Анна Годберзен - Зависть

Бежала ли она от Генри? Он был для неё загадкой, и при каждой попытке её разгадать Диане становилось ещё больнее. Но когда она попыталась бросить его, он с каждым днем все сильнее овладевал её мыслями. Это была такая же стоящая причина бежать сейчас без оглядки, как и любая другая, и если бы Диана была менее вспыльчивой, то подумала бы, что уже не в первый раз за последние дни пускается в беспокойное блуждание. Но она уже прошла значительное расстояние, потеряв по пути туфли, и теперь подходила к воде, ощущая влажный песок босыми ногами.

Полная луна серебрила темную рябь воды, которая выглядела столь манящей, что Диана почти поверила, что сейчас сможет окунуться в неё. Внезапно нахлынула волна, окатив её ноги и промочив платье, а брызги долетели до лица. Море не было холодным или бурным, но Диана оказалась застигнутой врасплох настолько, что разрыдалась.

Когда волна схлынула, почва начала уходить из-под ног Дианы, и на мгновение девушка подумала, что этой ночью может утонуть. Но затем почувствовала прикосновение к груди знакомых рук, которые вытащили её на сухой песок.

– О, – всхлипнула она, поднося пальцы к лицу, чтобы вытереть слезы. На щеках все еще оставались следы слез, а нижняя часть ее тела полностью промокла от соленой воды, но Диана полагала, что если Генри увидит её плачущей, это ничего не будет значить. Он стоял рядом в черном пиджаке и белой рубашке и смотрел на неё с таким выражением лица, которое Диана назвала бы смесью беспокойства и откровенности, если бы не знала Генри так хорошо.

– Что тебе нужно?

– Побыть с тобой. Всего минуту.

Грудь Дианы вздымалась и опадала. Шелковая юбка и хлопковое нижнее белье прилипли к ногам. Наконец Генри стоял здесь, перед ней, на пустынном пляже поздней ночью, но вся сумбурность прошедшего дня превратилась в стену между ними. Луна светила ярко, и Диана четко видела силуэт Генри.

– Несколько минут? Ты хотел, чтобы я проехала весь этот путь ради нескольких минут наедине с тобой?

Генри сжал зубы и отвернулся. Каким-то образом он не промок, и Диана ненавидела его за то, что он выглядел таким собранным.

– Это всё, что я могу тебе дать. Пенелопа запугивает меня. Если она узнает, что я сегодня был с тобой, если узнает, что я рассказал тебе о причине нашей женитьбы, если узнает, как отчаянно я хочу тебя поцеловать…

Он шагнул вперед, положил ладонь ей на затылок и приник к её губам. Мгновение назад это показалось бы чудовищным поступком, но теперь Диана закрыла глаза и принялась целовать его снова и снова, словно поцелуи дарили ей воздух, которого она долго была лишена. Вторая рука Генри нежно гладила её по спине, и, несмотря на плачевное состояние её платья, он прижался к ней всем телом, испортив и свой вечерний костюм.

– О, – шепнула она более тихим голосом, когда он отстранился.

Её ротик всё ещё был открыт, а в глазах Генри отражалась белая полная луна.

Диана приоткрыла губы чуть шире, ожидая нового поцелуя, словно дождя, который вот-вот готов начаться. Но секунды шли, дыхание растворялось в морском воздухе, а поцелуя не следовало.

Генри отступил.

– Нас будут искать.

– Что? – в голосе Дианы слышалась ярость, но разочарование было сильнее.

– Твоя сестра и Пенелопа – они будут гадать, куда мы запропастились.

За плечом Генри мигали огни гостиницы, а пальмы уходили ввысь на фоне пурпурного неба. По небу плыли длинные облака – скоро они достигнут луны и поглотят её.

– Значит, ты предпочитаешь время от времени встречаться со мной на несколько минут? В дальних комнатах и коридорах поездов? Ты на это надеялся, когда уговаривал меня найти способ приехать во Флориду?

Генри покачал головой, но она знала, что её слова были правдой. Она попыталась успокоиться.

– Ты думал, я стану твоей любовницей.

– Нет…

– Спокойной ночи.

Диана вложила в прощание всё достоинство, которое смогла найти в себе в этом разбитом состоянии, и отправилась по пляжу к отелю. Её платье промокло, к чулкам прилипли песчинки, а сердце, казалось, никогда больше не соберется воедино. Она хотела оглянуться, но чувствовала, что этим поступком дарует Генри прощение за все совершенные им грехи.

– Диана! – закричал он. Его голос был полон страдания, но затем Генри умолк, и несколько секунд Диана слышала лишь мягкий плеск волн. – Диана, ты нужна мне.

И оттого, как его голос надломился, когда он произнес её имя, она поверила, что так и есть. Но закрыла глаза и продолжила идти к светившемуся огнями отелю, откуда даже сюда доносились звуки музыки.

