Джорджетт Хейер - Завоеватель сердец

– Он неудержим в своем гневе, братец, но ты же сам видел, как он умеет прощать, – по-прежнему явно ничего не понимая, возразил Гале.

– Я видел, как дьявол сорвался с цепи, – с коротким смешком сказал Рауль.

– Да, в нем сидит дьявол, как и во всех мужчинах его рода, но шесть дней из семи он держит его на коротком поводке.

Рауль, встав, сунул меч в ножны.

– Однако в памяти людской останется именно седьмой день, – сказал юноша и вышел из шатра, оставив шута озадаченно почесывать затылок.

На протяжении следующих нескольких часов Рауль старательно держался подальше от герцога. Ужаснувшись увиденным, гарнизон замка предложил обсудить условия капитуляции. Им были гарантированы жизнь и свобода. В Алансоне было пролито уже достаточно крови, и замок сдался без малейшего сопротивления. Не произошло ни грабежей, ни насилия. Герцог обуздал свою неукротимую натуру, вновь явив миру справедливость.

На закате к Раулю прибыл гонец от Вильгельма с требованием немедленно явиться к нему. Юноша медленно направился к большому шатру. Войдя, он застал герцога в одиночестве, сидящего у стола. С потолка шатра свисала лампа, отбрасывая небольшой круг света. Вильгельм указал на то место, где по-прежнему лежал его меч.

– Подними его, – приказал он, строго глядя на Рауля из-под нахмуренных бровей.

Рауль без слов протянул Вильгельму клинок. Герцог, положив оружие на колени, сказал:

– Завтра я возвращаюсь в Домфрон. – После паузы он добавил: – Ты знаешь молодого Роджера де Биго – с деревянным лицом?

Рауль, растерянно моргнув, ответил:

– Если вы имеете в виду вассала графа Мортена, то знаю, милорд.

– По глупости он проболтался о заговоре. Граф по прозвищу Забияка злоумышляет против меня, а мой добрый дядюшка Арк, – герцог неприятно улыбнулся, – уехал от осажденного Домфрона вскоре после меня.

– Смерть Христова! – вскричал изумленный Рауль. – Арк? И что же вы намерены делать, сеньор?

– Мои люди в Арке будут держать его под присмотром. Я отправляю в Мортен отряд с приказом доставить ко мне Забияку. Я намерен подвергнуть его изгнанию, потому что до тех пор, пока я жив, миру в Нормандии не будут угрожать мятежи, подобные тем, что мы подавили в Валь-э-Дюне. – Он вновь помолчал и без улыбки взглянул на Рауля. – Должен ли я отправить тебя в Мортен или ты поедешь со мной к Домфрону? – спросил герцог.

Рауль, не дрогнув, выдержал взгляд Вильгельма.

– Почему вы спрашиваете меня об этом, милорд?

– Если я слишком жестокий и неукротимый повелитель для тебя, ты можешь оставить меня! – ответил герцог. – Но подумай хорошенько: никакие твои мольбы не заставят меня изменить своей природе.

– Я принадлежу вам душой и телом, – сказал Рауль. – Сейчас и всегда, как поклялся в ту ночь, когда мы с вами спасались бегством из Валони. Я поеду с вами в Домфрон.

Больше они не сказали друг другу ни слова. На следующий же день оба верхом поскакали в Домфрон, оставив в Алансоне гарнизон. Известия о случившемся опередили их. Устрашенные и отчаявшиеся ждать появления Мартеля, воины Домфрона капитулировали, сохранив жизнь и свободу, и считали, что им крупно повезло. Хотя замок располагался в графстве Мен, гарнизон его составляли нормандцы. Оттуда герцог маршем двинулся к Амбриеру, построил там цитадель и вновь вернулся в Нормандию. Таким образом, он отодвинул свою границу на территорию Мена, и это было все, чего своей опрометчивостью добился Анжу.

Во Франции известие об этом достигло слуха короля Генриха, и он изменился в лице. В задумчивости принялся теребить бороду, а те, кто стоял рядом, заметили, что король машинально вырвал из нее несколько волосинок, не обратив на это внимания.

Большой корабль с трудом поднялся на волну и обрушился вниз; один из заложников жалобно захныкал, подтянув колени к груди и плотнее прижимаясь к своему опекуну. Рауль стоял у фальшборта, глядя вдаль, на море. Призрачный лунный свет холодным серебром заливал водную поверхность, тускло мерцавшую под темно-синим бархатом небес; там и сям крохотными искорками вспыхивали брызги пены, словно очередная звезда падала в море. Висящие на стеньгах мачты фонари отбрасывали яркие лучи света, словно маяки, показывая остальным судам эскадры местонахождение флагманского корабля герцога. На корме возвышалась небольшая каюта, вход в которую закрывал кожаный занавес; когда он чуть отходил в сторону, изнутри пробивался лучик желтого света. Под навесом, натянутым в средней части корабля, расположились заложники. На одной из опор был закреплен фонарь; его сияние освещало лица троих пассажиров, съежившихся под ним на мехах. Порывистый ветер раздувал паруса над головой, и они время от времени громко хлопали, а канаты стонали и скрипели.

