнить. Я запомнила лишь ее. Я не знала, был ли он высоким или низким, старым или молодым, блондином или брюнетом, чернокожим или белым. Я не знала ничего. Я пришла в замешательство и расстроилась, что неспособна помочь.

— Ничего страшного, — успокоил он меня. Ночь была долгой. Кому позвонить, чтобы вас забрали?

— Шону. — Только его имя и пришло мне в голову.

* * *

Шон приехал в начале шестого. Джерри завел его за ширму. Было ясно с самого начала, что его не ввели в курс дела. Шон посмотрел на мою перевязанную руку и распухший лоб.

— О боже! Что случилось?

— Все хорошо, — сказала я, испытывая глубокое удовлетворение от его присутствия. — Прости, что попросила их позвонить тебе. Никто другой не пришел в голову. — Я почувствовала замешательство.

Джерри продолжал стоять рядом. Шон это заметил.

— Вам рассказали о случившемся? — спросил инспектор.

Он никак не мог разобраться в происходящем.

— Нет, — ответил Шон, пристально глядя на Джерри. — Мне просто сказали приехать и забрать тебя. На тебя напали? — У него был такой вид, будто он боялся ответа.

— Нет, — улыбнулась я — Это я напала.

У Шона вытянулось лицо. Он повернулся к Джерри.

— О боже! Ее арестовали?

Джерри улыбнулся. Я попыталась вмешаться, но Шон был упрям.

— Эмма, я разберусь с этим. — Он повернулся к Джерри. — Я прошу прощения, она никогда не делала ничего подобного раньше, и прошедший год принес много невзгод.

Джерри засмеялся.

— Вашу подругу не арестовали. Вообще — то, некоторые бы назвали ее героем или, скорее, героиней? — Он подмигнул мне.

Я улыбнулась, испытывая благодарность, что он так высоко оценил мою глупость. В разговор вступил Шон:

— Извините, может, кто-нибудь объяснит мне, что случилось?

Джерри решил оставить нас на пару минут вдвоем.

— Я избила насильника, — сказала я. Было видно, что смысл моих слов не доходит до Шона, так что я продолжила: — Я шла по переулку, услышала крик. Он пытался изнасиловать эту девушку, и я схватила палку от метлы.

— Метла? Палка?

— Да, и избила его этой палкой. Потом я схватила его за достоинство и стала бить кулаком по лицу, пока он не упал. И мы убежали. Даже из моих уст история звучала неправдоподобно. Голова у меня болела, кулак жгло и по какой — то причине из глаз лились слезы.

— Боже праведный, Эмма, — сказал он почти шепотом, — тебя могли убить.

Шон опустился на свободный стул и сказал, что я поступила безрассудно.

— Я не могла пройти мимо! — выкрикнула я.

— Знаю, — ответил он, но его голос прозвучал устало.

Я зарыдала. Шон обнял меня и сильно прижал к себе, а я продолжала плакать. И, как мне показалось, долго не могла успокоиться.

* * *

Доктор осмотрел мою голову и объявил, что я могу отправляться домой. Я хотела увидеться со спасенной девушкой, поэтому Шон отвел меня на третий этаж, где она спала в частной палате. Сквозь стекло я посмотрела на ее мать, которая сидела, не двигаясь, и наблюдала за ней. Ее тело сотрясалось, и она выглядела подавленной. Девушке дали снотворного. Мы были там лишними и поэтому ушли. Выйдя на улицу, мы присели на ступеньки отделения экстренной помощи и закурили одну сигарету на двоих. — Что сталось с Ирландией, землей святых и ученых? — спросил Шон.

— Они отправились к чертям и построили Америку, ответила я.

Подъехало такси.

— Поехали домой.

Шон помог мне подняться. В машине я спросила, куда подевалась Джулия. Он сказал, что она не его тип, и на этом тема была закрыта.

Проснувшись на следующее утро в своей постели, я с облегчением вздохнула.

«Мне просто приснился кошмар».

Затем я пощупала лицо.

«Твою мать!»

Я выпрыгнула из постели и, спотыкаясь, подошла к зеркалу. Я присела, уставившись на свой бедный распухший глаз, который переливался по крайней мере несколькими цветами радуги. Плакать было больно, но я все равно заплакала. Не от грусти — от страха в чистом виде. Мне стало очень страшно. Я не была Баффи и не увлекалась карате. Я даже не посетила ни одного занятия по самозащите. По сути дела, я ударила человека лишь один — единственный раз, в пять лет, и, признаться, то происшествие больше напоминало дерганье за косички, а не настоящие удары. Я все взвесила. Меня, конечно, нельзя было сравнивать ни с каким сорви — головой. Даже в развлекательном парке я сидела одна на скамейке и сторожила верхнюю одежду, в то время как остальные стояли в очереди на американские горки. Я не могла заставить себя забраться на чертово колесо. Ведь я даже страшилась летящих мечей, ей-богу. Кем я возомнила себя прошлой ночью? Я могла погибнуть или, что еще хуже, тот козел мог изнасиловать меня. И какого черта я поперлась в тот переулок? Меня стало подташнивать, и тут меня осенило.

— Джон?

Я обвела комнату подозрительным взглядом.

— Джон? Ты здесь?

«Я теряю рассудок». Я вернулась в постель и не вылезала из нее весь день.

