Джорджетт Хейер - Завоеватель сердец

В Э их встретило шумное изысканное общество. Лицо Матильды прикрывала вуаль, леди вела себя со скромной сдержанностью, но, хотя она старательно не поднимала глаза, от ее внимания ничего не ускользало. Замок был переполнен благородными лордами, а также их женами, рыцарями и управляющими, пажами, камердинерами и церемониймейстерами. Голова у женщины шла кругом, и она с благодарностью позволила увести себя в предоставленные ей апартаменты.

Здесь личные камеристки Матильды, искоса поглядывая на гранд-дам, назначенных герцогом в услужение их госпоже, искупали ее и переодели для первой встречи с женихом. Она предоставила им нарядить себя так, как они считали нужным. Поглядывая в узкие стрельчатые окна на окружающий пейзаж со сгущающимися серыми сумерками, она подумала про себя, что Нормандия кажется ей блеклой и унылой.

К ужину ее свела вниз графиня Адела, которая зашла к дочери в опочивальню, дабы лично убедиться, что камеристки сделали все как надо. Графиня любезно поболтала с нормандскими гранд-дамами, но Матильде, со страхом ожидающей предстоящей церемонии, голос матери показался зловещим.

Они двинулись по бесконечным каменным галереям, со стен которых на Матильду взирали суровые лица, вышитые на гобеленах. Графиня держала дочь под руку; впереди и позади них стройными рядами шли фрейлины, шлейфы их платьев с легким шорохом скользили по каменному полу.

Матильде показалось, что огромный банкетный зал освещен сиянием тысячи свечей. Бесчисленные огоньки слепили ее; проходя по зале к помосту, установленному под высокими окнами в дальнем конце, она видела лишь желтые язычки. Вот леди поднялась на возвышение; до нее донесся сначала голос отца, а потом и другой, более глубокий; по коже ее пробежали мурашки, когда она узнала его. Ее трепещущая рука легла в сильную ладонь, которая, несмотря на всю свою мощь, тоже подрагивала от волнения; перед глазами Матильды все плыло, но она, однако, смутно различила лицо герцога, когда тот склонился над ее пальчиками, целуя их. Он обратился к ней с формальным приветствием и почти сразу же отпустил ее руку. За столом Матильда оказалась рядом с ним, но разговор поддерживала с Фитц-Осберном, сидевшим по другую сторону от нее. А герцог, похоже, все внимание уделял графу Болдуину и его супруге; к Матильде же он обращался как к незнакомке, однако при этом не сводил глаз с ее лица.

Столкнувшись с подобным обращением, она понемногу начала приходить в себя. Взор ее прояснился, и женщина принялась напряженно наблюдать за всем, что происходит вокруг, мило болтая с Фитц-Осберном и приберегая холодную надменность для герцога. Матильда заметила, что на золотом блюде ей подают самые изысканные яства. Впрочем, ела она немного, пила еще меньше и вскоре встала из-за стола вместе с матерью и своими фрейлинами.

Графиня была в полном восторге от Э, с нетерпением ожидая возможности побывать в Руане, где должны были состояться обещанные после бракосочетания празднества и увеселения. Одобрительно отозвавшись о пышной роскоши и великолепном убранстве, которыми окружил их герцог, она пожелала Матильде счастья в браке со столь благородным женихом.

Матильда едва не утонула в огромной постели, со всех сторон завешенной жесткими занавесями, и негромко проговорила:

– Я всем довольна, благодарю вас, мадам.

Глядя вслед матери, выходящей из опочивальни, она спрашивала себя, что означает эта нарочитая холодность герцога. Заснула Матильда очень не скоро, и сон ее был беспокойным; она несколько раз просыпалась посреди ночи, разбуженная кошмарами.

На следующий день женщина увидела герцога только во время церемонии бракосочетания в церкви собора Нотр-Дам-де-Э. Отец взял ее под руку и провел между рядами вельмож, слетевшихся в Э, чтобы поглазеть на свадебные торжества. На ней было длинное платье, расшитое драгоценными камнями, со шлейфом длиной в несколько элей[38], который несли подружки невесты.

Войдя в церковь, Матильда тут же принялась искать и нашла взглядом Вильгельма, стоявшего у ступеней алтаря вместе со своим сводным братом Мортеном и другими лордами, коих она не знала. Его наряд отливал пурпуром и золотом, на боку висел меч, а шлем венчал золотой обруч. С его плеч до самой земли ниспадала мантия, подбитая золотом, что мерцала и переливалась при каждом его движении.

Церемонию провел Одо, молодой епископ Байе, которому помогали епископы Кутанса и Лизье. Несмотря на то что она была вдовой и, соответственно, уже не девицей, четверо рыцарей держали над головой Матильды вуаль.

