Он встала над ним, оглядывая разруху, которую он устроил за последние пять дней: пустые бутылки, выстроившиеся на полу, гора окурков в пепельнице и запах, от которого у нее сперло дыхание. У Шона были совершенно больные глаза. Он не мылся и не переодевался уже пять дней. Пожелтевшие пальцы тряслись. Он обливался потом.

— О боже! Что ты с собой сделал?

Вместо ответа Шон, уставившись перед собой, глубоко затянулся. Девушка не понимала, игнорирует он ее или же не знает о ее присутствии.

— Ты превратился в Шейна Мак-Гована (Полное имя Шейн Патрик Мак — Гован (р. 1975) — один из самых выдающихся ирландских исполнителей и авторов песенных текстов; публике известно о его пристрастии к алкоголю)!

Джеки медленно приблизилась к нему, боясь совершить резкое движение. Когда она наконец оказалась совсем рядом, он не шелохнулся. Девушка опустилась на колени на безопасном от него расстоянии, не решаясь протянуть руку, и попыталась достучаться до него.

— Шон… Шон… Шон…

Ничего. — Это я, Джеки, — сказала она, кивая и показывая пальцем на свое лицо.

— Я знаю, кто ты такая. Я не слепой, — протянул он, уставившись в пол.

— Тогда посмотри на меня, — потребовала она.

Он не хотел смотреть. Он даже не помнил, что дал ей ключи.

— Уходи.

— Я знаю, что ты потерял друга, но это нелепо. — Она показала на комнату, и у него закружилась голова.

— Уйди, — снова выдавил он.

— Я уйду, когда ты примешь душ, переоденешься и выбросишь эти бутылки..

Ее вмешательство не было принято „на ура“.

— Просто уйди, — умолял Шон.

— Не могу.

— Убирайся, — простонал он.

Джеки не двинулась с места. Шон собрался с силами и произнес как можно более угрожающе — Убирайся из моего дома к чертовой матери! Ты мне не нужна. Нам не о чем разговаривать. Ты мне даже не нравишься.

Он взял бутылку и допил остатки жидкости.

— Ты просто переживаешь, — спокойно сказала Джеки, вставая. — Ты просто пьян.

Он посмотрел на нее стеклянными глазами и презрительно улыбнулся ей. Он решил, что, если она не хочет уходить, он заставит ее.

— Я пьян, а ты — шлюха. — Шон зажег очередную сигарету, радуясь предстоящему уходу девушки.

Ты, хренов идиот, — начала она, — ты не можешь построить отношения и пытаешься свалить все на меня. Шон и не собирался отвечать.

Джеки заплакала.

— Я хотела, чтобы у нас все получилось, но для этого мы оба должны постараться. — Она направилась к двери. Ты ничего не забыла? — сказал он, прикрывая глаза и чувствуя облегчение.

Джеки обернулась и смущенно осмотрелась.

— Мои ключи.

Она бросила их на стеклянный стол, сбив металлическую банку с промокшими окурками. Шон больше не взглянул на нее. Она ушла, хлопнув дверью. Он открыл глаза, и слезы, которые он так долго сдерживал, потекли ручьем.

Смирение (Энн и Ричард)

Энн и Ричард страдали не меньше нашего. Они не верили в то, что случилось, злились и испытывали чувство вины, но в то же время они были вместе, и поэтому — в безопасности. Они дарили друг другу надежду, которую мы, все остальные, утратили. Когда Ричарду становилось совсем плохо, Энн была рядом. Когда то же происходило с Энн, ее поддерживал Ричард. Они потеряли друга, но благодарили Бога за то, что были вместе.

Неделю спустя после вечеринки в честь получения наследства они сидели на диване, прижавшись друг к другу, и смотрели запись речи Джона, который был свидетелем на их свадьбе. Он тянул себя за галстук и ухмылялся, а его руки сами того не желая, перетасовывали телеграммы.

— Я не отниму у вас много времени… — Пауза. Он усмехнулся. — Как это сделала мама Энн.

Собравшиеся гости поочередно рассмеялись. Оператор поймал в кадре мать Энн, которая улыбалась и изображала смущение, беззвучно шевеля губами и пытаясь сказать: „Ой, прекратите! „Отбой“ — и оператор опять вернулся к выступающему.

— Я лишь прочту несколько поздравлений от людей, которые не соизволили приехать.

