Когда мы пришли в лагерь, то оказалось, что Юдаса и след простыл, он даже не забрал с собой свою заплечную торбу. На следующее утро Еша отдал торбу Юдаса мне, в ней не было ничего особенного, лишь смена белья. Я вспомнил про кинжал Юдаса и про то, как он не хотел с ним расставаться. Возможно, он еще решит вернуться за ним. Я представил себе, как он, вспомнив про кинжал, разворачивается и идет назад по пустыне, гонимый вперед неутолимой жаждой.

Тот бодрый дух и высокий настрой, который появился у нас, когда мы пришли в Иерихон, на следующее утро исчез без следа. С рассветом мы двинулись в путь, пройдя мимо старой зимней резиденции Ирода Великого. Огромное здание дворца выглядело заброшенным. Через пальмовые плантации, обрамлявшие город, мы вышли на большую дорогу. Теперь повсюду, насколько хватало глаз, тянулись унылые, обожженные солнцем безжизненные холмы, по обочинам лежали остатки каменистой осыпи. Дорога пролегала вдоль пересохшего русла реки, по берегам которой то там, то тут попадались редкие кусты олеандра. Казалось, вода не питала это русло уже много лет.

От Иерихона дорога постепенно шла на подъем. Задул легкий ветерок с близлежащих равнин, который по мере нашего продвижения перешел в довольно резкий холодный ветер. Мне рассказывали, что в старину дорога пользовалась недоброй славой из-за шаек степных разбойников, которые наводняли ее. Но со временем в пещерах поблизости стали селиться отшельники, и теперь здесь стало заметно спокойнее. Честно говоря, я не стал бы завидовать такому прибежищу: место было достаточно диким и отталкивающим, к тому же тут дул холодный ветер, пронизывающий до костей. Однако Еша, похоже, чувствовал себя здесь как дома, он твердо шагал впереди всех, подставляя лицо ветру. Стычка с Юдасом, видно, не слишком расстроила его.

Вскоре дорога перекинулась на склон холма, русло реки располагалось теперь внизу, под нами. Холмы, окружавшие равнину, подступили совсем близко, открывая путникам свои крутые склоны. Мы словно пробирались внутри туннеля, как будто бы кто-то неизвестный, может быть, тот Великий Бог всех евреев, взял и раздвинул по сторонам горные кручи. А в результате под ногами у путников оказались большие кучи щебня и обилие грязи. Но все же сердце замирало от благоговейного трепета, когда я смотрел на эту гигантскую щель в земной поверхности. Где-то глубоко внизу, незримое для глаз, лежало русло реки. А по склону холма карабкалась небольшая группа бедных пилигримов. Я вдруг понял, что заставляет людей, ищущих Бога, селиться здесь: среди этих суровых камней ощущалось Его присутствие. В месте, где человек видится столь малым и ничтожным, тебя охватывает чувство бесконечного одиночества — только ты и Бог в целом мире.

Мы старались не обращать внимание на холод, но он становился все ощутимее. Все говорили, что никогда не было так холодно, особенно в это время года. Небо затянуло облаками, и солнце не могло согреть нас. Мы хотели сделать привал и развести костер, но поблизости было мало растительности, и набрать хвороста было невозможно. Дорога наконец-то вывела нас из расщелины, соединившись с другой дорогой, идущей с юга, и мы вновь увидели деревья, а в небе показались ястребы, тут же взявшиеся конвоировать нас. Вдалеке замаячили очертания какого-то поселения — не то деревни, не то города, обнесенного стенами, из-за чего казалось, что он ежится от холода, как и мы. Дорога тем временем заполнялась людьми. Было их очень много. Когда я глядел на толпы пилигримов, меня охватывало сомнение: а сможет ли город, даже такой, как Иерусалим, принять всех желающих, и не прогонит ли всех нас прочь римская стража. По дороге попадались римские заставы и кордоны, каждого проходящего солдаты осматривали с головы до ног тяжелым взглядом и отзывали в сторону любого, вызвавшего хоть малейшее подозрение. Проходя мимо, мы невольно опускали головы и теснее жались друг к другу.

К вечеру мы перевалили через холм и оказались прямо перед стенами города. Я много чего повидал во время нашего путешествия, и казалось, меня уже ничем нельзя было удивить. Трудно объяснить, почему у меня вдруг перехватило дыхание, когда перед нами прямо из земли выросли городские стены. У меня в голове вдруг молнией сверкнула мысль: здесь — конец пути. А может, я сначала увидел в лучах выглянувшего из-за туч заходящего солнца верхнюю часть храма — от него исходило золотое сияние, и казалось, что Яхве ждет там, в своем доме, всех идущих к нему.

