Наконец ей удалось остановить лошадь, и, смертельно бледная, она обернулась назад. Через подлесок мчался гнедой жеребец со слившимся с ним воедино Маркусом Фицала-ном.

Фицалан остановил жеребца, подбежал к Еве и стянул ее с лошади.

— Уберите ваши руки! — вскрикнула она.

— Что это вы, черт возьми, вытворяете? — набросился на нее Фицалан. — Или решили покончить с собой?

— Это я — то вытворяю? А не вы? Почему не предупредили о взрыве?

— Надо было проверить, все ли удалились на безопасное расстояние. А вы были достаточно далеко, вам ничто не угрожало.

— Да-а-а?! Расскажите это моей лошади. Взгляните на нее, она до сих пор дрожит от страха.

— Значит, вы не умеете ею управлять.

— Еще как умею. И вы только что видели, что умею, только скорее умрете, чем признаете это.

— Может, вы и правы, — ответил Фицалан и, отступив на шаг, заметил, что Ева в бриджах.

— Вы всегда ездите одна, в бриджах и загоняете лошадь до полусмерти?

— Нет, но сегодня мне захотелось вырядиться именно так.

— А бабушка? Она еще в Бернтвуд-Холле?

— Да, и будет здесь до тех пор, пока моя судьба не определится.

— Весьма разумно, если учесть сегодняшний эпизод. А она знает, что вы уехали?

— Бабушка даже не знает, что меня нет дома. Я люблю вести себя так, как мне хочется, мистер Фицалан. Чувствовать себя свободной.

— Уж не злоупотребляете ли вы вашей свободой, мисс Сомервилль? — спросил Маркус резко, думая, что ни разу не видел ее такой привлекательной. Она излучала энергию, ничто в ней не напоминало о том, что она только что подверглась смертельной опасности.

— Вы всегда позволяете себе такие замечания? Я не делаю ничего постыдного, и, пожалуйста, не воображайте, что я выбрала такой маршрут в надежде встретиться с вами. В мои намерения не входило выезжать за пределы владений Сомервиллей, и, если не возражаете, я сейчас туда возвращусь.

— Только после того, как ваша лошадь, да и вы сами остынете, — решительно заявил Маркус и стал так, что Ева не могла вскочить в седло.

Ева вспыхнула от возмущения.

— Тогда я поведу ее за повод, пешком.

— Две мили?

— Да хоть и две мили.

— Не глупите. Имейте немного терпения, вы поедете, как только она остынет.

— Вы намерены удерживать меня здесь?

— Ну зачем же так! Вы не моя пленница, можете уходить, если уж вам так не терпится.

— Тогда будьте так любезны — отойдите и дайте мне пройти.

Фицалан чуть подался в сторону, а Ева настороженно смотрела на него, не зная, как быть дальше. Приближаясь к лошади, она неизбежно его коснется, а после злосчастной встречи в лесу три года назад она предпочитает держаться от него на почтительном расстоянии.

— Увидев, как ваша лошадь понесла, я тут же бросился вам вслед.

— Какое благородство! Как хорошо, что вам не пришлось спасать меня, а мне не надо унижаться и благодарить вас! Но зря вы беспокоились, лучше бы оставались около шахты, где ваше присутствие необходимо. А я уж как-нибудь и сама справлюсь с моей лошадкой.

— Да она могла вас сбросить!

— Могла, но не сбросила. Отправляйтесь-ка вы на свою шахту, мистер Фицалан. Там уже удивляются, куда вы запропастились. Еще пойдут вас искать и найдут нас здесь вдвоем наедине. Представляю, какие пойдут разговоры, — заключила Ева с нескрываемым сарказмом.

— А это было бы вам неприятно?

— Ничуть. Вы же, по-видимому, решили второй раз запятнать мою репутацию. Один скандал уже был, так что мне не привыкать. Или вы полагаете, что таким образом вам удастся склонить меня к замужеству? Заставив уговорами забыть, как вы заманили меня в лес?

Маркус лукаво улыбнулся. Он-то хорошо помнит, как она ответила на его поцелуй — с такой страстью, с такой нежностью! Даже вспомнить — и то приятно.

— Если уж быть точным, я вас не заманивал. Вы пошли по собственной воле. А запятнанной оказалась моя репутация — я не воспользовался подвернувшимся случаем, то есть опозорился.

— У вас слишком хорошая память, — процедила Ева.

— Да-да, помню — вы горели желанием.

— Была молодая и глупая.

— А сейчас вы поумнели?

— Да, не такая я теперь дурочка, чтобы увлечься вами.