* * *

Как и ожидалось, Рождество не было богато на события. Я не рассказала родителям о драке с насильником, опасаясь сердечных приступов. Вместо этого я сказала им, что напилась и упала. Мама разглагольствовала двадцать минут, папа хохотал, а Ноэль позвонил и умудрился поручиться за меня, даже несмотря на то что находился далеко. Мне приятно было слышать его голос. Я скучала по нему и сожалела, что его нет рядом. Он был счастлив, находился на балу, и я порадовалась за него. Родители пришли в такой восторг от звука его голоса, что не стали донимать его по поводу нарушенного им обещания. Нам недолго удалось поговорит с ним. Большую часть времени о погоде распинался папа. — Позвони, когда доберешься до дома, — сказал Ноэль и сообщил мне свой номер, после чего повесил трубку.

Я не могла дождаться. День тянулся долго. Я надулась. Мама настаивала на том, чтобы мы посмотрели «3вуки музыки», и я не видела просвета.

Я оказалась дома в начале девятого. Я достала номер и позвонила Ноэлю.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего, — сказала я в свою защиту.

Мне не верилось: брат чуял беду за миллионы миль отсюда. И правда заключалась в том, что мною овладело беспокойство. Моя неожиданная встреча с мерзавцем оставила неприятное ощущение.

— Рассказывай, — приказал он.

И я поведала ему свою грустную и постыдную сказку.

Он не перебивал, пока я не закончила.

— Ты современная добрая самаритянка, — сказал он.

Я рассмеялась.

— Если добрые самаритянки лупят людей по голове, то да, это обо мне.

— Ну я же добавил слово современная, — заметил Ноэль.

Я улыбнулась.

— Ты не злишься?

— Ты поступила так, как должна была поступить, и у тебя получилось. Я горжусь тобой.

Я и не собиралась делиться с ним теорией о Джоне.

Я хотела, чтобы он испытывал гордость за меня, а не страх за мой рассудок.

— А ты как? — спросила я.

— Отлично. Не луплю людей по голове, но тем не менее живу и радуюсь.

Я рассмеялась, искренне радуясь за него.

— Я скучаю по тебе, — сказала я, не будучи в состоянии сдержаться.

Ноэль ответил, что тоже скучает по мне, и мне захотелось прикоснуться к нему.

— Когда ты возвращаешься? — ныла я.

— Не знаю, — ответил он.

— Ты все еще священник? — поинтересовалась я.

Молчание. — Не знаю, — протянул он.

— Хорошо. Я люблю тебя, — сказала я.

— Я тоже люблю тебя. Как дела у Шона? — спросил Ноэль.

Мне вдруг стало грустно.

— Он уезжает в Лондон. Он будет работать там редактором в каком — то местном журнале. Молчание. — Может, что — то удержит его, — предположил он.

— Это не мне решать, — ответила я.

— Может быть. — Затем Ноэль добавил: — Джона нет уже давно.

Я это знала, но не понимала, с какой стати Ноэль вдруг заговорил об этом.

— Знаю, — проговорила я.

— С Рождеством, Эмма!

— С Рождеством, Ноэль, — отозвалась я.

Я положила трубку и открыла бутылку вина.

— С Рождеством, Джон, — сказала я и взяла бутылку с собой в кровать.

Я напилась, но мне не спалось. Я лежала в тишине и думала о том, наблюдал ли за мной Джон. Было ли такое возможно? Мог ли он, находясь в раю, смотреть на нас, когда ему вздумается? Мог ли он и сейчас касаться меня? Меня пугала мысль, что он где — то находился и может знать о том, что порой днями, неделями, месяцами я не вспоминала о нем. Знать о том, что боль в моем сердце растворяется. И хотя я все еще скучала по нему и любила его, мне приходилось смотреть на фотографию, чтобы вспомнить его лицо. А вдруг ему известно, что я уже не помнила звука его голоса?

Лучше бы он не знал. Ноэль бы сказал, что пути Господни неисповедимы, что это его замысел, и жизнь продолжается. Я чувствовала себя предательницей. Может, Джон и не хотел, чтобы я жила, как прежде. Может, он желал, чтобы я любила его до тех пор, пока смерть не воссоединит нас, и, может, именно он и послал меня в тот переулок. Ведь мог. Джон мог хотеть, чтобы я помогла той девушке, или посылал мне знак. Ноэль сказал однажды, что я воспринимаю смерть как наказание, но для него она дар. Ноэль все считал даром. Если бы кто — то ударил его по лицу, он бы поблагодарил этого человека. Как-то раз я спросила его, неужели он и вправду полагает, что знает ответы на все вопросы. Брат ответил отрицательно. Он просто верил. В этом и заключалась проблема: я не знала, хочу ли я верить. Я впала в хмельной сон, но звонок в дверь разбудил меня.

Мимо меня пронеслась Дориан. В ее руке был упакованный фруктовый торт.

— Спасибо, поблагодарила я, когда она поставила торт на стол.

— Позволь взглянуть тебе в лицо, — приказала она.

Она не спеша осмотрела мой распухший глаз.

— Как твоя рука? — спросила она.

Я выгнула руку, чтобы продемонстрировать ей свои успехи в выздоровлении, а потом приготовила чай. Дорин предпочитала чай — от кофе она становилась раздражительной.

— Мне звонил Шон, — сказала она. — Я и не знала, что живу рядом с Крутым Уокером. Он обеспокоен твоим психическим состоянием.

Интересно, зачем он звонил Дориан?

— Он звонил тебе? — спросила я.

— Конечно, звонил. Всем известно, как бесподобна я в моменты кризиса. Знаешь, год я отработала в миссии «Сума самаритянина». Всего наслышалась.

Я засмеялась.

— Ничего и не слышно.

Дориан улыбнулась.

— Всегда что — то слышно, милая, — со знанием дела поправила она меня.