Гости снова засмеялись. На лице невесты сияла широкая улыбка. Ричард вытирал глаза, глядя на Энн. Четыре года спустя Энн смотрела эту же запись и плакала в объятиях мужа. Они снова видели Джона. Вот он стоит в очереди, чтобы поцеловать невесту, смеется и причмокивает. Затем отмахивается от них, потом снова обнимает, а после кружится, опьяненный радостью за друзей. Энн и Ричард плакали, но и смеялись тоже. Они вспомнили о его дурных привычках и любимых поговорках, они вспомнили добрые времена и не забыли плохие. И именно так к ним пришло смирение.

Глава шестая

Медведь и кролик…

Я проснулась в пятницу утром. Джона не было уже месяц, Я обнимала его подушку, которая все еще пахла им, потому что я не забыла побрызгать ее его лосьоном после бритья, когда в концов концов постирала ее. Было еще рано, до работы оставалось несколько часов, поэтому я попыталась заснуть, однако мой организм отказывался со мной сотрудничать. Я действительно впервые проснулась после аварии. Я не открывала глаза, но слезы закончились. Расстроившись, я села на кровати и хотела заплакать, но глаза оставались сухими. После нескольких попыток я сдалась и выползла из постели. Я сидела в ванне и тыкала в кран пальцами ноги, но это занятие быстро надоело мне. Я лежала, вспоминая объятия Джона, наш первый поцелуй у стены моего дома на улице, его безгранично радостный вид в тот день, когда я достала упаковку презервативов в школьном дворе, наши дни в Америке, наши мечты, его лицо, улыбку, глаза, душу. А слез все не было.

«Какого..?

Мне стало дурно. Я хотела плакать, потому что у меня остались только слезы, но теперь, как выяснялось, у меня отобрали даже их. Это было несправедливо.

— Пошли к черту! — закричала я. — Иди все лесом! Бог, да пошел ты! — визжала я в потолок.

Не удовлетворившись нападением на Бога, я набросилась на его родственников:

— Иисус, Мария и Иосиф, вы ублюдки!

Затем я переключилась на Аллаха и Будду — так, на всякий случай, — досталось даже Иуде.

— Почему? — молила я. — Почему ты забрал его, Господи, ты, жадный ублюдок? Почему ты не дал ему пожить? Я не удивилась, не получив ответа. Выбираясь из ванны, я поскользнулась и на какое-то мгновение мне показалось, что это возмездие, поэтому я послала куда подальше потолок, пробормотав: — Тебе придется постараться, придурок!

После этого я прошлась по дому, с осторожностью проверяя электрические приборы, перед тем как к ним притронуться.

* * *

В этот день я проводила последний урок. После моего возвращения дети были как шелковые. В дверях вместо хаоса меня встретили тишиной. Умники не умничали, когда я вошла в класс, болтуньи молчали, зубрилки не торопились поднимать руки и делиться знаниями. Я выглядела подавленной и слабой. Моя боль была видна как на ладони и производила эффект волны, свидетелями которой стали окружающие. Мои ученики не были исключением, и я им сочувствовала. Горе заполняло каждое помещение, куда я заходила, словно в нем опускался туман. Он рассеивался только после моего ухода. У меня был урок истории, и мы сосредоточились на Реформации. Я попросила Джеки Коннор зачитать абзац о лютеранской церкви и „улетела“. Я смотрела в окно на головы двух голубей, клевавших друг друга на школьной крыше, когда до меня донесся голос Рори Мак — Гуайра:

— Мисс? Мисс? Вы в порядке?

Я вышла из задумчивости и улыбнулась ему:

— Все хорошо, Рори. Почему ты спрашиваешь?

Он оглядел класс: дети сидели, опустив глаза. Он откашлялся

— Ну, мисс, Джеки закончила читать абзац пять минут назад.

Я почувствовала, как накатывают слезы, и подняла глаза к потолку, якобы к Богу.

„Черт возьми, утром я умоляла тебя помочь мне поплакать — и ничего. Теперь же перед двадцатью пятью подростками ты, долбанный…“

Я не закончила мысль. Вместо этого я постаралась взять себя в руки.

— Вопросы есть? — спросила я бодрым голосом. Класс продолжал безмолвствовать.

Хорошо. Отлично. Замечательно.

Я стала искать на столе книгу, но не увидела ее. Видимо, у меня был странный вид, потому что Джейн Гриффин с первой парты протянула мне свою.

— Здесь, мисс, мы на середине страницы.

Смутившись, я улыбнулась ей:

— Спасибо, Джейн.

Я смотрела в книгу, но читать было нелегко. Я продолжала говорить про себя, что звонок последует уже через десять минут, но тут мое сердце заколотилось, а ладони вспотели. Я подумала, что у меня, видимо, начался приступ паники.