— Вы уверены? А в последний раз, когда мы виделись, говорили что-то иное. Припоминаете? — Глаза его сверкали, на губах играла легкая улыбка. Он сделал шаг в ее сторону.

Кипя от гнева, Ева отступила назад.

— Не смейте приближаться ко мне! Вы, Маркус Фицалан, форменное чудовище!

— Как приятно, что вы называете меня по имени! После «мистера Фицалана» «Маркус Фицалан» прямо-таки ласкает слух.

Ева не обратила внимания на его иронию.

— Вы ничуть не лучше тех корыстолюбцев, что гоняются за богатыми невестами. Только вас интересуют не деньги, а шахта «Этвуд».

— Половина шахты «Этвуд», — поправил он, улыбаясь еще шире.

— Да если бы на кон была поставлена не половина, а целая сотня шахт, я бы и то не смирилась с уготованной мне участью. И поверьте мне, мистер Фицалан, женитьба на мне не такой уж подарок!

— Возможно, вы и правы! Но, чтобы судить об этом, надо сначала снять пробу!

И он дюйм за дюймом стал медленно приближаться к ней, пока не прижал к стволу дерева так, что она не могла и пошевелиться.

Глава шестая

Ева стояла совершенно неподвижно, боясь шевельнуться — так велика была опасность подпасть под обаяние, исходившее от этого высокого, сильного тела и склонившегося над ней красивого лица.

— Не такой я дурак, чтобы считать наш брак лишь средством получения шахты, — пробормотал он, встретив ее взгляд.

Заметив в нем удивление и страх, он слегка отстранился.

— Считайте, мисс Сомервилль, что я как бы щупаю ногой воду, перед тем как войти в реку.

— Мой вам совет — не заходите слишком далеко, а то, не ровен час утонете.

Маркус насмешливо поднял брови.

— О, это меня не страшит. Я хорошо плаваю. Но вот что: если разрешите, я часть пути в Бернтвуд-Холл проеду с вами.

Ева поймала себя на том, что говорит не то, что думает.

— О нет! В этом нет нужды. Я и сама прекрасно доберусь.

— Не сомневаюсь.

Он приблизился к ее лошади и ощупал ее — достаточно ли она остыла.

— На шахте какое-то время обойдутся без меня, а мне будет приятно проводить вас.

Видно, его не отговорить. Ева протяжно вздохнула.

— Ну, если вы настаиваете.

— Настаиваю. — Нахмурившись, он смотрел, как она ловко перекинула свою длинную красивую ногу через седло и уселась в нем. — Мисс Сомервилль… Ева, — начал он серьезным тоном, — зачем нам быть врагами? Почему вы склонны видеть у меня лишь дурные намерения? Не заключить ли нам лучше перемирие и начать беседовать так, как полагается взрослым людям?

Ева невольно взглянула на него. Доброта в его глазах была для нее намного опаснее, чем гнев, — считать его врагом становилось крайне трудно.

Она вздохнула, смягчаясь и чувствуя, как напряженность спадает с нее.

— Вы, пожалуй, правы, — ответила она. — И прежде всего, конечно, мне следует поблагодарить вас за то, что вы поспешили мне на помощь. Лошадь и в самом деле могла меня сбросить.

— Да дело не только в этом, — продолжал Маркус. — Ездить одной вообще не стоит. В лесах вокруг Этвуда полно всякого сброда.

— Вы меня поражаете, мистер Фицалан. Выходит, вы провожаете меня, чтобы в случае чего защитить?

— Да.

Она улыбнулась ему.

— Как любезно с вашей стороны.

— То-то же, — в свою очередь улыбнулся он. — Теперь, когда вы знаете, что я не такой уж отпетый злодей, может, станете относиться ко мне получше?

— Ну, пока рано об этом говорить. Я еще так плохо знаю вас. Но мне кажется, что вы по натуре захватчик.

— Если вы хотите этим сказать, что я не упускаю встречающихся на моем пути возможностей, то вы правы. Но при этом я не забываю о своих принципах и вероятных последствиях.

— А шахта «Этвуд»? Она для нас важнее личных отношений?

— Да, сказал бы я до смерти вашего отца. Мне всегда казалось, что романтическая любовь — удел мечтателей и дураков.

— А сейчас? Что заставляет вас думать иначе?

— Вы!

— Я вас уже предупреждала, мистер Фицалан, лестью меня не возьмешь. Не так я наивна. И хорошо знаю цену шахте «Этвуд». А вам так хочется ее заполучить, что вы не брезгуете никакими средствами, лишь бы склонить меня к замужеству.