После того как были принесены брачные обеты, получено благословение и на головы новобрачных надеты венки из цветов, в замке состоялся банкет, где гостей развлекали шуты и акробаты, а менестрели услаждали их слух музыкой. Между столов водили медведя в наморднике, который нес на плечах обезьянку; зверь шел на задних лапах, а потом под ритмичный бой небольшого барабана исполнил неуклюжий танец. Вслед за ним в залу вбежала труппа акробатов, состаящая из мужчин и женщин, а менестрель затянул хвалебную оду в честь герцогини, аккомпанируя себе на арфе и трубе, заканчивая каждую строфу фанфарами.

Уже с самого рассвета слуги графа д’Э развешивали гирлянды цветов, рассыпали по полу свежий тростник и расставляли на столах кулинарные изыски, на приготовление которых ушло целых три дня. Они предназначались не для того, чтобы их ели, а чтобы ими любовались. Некоторые были окрашены в красный цвет; другие – укрыты золотыми листьями под серебряными узорами. На высоком столе перед герцогиней стоял свадебный торт, макушку которого украшал символ желанного исхода брака – фигурка рожающей женщины. На почетном месте красовался павлин, распушивший перья; глядя на его сверкающее оперение, никому бы и в голову не пришло, что птица под ним зажарена и разрезана для угощения гостей на ломти.

Сигнал к началу банкета был дан, когда слуги внесли на плечах голову вепря, лежащую на зеленом поле и обнесенную изгородью из роз; из пасти у нее торчал свиток с поэмой в честь новобрачных. За нею последовала цапля, оленина в собственном соку и прочие изысканные яства, вызвавшие восхищенные крики гостей герцога. Повара выпекли гербы Фландрии и Нормандии, соединив их печатью, на которой было начертано: «Пируйте на сем празднестве и молитесь за герцога, герцогиню, а также их потомков».

Пажи сбивались с ног, разнося кувшины с вином; мужчины, звеня кубками, с громкими криками поднимали тосты за герцогиню. Она сидела на троне рядом с герцогом, улыбаясь и машинально произнося нужные слова, но время от времени искоса поглядывала на его непреклонный профиль. Ощутив на себе взгляд Матильды, Вильгельм повернул голову и взглянул на нее. В глазах его появился блеск и намек на торжествующую, жестокую улыбку.

– Теперь ты принадлежишь мне, жена, – процедил он сквозь зубы.

Она отвернулась, чувствуя, как жаркий румянец заливает ее щеки. Неужели он женился на ней только ради того, чтобы отомстить? Неужели любовь умерла в его сердце? Матерь Божья, смилуйся над ней, если это и в самом деле так!

Матильда подстегнула свое угасающее мужество. К ней обратился граф Роберт д’Э.

– Миледи, – сказал он, – как удалось склонить вас к браку с моим кузеном, когда он столь жестоко обошелся с вами?

Собрав остатки самообладания, Матильда небрежно ответила:

– Видите ли, граф, я решила, что он – человек отчаянной храбрости, раз отважился прибыть и выпороть меня во дворце моего отца; следовательно, подходящий партнер для меня.

– Хорошо сказано, кузина! – зааплодировал Роберт.

Подняв голову, она заметила, что на нее смотрит герцог. Он услышал ее ответ графу, и в глазах Вильгельма появилось выражение, которое можно было истолковать как восхищение. Его рука дрогнула, словно он собирался сжать ее ладонь, но герцог сдержался и лишь стиснул подлокотник своего кресла. Приободрившись, она решила, что наконец-то начинает понимать его. С живостью и остроумием, которые сразу же пришлись по душе ее новым подданным, Матильда продолжала мило болтать с графом д’Э и Мортеном, взиравшим на нее с неприкрытым обожанием.

Банкет затянулся надолго, и гости развеселились. Наконец, сопровождаемые шутками и смехом, женщины, окружив Матильду, увели ее в супружескую спальню.

Она удалилась с улыбкой; бросив последний взгляд на залу внизу, леди увидела, как джентльмены с беззаботным весельем поднимают кубки за ее здоровье, а Вильгельм застыл рядом со своим креслом, глядя на нее из-под черных бровей.

Камеристки раздели Матильду, отложив в сторону тяжелое подвенечное платье; расплели белое золото ее волос и расчесывали их до тех пор, пока они не окружили ее сверкающей завесой. С веселым хихиканьем и ласковыми увещеваниями леди уложили в постель герцога. Снаружи раздались голоса и шорох шагов. Дамы столпились у двери, широко распахнув ее, стоило жениху приблизиться. Его сопровождала смеющаяся компания друзей; у дверей они оставили герцога одного; дамы вышли в коридор, и дверь за Вильгельмом захлопнулась.

