– Как вкусно, – проговорил он непонятно о чем, а потом взял с блюда крупную черную маслину.

– После сладкого хозяин обычно предлагал гостю что-нибудь соленое, как знак особого уважения.

Будто в трансе Мередит смотрела, как Филипп подносит маслину к ее рту и, перед тем как позволить съесть, медленно проводит ею сначала по верхней, а потом – по пухлой нижней губе. Контраст пикантного вкуса маслины и сладости, еще остававшейся во рту от инжира, оказался изысканным и волнующим.

– Гость тоже может угостить хозяина. Если захочет, – сказал Филипп, не сводя с нее испытующего взгляда карих глаз.

Мередит уже призналась ранее, что получает удовольствие от его компании, и теперь не могла отказать ему в знаке уважения. Пугаясь собственной смелости, она выбрала самую большую маслину и поднесла ее ко рту Филиппа. Рука слегка дрожала, и он опять бережно и твердо взял ее за запястье и осторожно забрал угощение из ее пальцев, прикоснувшись к ним губами и теплым языком.

Желание, с которым Мередит не в силах была более бороться, переполняло ее, бурлило в венах, ускоряло пульс. Ей безумно хотелось ощутить вкус его поцелуя.

– А заканчивали обед обычно вот этим. – Филипп взял с тарелки темно-красный фрукт, размером напоминающий апельсин.

– Что это такое?

– Гранат.

– Я слышала о нем, – сказала Мередит, с любопытством разглядывая диковинку, – но никогда не видела.

– Его называют райским фруктом, и он упоминается во множестве легенд и мифов самых разных народов.

– Я первый раз узнала о нем из «Ромео и Джульетты» Шекспира. Помните, там запел жаворонок, и Ромео сказал, что наступило утро и пора расставаться, а Джульетта уговаривает его: «То пенье соловья. Он по ночам поет вон там, на дереве граната»*.


*Перевод Б. Пастернака. – Здесь и далее примеч. пер.


– Да, я помню. Она не хочет, чтобы Ромео уходил, и уверяет, что это не утро, а ночь. Вы любите Шекспира?

Не молчи. Говори скорее. Скажи хоть что-нибудь, чтобы не думать о том, как тебя влечет к нему.

– Да. И больше всего «Ромео и Джульетту». Когда я ее читала, я забывала обо всем, погружалась в книгу, словно переносилась в другое измерение...

Мередит внезапно замолчала, вспомнив себя в двенадцать дет и растрепанный томик, который кто-то у них забыл. «Ромео и Джульетта». Она поспешила спрятать его туда, куда прятала все свои немногочисленные сокровища, а ночью, забравшись, как часто это делала, в огромный буфет под лестницей, читала при свече и переносилась мыслями в Верону, где расцвела эта удивительная любовь, которой не бывает на самом деле. Углубившись в книгу, Мередит несколько часов могла не слышать ненавистных ей звуков и забыть обо всем, о чем хотела забыть.

– Мередит... что-то не так?

Вопрос вернул ее к действительности. Она провела рукой по лицу, словно стараясь снять с него паутину прошлого.

– Нет-нет, все в порядке.

– Ваши глаза вдруг стали грустными.

– «Ромео и Джульетта» – очень грустная история, – попыталась улыбнуться Мередит. Она не хотела больше говорить о невозможной любви и спросила: – А как едят гранат? Как яблоко?

– Нет. Его разрезают и едят семена, которые находятся внутри. – Филипп взял со стола и протянул ей фарфоровую вазочку, наполненную мелкими зернышками, похожими на темно-красные жемчужины. – Этих семян внутри так много, что гранат долгое время считался символом плодородия, изобилия и вечной жизни. Древние египтяне клали его в могилы своих близких, надеясь, что те когда-нибудь воскреснут. – Двумя пальцами он осторожно взял одно зернышко и поднес его к губам Мередит. – Там внутри маленькая косточка, которую тоже можно съесть. Попробуйте.

Поколебавшись лишь мгновение, Мередит послушно приоткрыла рот, и он положил семечко граната прямо ей на язык. От короткого прикосновения его пальцев к губам Мередит сладко вздрогнула. Она осторожно раскусила мягкое зернышко и поразилась тому, какое количество сладкого сока оказалось внутри.

– Удивительный фрукт, правда? – улыбнулся Филипп.

– Правда. Я не ожидала, что нечто такое маленькое может содержать так много вкуса. Он и сладкий, и терпкий одновременно.

Филипп протягивал ей новое зернышко:

– Хотите еще, Мередит?

