Еша со своими спутниками также уже вернулся. Похоже, что до них не дошло никаких слухов о том, что случилось с нами; все посчитали, что мы просто отстали от них. Радуясь, что не пришлось давать никаких объяснений нашему отсутствию, я уселся у небольшого костра, который к тому времени хорошо разгорелся. Я протягивал руки к огню, с трудом сдерживая дрожь.

Вернулся Симон-Камень, он оставил Мари и еще нескольких людей в городе, чтобы те подготовили все для вечерней трапезы в городе. Миновал полдень, но до сих пор в лагере не было никаких известий от Иоанана и Якоба, которые должны были купить ягненка. Симон-Камень собрал несколько человек, чтобы сходить в город и узнать о них, я вызвался пойти вместе с ними. Честно говоря, мне хотелось уже оставить компанию Йерубаля и больше общаться с людьми Еша. Снегопад прекратился, и воздух значительно потеплел. Снег под ногами таял, темнел, постепенно превращаясь в привычную грязь. Ноги вязли в этой грязи, что сильно затрудняло движение по большой дороге. Сама дорога тоже была до отказа заполнена народом, идущим в город, поэтому мы еле ползли.

Овечий рынок был переполнен народом, и люди уже толпились за рыночными воротами на улице. Там царила невообразимая сутолока: все толкались, ругались и вместе месили уличную грязь. И все же мы надеялись, что наши уже сделали покупку, так как пришли на место загодя. Но тут мы обнаружили существование довольно сложной системы. Прежде чем подойти к загонам, нужно было пройти через оцепление, состоявшее из представителей городских властей. На них были алые накидки, и они, чувствовалось, заправляли всем происходящим здесь. Предпочтение отдавалось жителям Иудеи, их пропускали в первую очередь. Мы разыскали Якоба и Иоанана, их оттеснили почти к самому выходу и собирались оттолкнуть еще дальше как раз в тот самый момент, когда мы пробрались к ним. Они были страшно рассержены, к тому же голодны, так как с утра ничего не ели, все это время проведя в рыночной давке. Надо сказать, что они были не единственными, кто очутился в такой же ситуации, положение многих галилеян было едва ли не хуже, что вызывало их справедливый гнев. Неподалеку мы как раз увидели группу галилеян, простых, грубоватых парней, которые призывали все мыслимые проклятия на головы властей. В их голосах чувствовалась ненависть, перемешанная со страхом и рождаемая им.

У галилеян явно заканчивалось терпение.

— Ну, с меня достаточно, — наконец сказал кто-то.

Парень отделился от группы и решительно направился к красной накидке.

— Мы хотим купить себе овцу, — сказал он решительно, довольно грубым тоном.

Видно было, однако, что он не собирался доводить дело до столкновения и старался даже не быть слишком грубым. Если бы у того, в красной мантии, было хоть немного мозгов, он бы мог просто пропустить его. Тем более он видел, что группа галилеян уже давно топталась здесь в тщетном ожидании. Однако вместо этого он сказал:

— Возвращайся на свое место и жди своей очереди.

Но галилеяне ждали своей очереди с раннего утра, их очередь должна была подойти уже тысячу раз.

В глазах парня загорелся недобрый огонь. С быстротой молнии он замахнулся, и представитель власти упал на землю. В тот же момент послышался его крик. Сбежались римские стражники, на ходу размахивая дубинками. Они раздавали удары направо и налево, упоенно сокрушая человеческие кости; доставалось всем, кто имел несчастье попасться им на пути. Я не сомневался, что сейчас начнется большая свалка. Но римские солдаты, по-видимому, были хорошо обучены и попадали в цель очень точно, несмотря на сумятицу. Люди еле успевали отскакивать в стороны, не думая сопротивляться. Многие просто что есть силы вжимались в толпу, освобождая римлянам дорогу. У всех была одна цель — не попасть под удар и выжить. Мы как раз оказались с краю от заварухи, другие были менее удачливы. Например, тот галилеянин. Один из солдат нанес парню такой страшный удар, что проломил ему голову, которая треснула как скорлупа ореха. Скорей всего он скончался еще до того, как его тело коснулось земли.

Вид человека, лежащего в грязи с проломленным черепом, подействовал на толпу отрезвляюще. Солдаты, по-видимому, были удовлетворены: они жестко расправились с зачинщиком беспорядков, и им теперь было о чем отрапортовать своему капитану. Они дружно, как по команде, опустили дубинки и выстроились вторым оцеплением, теперь рынок целиком находился под надлежащим контролем. Мое сердце не отсчитало и пятидесяти ударов, как все закончилось. Недовольство было пресечено, воцарилось молчание. Стоявшие в очереди люди потихоньку оттаскивали в сторону тела пострадавших; тело убитого галилеянина друзья обернули плащом и вывезли на тележке.