Младший из заложников вновь захныкал, зарывшись лицом в мантию мужчины, который прижимал его к себе. Рауль со слабой улыбкой оглянулся на них. Мальчишка был совсем еще мал и выглядел очень несчастным. Пока юноша смотрел на них, мужчина, обнимавший мальчика, поднял голову, и взгляд его прозрачных голубых глаз коренного северянина встретился со взглядом Рауля. С минуту они молча изучали друг друга, после чего мужчина вновь опустил глаза на светловолосую головку, лежавшую у него на коленях.

Рауль было заколебался, но потом, отбросив сомнения, стал пробираться по палубе, переступая через мужчин, спавших здесь, завернувшись в свои накидки; юноша шагнул в круг света, отбрасываемый фонарем под навесом. Голубоглазый мужчина вновь взглянул на него, однако выражение его лица не изменилось.

Рауль, которому было поручено устроить заложников с максимально возможными удобствами, попытался заговорить с ним на ломаном саксонском. Но заложник, слабо улыбнувшись, прервал его и на нормандском диалекте произнес:

– Я умею говорить на вашем языке. Моя мать была нормандкой родом из Ко. Что вам угодно?

– Я очень рад, – ответил Рауль. – Я бы предпочел заговорить с вами на вашем языке, но вы сами видите, как плохо он мне дается. – Юноша взглянул на младшего из заложников. – Мальчику плохо, верно? Быть может, принести ему немного вина? Он согласится выпить его?

– Вы очень добры, – отозвался Эдгар со сдержанной любезностью, от которой веяло холодом. Наклонившись к мальчику, он обратился к нему по-саксонски. Ребенок – Хакон, сын Свейна, внук Годвина – лишь застонал в ответ, повернув к нему бледное заплаканное личико.

– Милорд до этого еще не бывал на море, – неуклюже попытался объяснить Эдгар слезы Хакона.

В тот момент от тревожного сна очнулся третий заложник, младший Годвин, Вульнот, мальчишка немногим старше Хакона, и сел, потирая глаза. Эдгар что-то сказал ему; он, с любопытством взглянув на Рауля, улыбнулся уже совсем по-королевски милостиво.

Когда Рауль вернулся к ним с вином, Хакон после очередного приступа тошноты обессиленно откинулся на колени Эдгара. К его губам поднесли рог с вином, и он, всхлипывая, отпил несколько маленьких глотков, затем полными слез глазами взглянул Раулю в лицо. Юноша улыбнулся ему, но тот лишь плотнее прижался к Эдгару, словно стесняясь или, пожалуй, будучи настроен явно враждебно к незнакомцам. Однако, похоже, от вина ему стало лучше и потянуло в сон. Эдгар, вновь укрыв его меховой накидкой, коротко сказал:

– Спасибо, нормандец.

– Меня зовут Рауль де Харкорт, – сказал Рауль, стремясь покорить сакса своим дружелюбием. Посмотрев на Хакона, он заметил: – Мальчик еще слишком юн, чтобы уезжать из дому. Но ничего, через день-другой он почувствует себя лучше.

Эдгар ничего не ответил. Однако в его молчании ощущалась, скорее, природная неразговорчивость, нежели намеренная грубость, но изменять своим привычкам он, похоже, не собирался. Спустя еще несколько мгновений Рауль поднялся с колен.

– Быть может, он сейчас заснет. Позовите меня, если я вам понадоблюсь.

Эдгар в знак согласия слегка наклонил голову. Когда Рауль отошел, Вульнот спросил:

– Кто он такой, Эдгар? Что он сказал?

– Он – тот самый мужчина, которого мы видели скачущим рядом с герцогом Вильгельмом, – ответил Эдгар. – Он говорит, что его зовут Рауль де Харкорт.

– А мне он нравится, – решительно заявил Вульнот. – С Хаконом он разговаривал по-доброму. А вот Хакон – маленький глупыш, если плачет оттого, что его тошнит.

– Он плачет потому, что не хочет уезжать в Нормандию, – мрачно отрезал Эдгар.