„Возьми себя в руки“, — снова приказала я себе. Я попыталась сконцентрироваться, но в итоге не выдержала и попросила Дэвида Морриса зачитать следующий абзац. Пока он читал, я молилась, чтобы он не закончил до звонка. Когда наконец он прозвонил, класс выдохнул с облегчением, и дети помчались прочь из комнаты. Я сидела у стола с закрытыми глазами, держась руками за Голову, ища убежища в темноте. Я не заметила, что Деклан Морган остался за партой. Я услышала: „мисс“ и подняла голову.

— Деклан, извини, я не заметила, что ты еще здесь. Чем тебе помочь? — спросила я, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Деклан смотрел мне прямо в глаза.

— Я просто хотел сказать, что соболезную по поводу вашего молодого человека. Это ужасно. Его доброта пронзила меня в самое сердце. Я была тронута, и мне страшно захотелось снова заплакать. — Спасибо, — выдавила я.

Он встал, собираясь уйти, но затем остановился.

— Мисс?

— Да, Деклан.

— Можно, я расскажу вам анекдот?

Я улыбнулась, хотя мне было не до этого.

Парень бросил сумку на пол и подошел ко мне.

— Медведь и кролик какают в лесу. Медведь поворачивается к кролику и говорит: „Эй, Кролик, дерьмо прилипает к твоему меху?“ Кролик ответил, что нет, и тогда медведь вытерся им. — Деклан улыбнулся, будто спрашивая: „Дошло?“

Мне следовало отчитать его, но я засмеялась, и увидев это, он тоже рассмеялся в ответ.

— Отличная шутка, сказала я.

— Знаю, — оскалился он, напомнив мне Джона, когда тот был подростком, и повернулся, чтобы уйти.

— Деклан! — сама того не желая, окликнула я.

Он остановился.

— Ты живешь на соседней улице, да? — спросила я.

— Да.

Хочешь, я подвезу тебя до дома?

Он улыбнулся:

— Только если вы позволите мне сесть за руль.

Я рассмеялась и сообщила ему, что ни за что на свете не позволю ему этого. Парень ждал, пока я соберусь, и на несколько мгновений все как будто наладилось. Деклан открыл мне дверь. — Спасибо, — с благодарностью сказала я, и мы оба знали, что эти слова были от души.

* * *

В тот вечер Клода привезла очередную порцию тушеного мяса от матери.

— Сколько еще она будет готовить для меня тушеное мясо? — спросила я.

— Недолго. Еще полгодика, — ответила Клода, улыбаясь.

Я поставила его в холодильник поверх лазаньи, которая была приготовлена для меня на прошлой неделе. Кло села за стол и продолжила:

— Она лишь хочет помочь, Эм.

Я кивнула, мне захотелось снова прийти в норму. Улыбаясь, я повернулась к ней:

— Один мой ученик сегодня рассказал анекдот — очень смешной.

Она удивленно посмотрела.

— Расскажи.

— Ну, — начала я и остановилась, поняв, что не помню его — Анекдот про медведя, который накакал на кролика. Правда, смешной, — запинаясь, сказала я.

— Медведь гадил на кролика? Веселый анекдот, — ‚уыбнулась она — Боже, Эм, нам и вправду нужно вытащить тебя куда-нибудь.

Мы рассмеялись и впервые после несчастного случая получили удовольствие от компании друг друга. Туман рассеивался, и я еще раз мысленно поблагодарила Деклана. Позже мы сидели в гостиной и пили кофе, и я спросила, как дела у Шона. Я почти не видела его после похорон. Он заходил несколько раз, но я притворялась, будто меня нет дома, прячась за занавесками и наблюдая, как он уходит. Я не могла смотреть ему в лицо, и теперь мне казалось, что и он не хочет меня видеть.

— Он в порядке, — сказала лгунья Кло.

— В чем дело? — спросила я.

— Ни в чем, — ответила она.

Я разозлилась:

— Жаль, что ты не хочешь говорить мне!

— Что ты хочешь этим сказать? — обидевшись, спросила Клода.

— Не надо отделываться от меня. Джон умер, но я-то нет. Почему ты не можешь общаться со мной, как раньше. — Слезы обожгли мне глаза в четвертый раз за день, что было значительно меньше, чем накануне. Она бросила на меня ничего не выражающий взгляд.

— Я очень скучаю по нему, Эм! — Клода расплакалась. — Мне все время плохо, и я не знаю, что делать.