– Диана, – продолжил Генри тем же отчаявшимся голосом, догоняя её. – Диана, я уйду от неё.

Диана остановилась и обернулась. Всегда свежевыбритое, хорошо вылепленное лицо Генри было образцом лица цивилизованного человека, но сейчас его взгляд был ближе, скорее, к первобытной животной страсти.

– Уйдешь? – прошептала она.

– Я не могу без тебя.

– Не можешь?

Диана знала, что находится в смертельной близости к тому, чтобы снова быть одураченной, но в её сердце уже расцвела надежда.

Генри преодолел разделявшие их несколько шагов и снова с вожделением посмотрел на неё. Он убрал кудри с её лица, коснувшись кончиками пальцев её глаз, и прижал большой палец к её пухлой нижней губке.

– Пойдем, тебе стоит привести себя в порядок, – сказал он, обнимая её за плечи.

Некоторое время они шагали рядом по лужайке к огромному освещенному зданию, пока не подошли слишком близко. Затем они разделились. Диана направилась в свой номер, а Генри вернулся ещё немного поиграть роль добропорядочного семьянина. Она сохранила в памяти его облик, даже когда они расстались.

Недавно объявившие о своей помолвке Реджинальд Ньюболд и Аделаида Уитмор вчера вечером были замечены на скромном музыкальном вечере в доме мистера Ньюболда на Мэдисон-авеню. Также там присутствовала сестра жениха Джемма, по слухам ожидающая предложения от Тедди Каттинга. Выглядела ли она такой грустной потому, что мистер Каттинг уехал во Флориду, и стоит ли нам воспринимать его продолжительное отсутствие как знак того, что июньская свадьба не состоится?

Из светской хроники Нью-Йорка в «Уорлд газетт», суббота, 17 февраля 1900 года

– Ты в порядке?

Элизабет медленно открыла глаза, вновь увидев бальную залу отеля «Ройял Поинсиана»: танцующих на паркете людей, белый свод потолка, наигрывающий спокойную мелодию струнный квартет за ширмой. Она поняла, что во время танца положила голову на плечо Тедди, но ответила искренне:

– Да.

– Скажешь мне, если захочешь присесть?

Элизабет никогда прежде не замечала морщинок беспокойства, иногда прорезавших лоб старого друга. Обычно его кожа была столь мягкой и чистой, что Элизабет задумалась, когда и как он успел ими обзавестись.

Как и другие дамы в бальной зале, Элизабет надела светлое, подходящее к вечерней обстановке платье – её наряд цвета слоновой кости украшала бледно-розовая вышивка – но за прошедшие после ужина часы она потеряла окружающих из вида. Она знала, что сейчас здесь находятся люди, в чьем обществе она всегда чувствовала себя уютно: её мать желала, чтобы именно с ними водилась дочь, и Элизабет была благодарна ей за то, что в их присутствии ощущала радость и защищенность. Её шею, тонкую и изящную как у лебедя, подчеркивали бабушкины драгоценности, бережно собранные для Элизабет матерью в это путешествие, а светлые волосы были уложены волнами. Прохладный вечерний ветерок проникал сквозь распахнутые окна, и на мгновение Элизабет почувствовала себя спокойно.

– Я выгляжу усталой?

Её аккуратные пухлые губки приоткрылись, и Элизабет несколько раз взмахнула ресницами.

– Нет, – улыбнулся Тедди уголком рта и в грациозном танце увёл партнершу из центра залы. – Ты выглядишь превосходно.

Она слегка улыбнулась и кивнула:

– Мне так нравится, что в последние дни мы столько времени проводим вместе, – продолжил Тедди.

– Мне тоже.

– Эти часы, которые я провожу с тобой…Они такие чудные. Они – это что-то, чего я боялся больше никогда не испытать…

Краем глаза Элизабет заметила Генри, входящего в залу со стороны лужайки. Он подошёл к миссис Шунмейкер, чьи блестящие кудри были уложены в украшенную перьями прическу, а низкий вырез шифонового платья в горох приоткрывал грудь. Пенелопа посмотрела на ноги мужа, а затем перевела взгляд на его лицо, и её зрачки расширились. Элизабет хорошо знала это выражение лица – прежде она видела, как старая подруга выплескивает ярость на слуг и членов семьи, а в один примечательный раз – и на неё саму.

Шунмейкеры стояли на другом конце комнаты, и узнать, какими именно словами они обменивались, было невозможно, но под конец короткого разговора Генри убрал затянутую в черную атласную перчатку до локтя руку Пенелопы со своего плеча и вышел из комнаты. По непонятной причине развернувшаяся сцена вызвала у Элизабет дурное предчувствие, и она повернулась к Тедди, чтобы узнать его мысли по этому поводу.