– Тогда он – просто дурак, – Вульнот презрительно фыркнул. – Я, например, еду с удовольствием. Герцог Вильгельм пообещал мне благородного жеребца и достойные развлечения. Я буду сражаться на турнирах и охотиться на оленей в лесах Кевийи, а герцог Вильгельм посвятит меня в рыцари. – Видя, что Эдгар не отвечает, Вульнот насмешливо добавил: – Думаю, тебе наша поездка нравится ничуть не больше Хакона. Быть может, ты предпочел бы, чтобы тебя, как и моего брата, изгнали из страны и объявили вне закона?

Эдгар напряженно вглядывался в туманную дымку над серебристой водой, словно надеясь пронизать взглядом темноту, что окутывала уплывающие вдаль берега Англии, но по-прежнему хранил молчание. Передернув плечами, Вульнот отвернулся и вновь улегся, пытаясь заснуть.

Эдгар же не спал, баюкая Хакона. Последние слова Вульнота попали в цель. Он действительно предпочел бы оказаться в Ирландии с эрлом[21] Гарольдом, чем играть роль живого багажа, который передали герцогу Вильгельму Нормандскому. Когда Его Величество Эдуард со своей кроткой улыбкой сообщил ему, что он едет в Нормандию, Эдгар сразу же понял: скудоумный король не вызывает у него никаких чувств, кроме ненависти. К этому времени он уже воевал бы рядом с Гарольдом, если бы не отец. А сейчас с горечью думал о том, что недолгая ссылка у графа оказалась бы для отца куда предпочтительнее нынешней, которая может продлиться неизвестно сколько.

Герцог прибыл в Англию несколько недель тому, почти сразу же после начала беспорядков, устроенных еще одним чужеземцем. Правда, граф Евстахий Булонский не был нормандцем, но тем не менее смуту в Дувре он заварил знатную. Граф тоже явился с визитом к королю Эдуарду, а по возвращении его люди дурно обошлись с обитателями Дувра. Начались столкновения, приведшие к кровопролитию; граф Евстахий тайно вернулся обратно в Лондон с жалобой королю.

Вспоминая об этом, Эдгар недовольно нахмурился. Подданные короля Эдуарда, особенно в южном округе эрла Годвина, надеялись, что он даст наглому графу от ворот поворот и отправит его не солоно хлебавши. Сейчас же Эдгар сказал себе, что им следовало бы знать: их правитель не станет выступать против чужеземцев, которые пользовались его особенной любовью и уважением. Но у него по-прежнему руки сжимались в кулаки, когда он вспоминал, какую компенсацию пообещал король Эдуард Евстахию.

Остальные тоже восприняли произошедшее как личное оскорбление, особенно Годвин, милорд Божьей милостью, настоящий мужчина, и его сыновья: Гарольд, эрл Уэссекс, и шумный Тостиг.

В результате сильнее всех на свете король Эдуард возненавидел как раз эрла Годвина. Именно Годвин, когда на троне восседал Гарольд Заячья Нога, низкорожденный сын великого Кнута, заманил в ловушку и погубил Альфреда, брата Эдуарда, в ходе его злополучной экспедиции в Англию. Когда же на престол наконец взошел сам Эдуард, то он почел за благо сделать вид, будто забыл о том черном деле. Его Величество даже снизошел до того, что уступил настояниям Годвина и счел себя обязанным жениться на дочери эрла Эдгите, хотя и против своей воли. Бракосочетание состоялось, но счастье молодой супруге не принесло. Поговаривали, будто она так и не взошла на брачное ложе короля, а все ее умения вкупе с набожностью и благочестием не смогли избавить ее от бездетности, в которой не было вины Эдгиты.

Во время скандала с графом Евстахием в Дувре Годвин взялся за оружие, встав на защиту пострадавших горожан, и дело приобрело очень опасный оборот. Король в большой спешке созвал своих вельмож на совет в Глостере, но после того, как Годвин с сыновьями появились во главе армии в нескольких милях от города, отказавшись присутствовать на конвенте без вооруженной поддержки за спиной, Эдуард обеспокоился пуще прежнего и созвал новый совет в Лондоне. Столица, по обыкновению, продемонстрировала лояльность к особам королевской крови. Здесь и собрались все благородные лорды, возглавляемые Сивардом, великим эрлом Нортумбрии, и Леофриком, эрлом Мерсии, с его флегматичным сыном Эльфгаром. Они с откровенной ревностью и завистью взирали на могучий клан Годвина. Заручившись их поддержкой, король Эдуард повелел удалиться в изгнание самому Годвину и двум его сыновьям, Гарольду и Тостигу. Старшего сына Годвина, Свейна, подобная кара уже постигла ранее за кое-какие сумасбродные выходки, включая похищение не кого-нибудь, а самой аббатисы. Впрочем, его отсутствие сожаления ни у кого не вызывало.