Римляне, во избежание возобновления беспорядков, объявили, что рынок закрывается. Сообщение об этом так возбудило толпу, что, казалось, должна была вот-вот покатиться вторая волна возмущения. Тысячи людей все еще надеялись, что смогут получить сегодня, в этот особый предпраздничный день, животное для жертвоприношения — то, за чем они и пришли сюда. Да, это был особый день для всех, кто жил, соблюдая Закон. Но римляне были озабочены совсем не этим, они действовали быстро и решительно. На место прибыло подкрепление из Римской башни, воины выстроились в ряд перед загонами для скота, толпа начала расходиться. Нам не оставалось ничего другого, как только последовать примеру остальных и уйти не солоно хлебавши. Иоанан, Якоб и Камень смотрели хмуро, им было жалко возвращаться к Еша с пустыми руками.

Когда мы вернулись в лагерь, к нашему удивлению, Еша совсем не огорчило известие, которое мы принесли с собой. Он сказал, чтобы мы тоже не переживали — праздник все равно состоится. Ему возразили нерешительно, что это будет нарушением предписанных законов. На что Еша сердито ответил:

— Какому Богу вы поклоняетесь, тому, кто печется о ягнятах, или тому, кто заботится о вас и о ваших жизнях?

Едва мы сели ужинать, как откуда-то из вечернего сумрака выскочил запыхавшийся мальчишка. Не переводя дыхания, он принялся кричать, что ему срочно нужен Еша. Оказалось, что какой-то человек, живший в деревне неподалеку, заболел; после выяснилось, что он был двоюродным братом нашего Симона-Камня. Его деревня находилась поблизости, с другой стороны горы. Мы отправились туда, и когда пришли, было уже совсем темно. Лишь в окнах некоторых домов светил огонек. С наступлением темноты стало гораздо прохладнее, наверное, из-за снега, все еще лежавшего повсюду. От него воздух становился холодным и сырым. Казалось, что вместе с дыханием в легкие попадает вода из горного ключа. Пока мы подходили к дому, народ обступил дорогу с обеих сторон, на пороге стояли две женщины, в отчаянии заламывая руки.

— Поздно! — закричала одна из них. — Вы пришли слишком поздно, он умер.

Она обводила всех безумным взглядом, и было трудно понять, правда ли то, о чем она говорила.

Еша тут же зашел в дом. Дом был очень маленьким, и мы не пошли за ним. Но в тот же момент Еша крикнул нам, чтобы мы помогли вынести человека к огню, разведенному во дворе. Он настаивал, что больного нужно согреть. Симон и Якоб вынесли мужчину из дома и положили рядом с огнем на ковер, расторопно расстеленный одной из женщин, той, которая была поспокойнее. Обе женщины были сестрами больного. Мария, та, что помоложе, была красивее другой и казалась более разумной. Вторая, Ракель, с волосами черными, как смоль, и грубыми, как шерсть, все кричала, что ее брат умер. Я взглянул в лицо мужчины, лежащего у огня, — оно было каменно-серым, совершенно неподвижным, и я подумал, что, возможно, Ракель права.

Человека звали Элазар. Выяснилось, что он, как и мы, пошел сегодня с утра на базар за ягненком и во время вспыхнувших беспорядков получил удар дубинкой по голове. Мария передала нам то, что услышала от брата, — удар был не сильным, его даже не свалило с ног; рана кровоточила совсем чуть-чуть, и Элазар смог сам добраться до дому. Но потом, как рассказали сестры, он стал вдруг заговариваться, нес какую-то ерунду, и они сильно испугались. В конце концов бедняга упал и потерял сознание. Позвали соседей, надеясь, что кто-нибудь сможет помочь, но когда те пришли, Элазар вдруг весь затрясся, как будто бы дьявол завладел им. Тогда они послали мальчика разыскать Еша.

Услышав все это, я решил про себя, что вряд ли остается какая-либо надежда. При одном взгляде на него было ясно, что он уже окостенел: тело его было твердо, как брусок дерева. Когда Еша, опустившись перед ним на колени, приложил руку к его губам, чтобы проверить, дышит ли тот, по лицу его стало видно, что он недоволен результатом. Еша поднял больному веки — одно, потом другое. Глаза, казалось, смотрели в пустоту, и взгляд ничего не выражал. Зрачки его глаз были разного размера — такого мне никогда не доводилось видеть. Я подумал, что, человек действительно мертв.

