***

С того дня Антип ночевал в одном из шалашей, коих настроено у них было всюду. Даже на дереве один имелся, со стороны подъезда к укрытиям, откуда всегда наблюдал один дозорный. Погода совсем уже такие ночевки позволяла. В банду прибыло три новых человека, среди которых был неприятный кривозубый мужик Сенька. Сразу мне он не понравился. Взгляд блудной, да и шабутной он какой-то: шумный, от таких людей неприятности случаются. Я старалась обходить их всех стороной и в разговоры с ними не вступала. Да и не о чем мне с ними трепаться. Они часто, во главе с Антипом уезжать стали, порой на несколько дней уедут, а как вернутся, Мирон уходил к ним, подолгу беседуя. В дела их я не вникала, дядьку об этом не расспрашивала. Если уж и беседовали с ним, так больше про хозяйство или про житье-бытье свое прежнее.

В одни из таких дней, когда Антип с остальными, еще на заре, по делам своим лихим отчалили, ходила я по лесу. Первую душицу на солнечных местах собирала, для заваривания. Набрала пучок добрый, повернула назад.

- Александра! - вдруг услышала. Обернулась - дед стоит. Клюка и рубаха те же. Вот он, Санька, скажи ему, что водиться с ним негоже, беды от него. Молчу. Смотрю и молчу, и боюсь, что видит он меня насквозь, знает, о чем я сейчас думаю. - Я смотрю, ты совсем в лес перебралась, - щурится опять. - Зайдешь, по проведаешь, али как?

- Некогда мне, дед, побегу я.

- Ну побегай, побегай.

Повернулась и пошла быстро, но вскоре невольно обернулась - нет уже деда. Я перекрестилась, да побежала.

Мужчины вернулись за полночь. Голодные, шумные и довольные. Мирон их встречать выбежал, потом кормил, за столом на улице. Стол был из обычных досок, прибитых прямо к соснам. Раньше они в нашей землянке, в два этапа ели. Это Мирон такой стол измыслил, чтоб не шастали лишний раз, сказал. Антип, наскоро поев, в шалаше своем укрылся, прилег, вероятно. После трапезы я помогла дядьке убраться, да спать пошла, а они еще долго сидели, галдя и переговариваясь.

А на следующий день жара стояла - страсть. С самого утра солнце палило, прогревая, как угли самовар. Мужики долго не показывались из своих нор, устали. Ближе к полудню не выдержала, и сказавшись Мирону, к реке пошла окунуться. Спустилась ниже по течению, к тихому месту, без быстрой воды, скинула сарафан и в воду ступила. Студеная! Проплыла немного - хорошо. Быстро пообвыкла и вода теплее казаться стала. От души наплескалась. На берег выбралась, рубаха мокрая, к телу липнет. Сразу, пожалуй, и не пойду, обсохну немного. Долго я сидела на берегу, а потом увидела человек из лесу выходит, и в мою сторону двинул. Я сарафан натянула, да заспешила нырнуть в ельник, скрыться. Оглянулась - Сенька кривозубый, за мной чешет.

- Постой-ка, девица, че скажу, - кричит. Не отвечаю, быстрее пошла. Пусть там, на месте говорит, среди всех. Догнал меня в два счета и схватил за руку: - Ты не оглохла ли часом, кому говорю?

- Пусти, закричу, - грозно предупредила я и дернула руку, а он снова схватил, крепче уже.

- Кричи, кто услышит, лес ведь кругом, - смеется он кривыми зубами, и за вторую руку хватает. Я пытаюсь отбиться, вырваться, а он вцепился, как клещ, да уронить меня пытается.

- Аааааа, отпусти, гад, - закричала я, дернулась, что есть мочи, у него только клок ситца, от рубахи, в руках остался. Побежала... Трех шагов не сделавши, догнал и уронил в траву. Навалился сверху, и давай мне сарафан задирать. Тут уж я и заорала во всю силу. Одной рукой мне рот затыкать принялся, бормочет, дышит в лицо противно. Я его скинуть пытаюсь, из всех сил и руками, и ногами работая. - Не надо, не надо, пусти, - начинаю я завывать, от того, что справиться не могу.

- Тише, тише, не брыкайся, - успеваю я разобрать, что говорит он, прежде чем сильная рука Антипа отбросила его с меня.

Я присела резко, колени обняв, сарафан на ноги натянула, слезы рукавом утираю. Испугалась так, что дрожу. Антип стоит между нами, ко мне спиной, в одной руке топор держит, а пальцы так сжимает, что побелели. Сенька, отброшенный в сторону, встал, бровь, разбитую вытирает.

- Духу твоего чтоб здесь не было! - сказал Антип.

- Да помилуй, Антип, стоит ли, из-за бабы то? - удивленно просит Сенька. - Сам не пользуешься, так другим хоть попользовать дай.

- Я сто раз не повторяю. Сгинь с глаз моих, покуда жив! - грозно рыкнул лютый. - Долю свою получишь, что заслужил, и вали.