Близилась ночь, и мы прямиком направились на стоянку, которую специально подыскали для нас Симон и его братья, Якоб и Иоанан. Оно располагалось в поле на склоне холма, смотревшего аккурат на восточную стену храма. То, что мы нашли место для лагеря, было большой удачей. К тому времени вся округа была занята людьми, расположившимися кто где — в поле, в оливковых рощах и даже на кладбище. Холод пробирал до костей, и мы не могли думать ни о чем, кроме огня и горячего ужина. Но как только мы принялись разбивать лагерь, пошел снег. Сначала в воздухе закружились редкие хлопья, но потом снег пошел все гуще и гуще. Наконец все закрыла белая пелена, и не стало видно даже кончиков пальцев протянутой вперед руки. Люди стали обсуждать, хороший это знак или дурной, и Йерубаль сказал уверенно, что сей знак явно говорит о том, что все мы замерзнем. Чтобы дурное предзнаменование не сбылось, он предложил всем поторопиться с разведением костра. Я заметил, что мой приятель посматривает на оливковые деревья, росшие неподалеку, но крестьянин, на чьей земле мы расположились, не спускал с нас глаз. Его сыновья и братья также несли дозор, и нам пришлось довольствоваться собранными в округе щепками и прутьями, нарезанными с кустарника, которые ушлый крестьянин тут же предложил на продажу, запросив за них едва ли не двойную цену. Как я понимаю, они держали нас за провинциальных остолопов и спешили воспользоваться ситуацией. Когда же костер наконец запылал и ужин начал готовиться, Еша позвал крестьянина и его семью разделить с нами трапезу. Те не знали, что и подумать на наш счет: может быть, мы задумали сыграть с ними какую-нибудь злую шутку или же нам просто понравилось то, как ловко нас одурачили.

А снег продолжал идти, отгородив нас стеной от всех окружающих; казалось невероятным, что рядом с нами, всего в нескольких шагах, находится множество людей. Почему-то стало заметно теплее, как будто бы снежной стеной нас действительно заслонило от холода. Йерубалю пришла в голову блестящая мысль — построить укрытия из снега для тех, кто не запасся палатками или шатрами. Он тут же принялся сминать снег, делая из него что-то наподобие камней, и стал укладывать эти самодельные камни рядами друг на друга. Он действовал как заправский каменщик. Вскоре все его попутчики занялись строительством, и через некоторое время на нашей стоянке появилось с полдюжины снежных шалашей. Еша в конце концов тоже присоединился к ним, ползая по снегу, словно мальчишка. Он закончил работу, положив последний снежный камень на полукруглую крышу нового «дома»; кто-то пошутил, что его шалаш похож на иерусалимский храм, на что Еша весело ответил:

— Да, только Ирод строил храм сорок лет, а мне понадобилось меньше часа.

Крестьяне, те, которые продавали нам хворост, с изумлением наблюдали, как мы, словно дети, возимся в снегу. Слух о наших необычных снежных домах, по-видимому, разнесся по ближайшим стоянкам, и к нам постепенно начал стекаться народ. Все с удивлением рассматривали наше снежное поселение, изумляясь, будто бы их глазам предстало настоящее чудо. На нашей стоянке полыхал огонь костра, который был виден издалека, снег продолжал идти, а мы и наши соседи все никак не могли поверить в реальность происходящего — в реальность этой маленькой, выросшей из снега деревеньки. Снегопад укрыл наши шалашики белым покрывалом. Мне вспомнилось, как однажды я уже видел снегопад, укрывающий крыши настоящих домов. Однако снежным домикам суждено было простоять очень недолго.

Когда мы проснулись на следующее утро, все кругом было в снегу, даже деревья; на каждом листике лежал слой толщиной в два пальца. Наша стоянка была похожа на кучу сваленных как попало гигантских снежных комьев. Палатки были полностью завалены снегом. Наши убежища напоминали муравейники, и, когда их проснувшиеся обитатели начали выбираться наружу, казалось, что пробуждается колония каких-то огромных насекомых. Снег не прекратился и утром. Кто-то испугался, не завалит ли нас здесь заживо к следующему утру.

Даже самые простые дела становились трудновыполнимыми при таком снегопаде. Однако каким-то чудом удалось разжечь костер — пришлось снова обращаться к хозяину участка, который снова не преминул взвинтить цену. Мы занялись приготовлением завтрака. После того, как все поели, Еша собрал нас и, сказав, что нас ожидает трудный день, принялся раздавать поручения. Якоб и Иоанан, которых Еша прозвал «сынами грозы», должны были с товарищами отправиться на рынок, чтобы купить ягненка для праздничной жертвы. Симон-Камень с Мари и еще несколькими женщинами должны были пойти в город, чтобы подготовить комнату, которую брат Симона снял для праздничного ужина. Остальным было разрешено или заняться своими делами, или присоединиться к Еша, который собрался идти в храм.