Звук собственного имени, произнесенного прерывистым низким шепотом, подействовал на нее, как прикосновение. Сам вопрос казался простым, но огонь в глазах Филиппа свидетельствовал о том, что он спрашивает не только о фрукте. Он хотел знать, нравится ли ей возникшая между ними близость. Нравится ли кормить его и самой есть с его рук. Нравится ли прикасаться к его губам и ощущать на своих вкус его пальцев. И Мередит не могла не признаться себе, что на все эти вопросы существует только один правдивый ответ.

Только стоит ли говорить ему об этом? Она может притвориться, что не поняла истинного смысла вопроса. Должна притвориться. Но все было против нее: расслабляюще-пышное убранство комнаты, атмосфера близости, вкусная еда и тонкое вино; откровенность Филиппа, разделившего с ней свои воспоминания, и неприкрытый жар желания, исходивший от него. Мередит казалось, что ее окутал густой туман. И все-таки она должна притвориться. Должна, но не может...

– Да, Филипп, я хочу еще.

Его глаза потемнели. Не говоря ни слова, он поставил на стол фарфоровую вазочку и поднялся на ноги.

Мередит еще не успела понять, что именно почувствовала: разочарование или облегчение оттого, что обед подошел к концу, когда он обошел ее и опять опустился на подушки у. нее за спиной.

– Вытяните ноги, Мередит, – шепнул он ей прямо в ухо, отчего по позвоночнику пробежали мурашки удовольствия.

Она сделала так, как он сказал, и замерла, выпрямившись и боясь шевельнуться. Филипп поудобнее устроился у нее за спиной, придвинулся ближе и вытянул вперед свои длинные ноги. Теперь внутренняя сторона его бедер касалась бедер бередит, а грудь тесно прижималась к ее спине. Она задрожала, но не потому, что замерзла. Еще никогда в жизни ей не было так тепло. Она была окружена жаром его тела, погружена в него, как в мягкое бархатное одеяло.

– После обеда, – прошептал Филипп, и Мередит почувствовала его теплое дыхание на своей шее, – необходимо отдохнуть. – Он начал нежно массировать ее плечи. – Вы очень напряжены, Мередит. Расслабьтесь.

Расслабиться? В то время, когда он прикасается к ней? Но не успела Мередит подумать, что это невозможно, как почувствовала, что ее поза становится естественнее под магическим воздействием его сильных рук.

– Вот так гораздо лучше, – нашептывал Филипп. – Именно так и обходились с закутанными в шелка принцессами... Кормили их, покате возлежали на подушках, а потом массировали до тех пор, пока тело не расслаблялось. – Его пальцы прикоснулись к ее шее, поднялись выше и начали медленно вынимать шпильки из прически. Мередит наклонила голову, и хотя разум требовал, чтобы она немедленно остановила его, язык отказывался подчиняться, и она не произнесла ни слова. Освобожденные локоны рассыпались по плечам и спине.

– Когда вы сидите вот так, с распущенными волосами, среди шелковых подушек, мне кажется, что вы – сама принцесса Нефертити. – Филипп говорил, и его губы и дыхание Щекотали нежную кожу ее затылка. Дрожь желания охватила Мередит.

– Вы знаете, что означает «Нефертити»?

Не в силах вымолвить ни слова, она лишь покачала головой.

– Оно означает «Красавица грядет». Древние египтяне посвящали ей стихи и легенды. Во время своих странствий я обнаружил несколько таких стихотворений. Одно из них особенно прелестно. Хотите послушать?

Мередит опять молча кивнула. Она почувствовала, что Филипп еще теснее прижимается грудью к ее спине. Она закрыла глаза и не двигаясь наслаждалась этим ощущением близости. Он говорил, почти касаясь губами ее уха:


Она похожа на звезду, что всходит утром,

И год, когда она взошла,

Счастливым будет.

Светло сияет ее кожа,

Глаза чисты, и сладки речи...

Легка походка, которою она

Ласкает землю и мое пленяет сердце.

Мужчины все, забывшись, смотрят вслед ей;

И счастлив тот, кого она обнимет.

Он будет первым средь людей.


Руки Филиппа обвили талию Мередит, теплые губы прижались к шее.

– Мередит, – едва слышно выдохнул он ее имя.

Она уже не пыталась сопротивляться страсти и тысяче вспыхнувших желаний, которые так долго старалась подавить. Сейчас они вырвались наружу, зажигая ее кровь и приводя в смятение разум. Почему этот человек так действует на нее? Почему одно его прикосновение сводит с ума? Мередит знала о том, что происходит между мужчиной и женщиной в темной комнате, но все, что она слышала и чему была свидетелем, сводилось к пыхтению, звукам торопливой борьбы и резким, грубым выкрикам. Этому она с легкостью могла бы противостоять.