- Приказчик какой! - ухмыляется Сенька. - Хорошо приказывать, когда топор в руке. Антип, поднял руку, швырнул топор, что он аккурат в ствол сосны воткнулся.

- Санька, а ну домой! - крикнул мне Антип, повернувшись вполоборота, и кулаки сжал. Я на ноги соскочила и растерялась куда бежать. Домой? Где он? Разберись вот! Дернулась, и опять замерла. - Ну..., чего замерла? К Мирону, говорю, беги. Одни мы поговорим.

Конечно, я бежать бросилась. А пока неслась, много чего в голове измыслила. Но главная дума, которая вытеснила все остальные, о том, что первый раз он меня, по имени назвал. Сердце стучало, норовя выпрыгнуть, толи от испуга, толи от радости.

Глава восемь.

Сеньку он все же прогнал, перед этим изрядно намяв бока, но и Антипу досталось. Вернулся он в грязной рубахе, зайдя сразу к Мирону, а мне обронил равнодушно:

- Выйди, нам потолковать нужно.

- Недалече будь, - крикнул мне Мирон, вдогонку.

Я послушно вышла. Мужики в карты играли за столом, громко споря, и не обращая на меня внимания. Я прошлась немного кругом, ища себе место для одиночества и покоя, вскоре найдя его. Большая, раскидистая ель в середине ствола раздваивалась, образуя два деревца. Ветви ее были крепки и начинались почти от низа. Забраться до середины почти не составило труда, благо с ребятнёй, будучи мальцами, проделывали это без счета раз. Один ствол почти прямо, горделиво тянулся ввысь, второй кренился, загогулиной, и только после, смотрел вверх. На кривой я оперлась спиной и уселась с удобством. Отсюда хорошо была видна часть занятой бандой территории, особенно землянка мужиков, но самое главное, что немного свесившись, крепче держась, можно было подглядывать за шалашом Антипа. Жаль не разглядишь что внутри - только вход. Но я знаю, что он часто сидел у шалаша, с какой-нибудь заботой: то точа нож, то чиня сбрую, на стоящем рядом чурбане. В последующие несколько дней я не раз сидела на этом дереве, развлекая себя наблюдением и мечтами. Если мне пришла охота, прятаться в своем укрытии, то я одевала свое старое платье, сберегая новый сарафан, от шершавого ствола ели, да смолы.

Явившаяся одним днем женщина, была для меня ударом, громом, потрясением. Она прибыла верхом, в задранной кубовой юбке, обнажив босые ноги, свешавшиеся по бокам кобылы и мерно покачивающиеся в такт хода. Рубаха на ней была пышная, расшитая, красными цветами. Со своей елки я очень хорошо ее видела: она то появлялась среди ветвей, то исчезала вновь, пока совеем не остановилась, приструнив лошадь. Она была красива. Темные волосы ее, заплетенные в две косы, обвивали голову, и лишь несколько непослушных, высокую шею. Спрыгнув на землю и подняв к верху руки, она потянулась расправив спину, и только после одернула юбку.

- Тонька! - окликнул ее Мирон, которого мне было не видать отсюда. - Вот дурья баба! Ты почто заявилась?

- Жив еще, старый хрыч, - ответила она ему весело и уперла руки в бока. Голос ее, оказался задорным и свободным. Такая не будет мямлить, как я. Тонька неспешно пошла, в сторону Мирона, на ходу крича ему: - Антип где?

- Был, да весь вышел, - ответил ей он.

- Ну и трепло ты, Мирон.

- За своим языком следи, чертовка! - миролюбиво прикрикнул он.

Чтобы разглядеть, я свешивалась так, что норовила упасть в любую минуту. Я видела, как из шалаша вышел Антип и направился в ее сторону. Она заметила его: красивым небрежным жестом поправила волосы и ждала, когда он приблизится. Но он, не дойдя до нее нескольких шагов, кивнул ей головой, зазывая, и пошел в сторону от землянок. Ступив в лес, на несколько минут скрывшись за деревьями, он вскоре явился моему взору, словно нарочно, встав неподалеку.

- Зачем приехала, Антонина? - сурово спросил он, как только поровнялась прибывшая.

- Антип, люб ты мне, - протяжно ответила она и провела ладонью по его лицу, губам. - Истосковалась я вся. - Он взял ее руку за запястье и опустил вниз. Тонька привалилась спиной к дереву, заведя свои руки за спину и зазывно улыбнулась: - Или не рад видеть?

- Не глупи, я тут не развлекаюсь.

- Так стало быть, рад, - сказала она довольно. Грудь ее торчала наполовину, из развязанной рубахи и чуть поднималась, при каждом ее вздохе. Антип оперся рукой на ствол, выше ее головы, и сказал ей в прямо в лицо:

- Поезжай домой, Антонина.

- Как же, Антип, так сразу, я ж с зимы тебя не видела, соскучилась, - она потянула к нему руки, взяв за лицо и принялась покрывать его поцелуями, нашептывая: «Мой, мой, мой».