Голоса стали глуше; шаги замерли вдали. Герцог на несколько мгновений застыл у порога, в напряженном молчании глядя на новобрачную. В глубине его глаз вспыхивали искорки; губы его были плотно сжаты, словно он сдерживал себя из последних сил. Вильгельм пересек комнату и подошел к кровати.

– Итак, мадам жена! – проговорил он, и в голосе его прозвучали нотки злорадного вожделения. – Как теперь поживают ваши оборонительные редуты?

Глаза Матильды мерцали в темноте. Желание отомстить ему вдруг покинуло ее. Улыбаясь, она сказала:

– Милорд, вы взяли меня в жены для любви или ненависти? Ответьте, я хотела бы знать.

Вильгельм скрестил руки на груди, словно отгораживаясь от Матильды.

– Я взял вас в жены, мадам, потому что поклялся это сделать, а еще потому, что не терплю неудач. И готов штурмовать вас до тех пор, пока вы не поймете – отныне вашим повелителем стал я!

Она выскользнула из-под одеяла из меха горностая, которым укрывалась, и встала перед ним, стройная, ослепительно белоснежная на фоне темного покрывала.

– Думаю, вы не получите радости от этого завоевания, муж мой, – сказала Матильда, глядя ему прямо в глаза. – Мои редуты рухнули, но сумеете ли вы завладеть моим холодным сердцем?

Она стояла так близко к нему, что, казалось, слышит, какая борьба происходит у него в душе. Он схватил ее за плечи, раздвинув золотую завесу ее волос.

– Клянусь Богом, Матильда, я поклялся, что ты не найдешь во мне мягкости! – срывающимся голосом заявил герцог.

Матильда ничего не ответила, но при виде ее соблазнительной улыбки сердце герцога растаяло. Он подхватил жену на руки и крепко, до боли, прижал к себе, целуя в закрытые глаза и губы до тех пор, пока она не задохнулась от желания. Матильда покорилась ему, лед в ее душе растаял, и по телу пробежал жаркий огонь. Едва не теряя сознание от прилива его страсти, она услышала, как он прошептал:

– Да, я люблю тебя! Кровь Христова, у меня больше ничего нет, кроме этой любви, желанная моя!

Хуберт де Харкорт увидев, как его сын входит в замок Бомон-ле-Роже, решил, что Рауль стал выше ростом. Впрочем, приглядевшись внимательнее, когда тот встал рядом со своими высоченными братьями, отец понял, что ошибался, и спросил себя, как такое могло произойти.

Роже де Бомон – тот самый, который семь лет назад рекомендовал герцогу взять Рауля к себе на службу, – сегодня приветствовал его с большой теплотой и, положив руку на плечо молодому человеку, сам проводил в залу, так что Хуберт даже испугался, что Рауль может возгордиться. Но сын, едва увидев отца, сразу же подошел к нему и смиренно преклонил колени, чтобы получить благословение, глядя на него снизу вверх и улыбаясь со столь искренней радостью, что Хуберту в который уже раз показалось, будто в чертах сына вновь ожила его покойная супруга. Он что-то недовольно проворчал по поводу багряной мантии Рауля, назвав ее щегольской тряпкой, но при этом преисполнился гордости оттого, что его сын одет с куда большей роскошью, чем даже молодой Ричард де Бьенфет, их сосед, специально приглашенный на эту встречу. Когда Рауль поднимался с колен, Хуберт метнул быстрый взгляд ему за спину и с удовлетворением убедился – он прибыл в Бомон-ле-Роже именно с таким эскортом, который и подобает посланцу самого герцога.

Ни для кого не было секретом, зачем Рауль приехал в Эврецин с мандатом от Вильгельма. Вот уже много недель вороны шумно ссорились в кронах высоких деревьев, растущих вокруг Харкорта, но и без этих зловещих предзнаменований войны вся Нормандия знала, что после осады Арка французский король планирует вторгнуться в их страну, чтобы свергнуть герцога. Купцы и бродяги приносили из Франции вести о ведущихся там больших приготовлениях, и, хотя никто не знал в точности, какие именно силы собирает под своей рукой король, по слухам, к нему присоединились даже принцы Гаскони и Оверни. Ничуть не встревоженные, бароны с гордостью отмечали: мощь Нормандии пробуждает в ее соседях великую ревность и зависть. Бароны ничего так не желали, как встретиться с этими важными принцами на поле брани, поэтому, когда Рауль посвятил их в планы герцога, они обменялись разочарованными, унылыми взглядами и на их лицах отразилось явное отвращение.