Но медленная ласка и вкрадчивая нежность Филиппа лишали ее сил. Мередит с коротким стоном откинулась назад и повернула голову, чтобы ему удобнее было целовать ее шею.

Филипп отодвинул в сторону ее волосы и медленно, словно дразня, провел языком по чувствительной, теплой коже. Мередит пронзила дрожь, а внизу живота возникла такая тягостная и сладкая боль, что она нетерпеливо пошевелилась, ее ягодицы прижались к возбужденной, твердой плоти Филиппа, и он коротко и болезненно вздохнул.

Филипп слышал ее стон и губами ощутил тонкую вибрацию горла. Он чувствовал, что все меньше владеет своими чувствами и, сознавая это, все же не мог остановиться. Он устроил этот обед для того, чтобы ухаживать за Мередит, а не соблазнять ее. Но сейчас, когда она была так близко, желания уже не подчинялись ему.

Филипп снял с ее плеч кружевную накидку, и его губы и руки жадно накинулись на обнажившуюся душистую и теплую кожу. Он целовал нежный изгиб шеи и мягкие плечи, а его руки добрались до полной груди и ласкали ее через тонкий шелк платья.

– О, Филипп... – простонала Мередит, и от звука ее исполненного страстью голоса его желание вспыхнуло с утроенной силой. Борьба, которую Филипп собирался вести со своим телом, оказалась проигранной, еще не начавшись.

Он немного повернул Мередит в своих объятиях, и их губы встретились. Поцелуй, который вначале был осторожным и нежным, быстро превратился в горячий и жадный. Рука Филиппа проскользнула за ее корсаж. Пока его язык исследовал терпко-сладкие, шелковые глубины ее рта, пальцы изучали упругую мягкость груди, прикасались к твердому, как камешек, соску, возбуждая его еще больше. Упиваясь ее жарким дыханием, Филипп потерял всякое представление о действительности, забыл о времени и месте, и только раскаленное, безудержное желание владело им. Больше! Он хотел большего!

Он застонал, оторвавшись от ее губ, и с удовлетворением Услышал ответный стон Мередит. Сняв запотевшие очки и нетерпеливо швырнув их на стол, Филипп опять повернулся к ней, прикоснулся пальцем к лихорадочно пульсирующей жилке в ямочке у основания шеи.

– Вы хотя бы понимаете, как вы обворожительны сейчас? Как действуете на меня? – Филипп схватил ее ладонь и прижал к тому месту на груди, где его сердце колотилось так, словно он долго бежал под палящим солнцем. – Вот что вы делаете со мной, Мередит. Каждый раз, когда я вас вижу, прикасаюсь к вам, думаю о вас. – Он расстегнул несколько пуговиц рубашки и медленно увлек ее руку внутрь, провел ее раскрытой ладонью по своей груди. Закрыв глаза, он наслаждался жаром ее руки на своей коже. – Погладьте меня еще.

Поколебавшись мгновение, Мередит медленно и несмело провела раскрытой ладонью по его животу и ребрам, коснулась пальцами сосков. Филипп вздрогнул, но, взяв себя в руки, не набросился на нее, как ему больше всего хотелось, но, наклонившись, осторожно провел языком по ее пухлой нижней губе. Мередит ответила ему такой же лаской, и их поцелуй оказался долгим и захватывающим, словно вместе с губами слились их тела и души.

Филипп опять поменял позу и теперь лежал на боку, глядя на распростертую перед ним на подушках Мередит. Оторвавшись от соблазна ее полуоткрытых губ, он нежными короткими поцелуями проложил дорожку по подбородку, вдоль горла – все ниже и, наконец, нетвердой рукой сдвинул вниз корсаж, обнажая белые полные полукружия груди, увенчанные маленькими коралловыми сосками.

Он медленно обвел один из них языком, оставляя влажный след на горячей коже, потом так же неторопливо забрал его в рот. Мередит застонала от наслаждения, обхватила его голову, запутавшись пальцами в волосах, и дугой выгнула спину, словно предлагая ему всю себя.

Филипп воспользовался этим предложением, и его нетерпеливая рука скользнула вниз, провела по ее бедру, опустилась к лодыжке. Пальцы торопливо завладели шелковым подолом, подняли его кверху, и Мередит задрожала, почувствовав, как они осторожно коснулись внутренней стороны бедра.

Сейчас, когда его рот ласкал податливую мягкость женской груди, кончики пальцев прикасались к шелку кожи, а в ушах звучали ее вздохи, Филипп уже не вспоминал, что минуту назад собирался взять себя в руки. Все его действия были подчинены единственному жгучему желанию, и, столкнувшись с препятствием в виде ее завязанных на шнурок панталон, он быстро справился с ним.