— Да пропади она пропадом, эта шахта! — нахмурился Маркус. — Из-за нее любое мое чувство к вам вызывает у вас подозрение. Как бы мне хотелось ухаживать за вами, не опасаясь услышать обвинения в низменных мотивах!

От изумления Ева смотрела на Маркуса во все глаза, не зная, что ответить на его слова.

— Надеюсь… надеюсь, вы подумали по поводу столь серьезного для нас «обоих шага? — нарушил молчание Маркус.

— Да, разумеется, но вы придаете ему гораздо больше значения, чем я, мистер Фицалан, — ответила Ева, кривя душой. На самом деле шахта «Этвуд» — огромная ценность и для нее, но ему-то зачем это знать?

Но не так-то просто провести Маркуса! По ее реакции на завещание отца он прекрасно понял, как ей необходима шахта.

— Постарайтесь войти в мое положение, оно далеко не из легких, — продолжала Ева.

— Знаю, — твердо заявил Маркус, отметив про себя, что, несмотря на заключенное перемирие, Ева по-прежнему держится отчужденно. — Рано или поздно к этому вопросу придется вернуться, и я не стану делать вид, что шахта «Этвуд» меня совсем не интересует.

— То же можно сказать и обо мне, — ехидно заметила Ева. — Я надеялась, что отец оставит мне большую часть своего состояния, в том числе и шахту «Этвуд».

Маркус криво усмехнулся.

— А я давно взял себе за правило ни на что не надеяться.

Снова наступило молчание.

— Ну а как вы вообще поживаете? — спросил он вдруг с участливостью, какой Ева никак от него не ожидала.

Простой вроде бы вопрос, но такая искренность звучала в нем, что удивленная Ева резко повернулась к Маркусу и пристально вгляделась в его голубые, кристально ясные глаза; в них светилась сила горного потока, преодолевающего на своем пути скалы и долины. Какую-то долю секунды она, словно загипнотизированная, смотрела на Маркуса, затем, вздрогнув, опомнилась.

— Хорошо, насколько это возможно при нынешних печальных обстоятельствах. Но ничего, время, уверена, возьмет свое, — беззаботно произнесла она.

— Вам, думаю, будет нелегко расстаться с Бернтвуд-Холлом. С ним связано столько воспоминаний.

На помягчевшем сразу лице Евы появилось грустное выражение. Она расслабилась, и Фицалан впервые за время их знакомства увидел растерянного ребенка. Сердце его сжалось при виде страдания в ее глазах, ставших чуть ли не черными.

— Да, — призналась она, — вы правы. Честно говоря, до сих пор я и не предполагала, что Бернтвуд-Холл так много для меня значит. И огорчаюсь при мысли о том, как с ним расправится Джеральд. Но ведь и вам, должно быть, нелегко примириться с мыслью, что шахта «Этвуд» может уплыть из ваших рук.

— Лишь в том случае, если вы откажетесь стать моей женой.

Этот человек считает, что она легко забывает обиды, подумала Ева.

— Но, помнится, вы как-то проговорились, мистер Фицалан, что жена вам нужна не больше, чем мне муж. Теперь же, если я не заблуждаюсь, стараетесь убедить меня в том, что не в силах противостоять моим чарам и не можете жить без меня. Но я не могу примириться с тем, что, если мы поженимся», мне придется делить любовь мужа с угольной шахтой.

— Я тоже, — немедленно ответил Маркус. — Не забывайте, у нас с вами равные права, мы партнеры.

Не поддавайся, сказала себе Ева, а вслух произнесла:

— Но в отличие от меня вам шахта нужна, очевидно, позарез, иначе зачем бы вы стали связывать свою жизнь с совершенно незнакомой женщиной? А почему? У вас, слышала, есть еще несколько шахт, да и акции чужих предприятий такого рода, свои деньги вы вкладываете столь осмотрительно, что их вам хватит на то, чтобы жить как принц до конца своих дней.

Маркус улыбнулся.

— Истинная правда, но шахта «Этвуд» дорога мне как фамильная собственность. Обладая неисчерпаемыми залежами угля, она может приносить огромные доходы, но не это я в ней ценю. Мой дед ее заложил, мой отец в ней скончался. Я тогда был в школе, вдалеке от дома. Мама, ничего мне не сообщив, продала аренду на участок с шахтой вашему отцу. Когда я узнал, уже ничего нельзя было сделать.

— Понимаю, — задумчиво протянула Ева.

Шахта для Маркуса — это символ многолетнего тяжелого труда, вложенного в нее его родными. Неудивительно, что он жаждет вернуть ее семье.

— А я этого не знала. И вы не испытывали к моему отцу антипатии?

На лице Маркуса отразилось искреннее удивление.