- Тоня! Антонина, - отстранил он ее, взяв за руки. - Остынь, говорю. Не место тут.

- Да не уж то, прям так и отправишь?! - воскликнула она, повысив голос. А потом принялась притягивать его руки и класть себе на груди, шепча: - Я такой путь проделала, увидеть тебя, ощутить... - Он не позволил своим рукам сжимать и трогать ее грудь, выдернул их и сказал отрешенно:

- Зря приехала. Больше не смей сюда появляться. Едем, провожу пол пути, - пошел он, тянув ее за собой. Она послушно шла и твердила:

- Обещай, обещай, что навестишь меня вскоре.

Что он ответил ей, я не услышала, да и не поняла ответил ли. У меня еще долго в ушах стоял ее шепот: «Мой, мой.», словно вода, в загороженном по весне ручье, набираясь, заполняя и накапливаясь. А когда они вскочили на коней и поехали; статные, красивые, я смотрела вслед и утирала катившиеся по щекам слезы. Долго еще просидела на дереве, пока не услышала, как Мирон кричит меня по имени, потерявши.

Немного обождав, чтобы не выдать свое тайное место, я спустилась и вышла к нему, а он всматривался в мое лицо, пытаясь разгадать заметила ли я гостью. Потом начал расспрос: где я была, что делала. Я думала, что ответить. Как лучше? Расспросить, причиняя новую боль, сильнее, тянущее, или постараться забыть, словно ничего не видела.

- Ходила недалече, смотрела ягоды пошли ли, - все же ответила я, а спросить и после смогу...

***

Когда спать улеглись, Антип еще не воротился. Мирон вскоре принялся посапывать, а я лежала, вглядываясь в темноту и слушала. Ждала и торопила время, боясь, что не воротится. Потом заставляла себя заснуть, чтобы не знать час возврата, опасаясь, что он будет слишком поздним. Ожидание не давало находиться на месте, сердце, бившее бешеным стуком, гнало наружу - посмотреть, узнать, вдруг что увижу. Одевшись, я выскочила и получила награду. Топот копыт. Все отчетливее раздавался в ночи, внятнее, разрезая тишину. Сердце замерло, и тут же застучало вновь, стоило его фигуре, тенью, показаться.

- Сватанная, ты чего тут? - удивленно спросил он, завидев меня.

- Услышала вот..., - не нашла я другого ответа.

- Пожрать чего-нибудь принеси, - попросил он.

Я кинулась в землянку, собрать поесть, на ходу подмечая, что голоден. Может и проводил только, не доехал, покормила бы мужика то... Когда я вышла с краюхой хлеба и плошкой каши, он уже распряг лошадь.

- На стол поставь, да спать беги, завтра заберешь, - обронил он мне, стоявшей у него за спиной, не поворачиваясь.

Сделала, как он велел, и ушла. Заснуть получилось только на заре. Стоило Мирону зашевелиться, слезая с печи, как я тут же проснулась, вроде и не спала совсем. Почти весь день прошел в трудах. Кроме ежедневных забот о пропитании, нашлись и другие дела. Дядька сказал, что мужики через два дня, на заре, отчалят и не будет их почти неделю, без малого. Подготовили им чистые рубахи, стопили баню, хотя многие бегали в реку ежедневно. Вечером завели опару, назавтра хлеба в дорогу напечь.

Стоило только приблизиться ночи, как мысли о том, что Антип вернется не скоро, нагоняли тоску и смятение. А еще не к месту вспомнила Тоньку, которая итак не шла из головы, хоть и гнала ее образ, но безуспешно. Красивая, смелая, познавшая близость мужчин женщина, вызывала зависть, но признаться в этом, даже себе, было тошно. Я снова долго вертелась, пытаясь уснуть, но чем больше думала, тем сильнее меня охватывало волнение. Дрожь, бившая меня, была сродни той, что бывала и раньше, при встречах со Степой, особенная, охватывающая. Я еще немного помаялась и в самом деле решилась. Вот прямо сейчас и пойду. Я одела красивую, расшитую рубаху, купленную Мироном, и ни разу так и не одеванную. Тихо выскользнула, боясь разбудить дядьку, и прислушалась... Тишина.

Едва различая тропинку под ногами, я пробиралась к шалашу Антипа, стараясь не наводить шума. Стоило только подойти, как решимости враз поубавилось. Я замерла у самого входа, где вместо двери служило холщовое сукно. Судорожно занесла руку ко лбу, чтобы перекрестить себя, мигом опомнившись. Пожалуй, бог в таких делах не помощник. Прикрыв глаза на мгновение, вздохнула глубоко, тут же спустив воздух, приоткрыла завесу и, нагнувшись, ступила внутрь шалаша. Пока не передумала. В самой верхней точке крыши, из веток, по центру, мне можно было стоять в полный рост. Я вошла и встала, а Антип тут же проснулся, открыв глаза, и присел, тряхнув головой.