– Элизабет? – произнес он, прежде чем она успела задать вопрос.

Она кивнула, давая ему знак продолжать, но он неловко вздохнул и вынужденно отвернулся. Они прошли в вальсе ещё несколько кругов, прежде чем он отважился договорить.

– Я лишь хотел сказать тебе, что когда я сделал тебе предложение, кажется, так много лет назад…

– В последний раз даже меньше чем два года назад. – На губах Элизабет заиграла легкая улыбка, хотя воспоминание, вызвавшее её, было грустным. Это произошло в Ньюпорте, где ей пришлось жить целый месяц. Тогда она ужасно тосковала и грустила из-за разлуки с Уиллом. Кучер умудрялся посылать ей письма – теперь она и не помнила, как вышло, что влюбленных не изобличили – которые были полны опасений, что пока Элизабет находится вдали от дома, она может потерять интерес к возлюбленному. Ресницы девушки дрогнули. – Да, верно, и двух лет не прошло. Тогда ты гостила у Хейзов.

Элизабет была ещё не в силах открыть глаза, но по его сбивающемуся голосу понимала, насколько Тедди сейчас взволнован и откровенен.

– В любом случае, я собирался сказать… хочу сказать, что тогда я был перед тобой честен, и моё предложение все ещё в силе. – Она никогда не слышала такой дрожи в его голосе. – Я все равно…

– О, Тедди, – вот и все, что смогла сказать Элизабет.

Она боялась, что если не перебьет его, то расплачется прямо посреди бальной залы и никак не сможет остановиться, пока не расскажет ему все свои тайны. Но, наверное, он принял её грусть за иное чувство, поскольку продолжил:

– Как думаешь, ты сможешь полюбить меня? Может быть, стать моей женой? Я имею в виду, необязательно сейчас, но, может быть, со временем?…

Элизабет внезапно остановилась. Она подумала об Уилле в день их свадьбы. Он был одет в коричневый костюм, купленный специально ради этого события, и затрясла головой. Он всё ещё был в этом костюме, когда она бросилась прочь от него, и этот самый костюм пропитался его кровью на перроне Центрального вокзала.

– Может быть, со временем, Тедди, – произнесла она, хотя мысль о легких белых цветах, приданом и выстроившихся в ряд шаферах вызвала в ней отвращение.

Она посмотрела в его серые глаза, так внимательно и нежно изучавшие её. Она всегда знала – даже тем летом, когда была столь наивна – что если бы не повстречала такого мужчину как Уилл, то Тедди мог бы сделать её жизнь счастливой.

– Со временем, – повторила она. Её голос звучал бездушно, но Элизабет подразумевала согласие. Со временем эти слова покажутся ей сладчайшей музыкой. Она попыталась улыбнуться, но знала, что получилось у неё плохо, поскольку губы стали бескровны. – Знаешь, если бы не все пережитое мною прошлой осенью и раньше… – начала она, желая объяснить ему хоть что-то. Но осеклась, понимая, что сейчас для этого не время и не место. – Сейчас я чувствую, что очень устала. С твоего позволения.

Юбки и драгоценности, перчатки и кружева, шпильки в волосах и кости корсета внезапно показались тяжелыми, как свинец. Элизабет не знала, сумеет ли пронести их через всю комнату. Но она больше не может веселиться в толпе во всем этом убранстве.

Она не смогла посмотреть на Тедди во время прощания, и поэтому совершенно не представляла, понял ли он её.

Платья для поездки на отдых всегда роскошны, но мои соглядатаи в Палм-Бич донесли, что мисс Каролина Брод, похоже, привезла с собой гардероб с иголочки и постоянно блистает, сияет и сверкает бриллиантами в обществе. Надеюсь, что мистер Кэри Льюис Лонгхорн хотя бы получает сведения о том, на что уходят его деньги.

Из колонки светских новостей «Нью-Йорк Империал», суббота, 17 февраля 1900 года

Этим субботним вечером по бальной зале отеля «Ройял Поинсиана», находящейся под сенью сводчатого потолка из белого дерева, но остающейся открытой всем ветрам из-за раскрытых настежь окон, скользили множество молодых и красивых женщин, но Каролина чувствовала, что является самой прелестной из них. Её каштановые волосы, приподнятые надо лбом в пышную высокую прическу, разделял пробор, а спускающийся по затылку завитый хвост перехватывала лента. Вокруг нежной шеи вилась двойная нить из жемчуга и гранатов, подчеркивающих зелень её глаз, а руки покрывало старинные гофрированное кружево. Она знала, что её широкий лоб почти светится в разноцветных огнях, и что на юге россыпь веснушек на её лице казалась благородного светло-коричневого цвета. Единственным, что портило безупречный образ, был её партнер по танцу, Персиваль Коддингтон, изо рта которого пахло куриным фрикасе, съеденным за ужином.