Мне очень хотелось посмотреть на храм, о котором ходили самые невероятные слухи, говорили о нем даже у нас, в Баал-Саргасе. Одним словом, я решил идти вместе с теми, кто сопровождал Еша к храму. Йерубаль тоже захотел пойти с нами. В конце концов нас собралось человек тридцать-сорок. Среди собравшихся выступить в путь был и Арам. С тех пор, как Юдас покинул нас, он вел себя намного вольготнее и старался не упустить случая попасться Еша на глаза. Выяснилось, что Арам все это время побаивался Юдаса, а также того, что его могли счесть шпионом. Вообще-то, думали про себя многие, нам всем было бы лучше, если бы Арам остался в своем укрытии-пещере и не болтался бы здесь, у всех под ногами, стараясь при каждой возможности выслужиться перед Еша.

Мы подошли к овечьему рынку, который располагался у городских ворот. В поле около ворот был выгорожен кусок земли под загоны для скота, в загонах блеяли овцы. Иоанан и Якоб остались здесь, чтобы купить ягненка. Повсюду толпились люди, топчась в раскисшей грязи. Слышалось беспрестанное заунывное блеяние, как будто бедные животные, догадываясь о предстоявшей им участи, молили о пощаде. По сторонам рынка были выстроены шеренги солдат; вид у них был грозный и неприступный: казалось, при малейшем подозрении они обнажат спрятанные в ножнах мечи и начнут решительные действия против возмутителей спокойствия. У самих ворот также стояла усиленная стража; нас снова обыскивали, потом мы прошли в ворота, за которыми нас ожидала очередная проверка. С высоты городских стен также велось бдительное наблюдение. На улицах города оцепление, ко всему прочему, должно было следить, чтобы снег убирался с улиц как можно тщательнее. Нельзя было придумать более бессмысленной работы, чем уборка снега в ту пору. Около Овечьих ворот и без того узкие улицы, заполненные людьми, превратились в туннели, по сторонам которых были навалены кучи снега.

Прямо у ворот высилась Римская башня. Тень ее, отброшенная на прилегающие улицы, казалось, погружала их в ночной сумрак. Стены башни бесконечно круто устремлялись ввысь, в них почти не было окон, лишь несколько проемов под самой крышей. Римский правитель располагался в ней, а не в старом дворце Ирода. Видно, он чувствовал большую безопасность, находясь в такой твердыне, но даже будучи в ней, вероятно, догадывался, что иудеи вряд ли упустят возможность разделаться с ним. И все же, прибывая из столицы, правитель всякий раз останавливался здесь. Он появлялся на праздники, когда ожидались беспорядки, и это, как говорили, только ухудшало положение. В те дни весь город был наводнен специальной стражей правителя, полностью состоявшей из самаритян, что было открытым вызовом евреям.

Башня примыкала к крепости, от которой вела довольно широкая улица, протянувшаяся вдоль стены, охватывающей Храмовую гору. Стена была высотой вровень с крепостью, близстоящие дома по сравнению с ней казались миниатюрными игрушками, так как каждый камень стены был величиной с целый дом. Стена простиралась так далеко, что невозможно было увидеть, где она заканчивается. Я рассматривал огромные каменные глыбы, поставленные одна на другую, потом опять одна на другую и так без конца. Как можно было построить такое сооружение! Улица у стены была заполнена народом, спешащим по своим делам, повозками, уличными разносчиками, однако близость огромных стен делала всю эту суету не более значительной, чем копошение муравьев.

Примерно половина нашего пути в городе проходила по сводчатой галерее, которая вскоре вывела нас в другую часть города, более богатую и благоустроенную. Улицы стали шире, а дома солиднее. Старые стены, сохранившиеся с того времени, когда город был значительно меньше, теперь служили естественным разделом между трущобной частью города, откуда мы пришли, и кварталами, где жили зажиточные люди. Пройдя еще немного, мы очутились перед воротами, вырубленными в стене, опоясывавшей Храмовую гору. За воротами находился вход в туннель, ведущий к вершине горы. Мы миновали ворота и стали подниматься наверх. Еша предупредил нас, что в некоторых местах храма разрешено находиться только евреям. К нему самому это, конечно же, не имело отношения, но не все его спутники были евреями, и им грозил арест, в случае разоблачения, а может и что-то похуже.