Но Еша все это, кажется, не смутило.

— Принесите ему одеяло, — велел он, — и разожгите побольше огонь.

Он взял голову Элазара в ладони и стал ощупывать ее, делая это так осторожно, как будто бы в руках у него была голова младенца. Так продолжалось достаточно долго; мы стояли поодаль, боясь дышать. Я наблюдал за Еша, и по его действиям, по его уверенным жестам я понял, что он может спасти несчастного.

Как будто бы специально, пугая нас, костер внезапно ярко полыхнул, и вырвавшийся из него горячий уголек упал на ногу Элазара, не прикрытую в том месте одеялом. Мария быстро подбежала и смахнула уголек с ноги. Нога по-прежнему оставалась безжизненно неподвижной, хотя уголек, по-видимому, обжег кожу — до нас донесся запах паленого мяса. Еша, не обращая ни на что внимания, возился с головой несчастного. Наконец он, кажется, обнаружил то, что так долго искал. Лицо Еша стало строгим и сосредоточенным. Он прикрыл глаза, движения его пальцев стали еще более осторожными, казалось, что теперь пальцы, а не глаза обладали зрением. Потом, в определенный момент, когда тени от костра и красные языки пламени пустились в какую-то странную пляску, я перестал понимать, что я вижу на самом деле, а что мерещится мне в неверных всполохах костра. Я увидел, что Еша погрузил пальцы прямо в рану, зиявшую на черепе Элазара, он как будто бы даже проник сквозь его кости. Затем Еша замер ненадолго, задержав руки в ране, и из черепа больного что-то — я не разобрал, что именно — вытекло, или даже выплеснулось в руки Еша. Мне почудилось, что это было нечто темное и живое. Стоявшая неподалеку Ракель, наблюдавшая все случившееся, с шумом втянула в себя воздух и замерла, испуганно моргая. Она была уверена, что видела дьявола, вылезшего из черепа ее брата. Мне также было не по себе, ведь когда Еша кинул то, что было у него в руках, в огонь, оно страшно зашипело и завизжало, как будто бы демона предали смертным мукам.

На мгновение Еша, не выпуская головы Элазара из своих рук, низко склонился над ним, лицо его помрачнело. Поздно — говорил его взгляд. И как раз в тот самый момент человек открыл глаза. Он был жив.

На несколько мгновений все лишились дара речи. Сначала Ракель перепугалась, увидев, что ее брат оживает. Но потом, опомнившись, она кинулась на колени и принялась целовать его, молясь своему богу, которого благодарила за чудесное возвращение ее брата к жизни. Вскоре все, как и Ракель, уже стояли на коленях. Единственный, кто не понимал, в чем дело и что тут происходит, был сам Элазар. Он по-прежнему лежал на земле, а Еша держал его голову в своих руках. Элазар моргал глазами, по-видимому удивляясь, как он оказался здесь, во дворе собственного дома.

Еша попросил Марию принести что-нибудь, чем можно перевязать голову ее брату.

— Ты знаешь меня? — спросил он у Элазара, чтобы проверить, вернулась ли к бедняге способность узнавать людей.

Лицо Элазара растянулось в широкой улыбке, и он ответил:

— Ты, наверное, сам бог, раз вывел меня из царства мертвых.

Все кругом замолчали, а потом вместе с Еша весело рассмеялись.

После того, как голова была перевязана, Элазара усадили к огню и принесли поесть. Тем временем он начал рассказывать всем окружавшим его, что он чувствовал тогда, когда все считали, что он мертв. В тот момент он видел себя в пещере вместе с какими-то людьми, они сидели у огня, а он, Элазар, стоял. И он объявил остальным, что уйдет из пещеры. Ведь здесь темно, а он хочет к солнцу, которое ярко светит за ее пределами. Но все бывшие вместе с ним в пещере сказали ему, чтобы он не ходил, и он не понимал, почему они просят его остаться. Он думал, что ему снится сон, но когда он открыл глаза, тотчас узнал тех людей, которые были с ним в пещере. Это все те, кто сейчас был с ним здесь, у огня.

Элазар показал на меня и сказал:

— Хотя я вижу его в первый раз, он тоже был со мной в пещере.

Все засмеялись, но мне почему-то стало не по себе, когда я услышал, что тоже был с ним в той пещере.