А нормандская армия по-прежнему держалась на почтительном отдалении от захватчиков, высылая небольшие карательные отряды, донимавшие короля своими комариными укусами.

Советники Генриха полагали, что им нечего опасаться герцога, и потому его болезненные налеты не слишком их беспокоили. Они не сомневались – именно их продвижение вперед вынуждает его отступать, осталось лишь зажать его в тиски вместе с принцем Эдом, чтобы наконец заставить принять бой. Но Генрих, помня блеск этих ястребиных глаз, сохранял бдительность, приказывая выставлять часовых по ночам и каждый день ожидая, что ему придется отражать одно из внезапных нападений, на которые герцог был большой мастер.

От своего брата, идущего во главе бельгийского войска, Генрих получал лишь отрывочные известия. Многие французские лазутчики, выступившие из лагеря Эда, попросту исчезали без вести, а их донесения нередко попадали в руки герцога Вильгельма.

В лагере нормандцев тревога поселилась в трех сердцах, но король Генрих ничего не знал об этом, как не подумал бы и придать значение тому факту, что об одном нормандском рыцаре вот уже пять дней не было ни слуху ни духу. Однако каждое утро герцог Вильгельм, открывая глаза, первым делом задавал своим людям один и тот же вопрос: «Рауль вернулся?» Когда же они отвечали: «Еще нет, монсеньор», он не подавал виду, что расстроен, и лишь крепче сжимал губы, а потом с головой погружался в ежедневные заботы, так что у него не оставалось времени тревожиться о судьбе своего любимца.

А вот отцу и другу Рауля не удавалось с такой же легкостью скрыть беспокойство. У Хуберта вытянулось лицо, а в груди поселилось недовольство и обида; Жильбер же, по большей части, хранил молчание, предпочитая день и ночь околачиваться вокруг аванпостов лагеря. Однажды Хуберт зашел к герцогу по какому-то делу, и, когда уже выходил из его шатра, Вильгельм обронил:

– Я отправил лазутчиков в Дримкур.

– Какой прок будет от этого моему сыну, сеньор? – ответил Хуберт.

Вильгельм, сделав вид, что не заметил угрюмого уныния в его голосе, пояснил:

– Я должен знать, что с ним случилось.

Хуберт фыркнул. Его негодующий взгляд встретился с глазами Вильгельма; ему показалось, что под маской самообладания герцога он заметил тень снедавшей его тревоги, поэтому мужчина вспомнил – Вильгельм тоже был другом Рауля. Хуберт отвел глаза, прочистил горло и грубовато заметил:

– Я надеюсь, с ним все в порядке.

– Я тоже, – сказал герцог. – Он дорог мне: у меня больше нет таких друзей.

– Я совершенно уверен, что он цел и невредим, – упрямо продолжал Хуберт. – Я не собираюсь лишаться сна из-за Рауля, поскольку мальчик наверняка неплохо устроился в лагере графа Роберта, пока мы его оплакиваем здесь.

Но, несмотря на столь храбрые речи, Хуберт все-таки лишился сна и покоя из-за Рауля. В тот вечер он не пожелал присоединяться к своим друзьям, кои предполагали провести несколько часов за игрой в кости, а улегся на тюфяк, накрывшись мантией и прислушиваясь к звукам, долетавшим снаружи. Они были самыми обыкновенными: вот в лесу к западу от лагеря завыл волк; изредка доносился храп или стоны людей, спавших под звездами, или же негромкий сонный шепот; трещали костры, разбрасывая искры; да время от времени лошади, привязанные к столбам, вбитым в землю, фыркали, переступая ногами, и грызли удила. В этих звуках не было ничего необычного, что могло бы привлечь внимание Хуберта, но вдруг ему показалось, будто он слышит топот копыт коня, галопом приближающегося к лагерю. Приподнявшись на локте, он прислушался: топот стал громче, ошибиться было нельзя; Хуберт вскочил со своего тюфяка как раз в тот момент, когда с ближайшего сторожевого поста донесся громкий окрик.

В волнении он даже не заметил, что закутался в мантию, вывернутую наизнанку, и поспешил в ту сторону, откуда донеслись звуки неожиданной суматохи и оживления. Его догнали Жильбер Дюфаи и молодой Ральф де Тони, игравшие в шахматы при свете факела.

– Вы слышали сигнал тревоги? – спросил Жильбер. – Это французы или Рауль?

Впереди из темноты возник большой шатер Вильгельма. Чувствуя себя полным дураком, Хуберт проворчал:

– Скорее всего, ни то и ни другое. Нет никакого смысла бежать сломя голову и расспрашивать часовых.

Он окинул суровым взглядом Жильбера, и тот тактично ответил:

– Да, согласен, но мы можем подождать здесь и посмотреть, кто это.

Полог шатра герцога откинулся в сторону; в проеме стоял Вильгельм.

– Что это за всадник? – резко бросил он.

– Не знаю, монсеньор, – начал было Жильбер, – но, думаю…

– Ступайте, чтобы узнать, и доложите мне, кто приехал, – распорядился герцог. В лунном свете он заметил стоявшего чуть поодаль Хуберта и властно поманил его к себе пальцем. Заметив, что мантия на старом воине надета наизнанку, Вильгельм ласково сказал: – Если это Рауль, он сразу же придет к моему шатру. Давайте подождем вместе, скоро мы все узнаем.

Вслед за герцогом Хуберт последовал в шатер, где уже сидел граф Мортен, и начал было объяснять, что он вскочил с тюфяка вовсе не за тем, чтобы посмотреть, Рауль это прибыл или нет, а просто случайно оказался возле жилища Вильгельма, когда прозвучал сигнал тревоги. Но договорить ему не дали, потому что уже через несколько минут снаружи раздались шаги, кто-то откинул полог, и внутрь, пошатываясь, вошел Рауль, держась одной рукой за стену шатра и моргая от света ламп, что свисали с центрального шеста. Лицо его посерело от усталости, глаза ввалились и покраснели, а левая рука, безвольно висевшая вдоль тела, была небрежно замотана окровавленным шарфом.

– Хвала Господу! – воскликнул герцог; подойдя к Раулю, он силой усадил его в собственное кресло с подлокотниками, стоявшее у стола. – Последние три дня я уже считал тебя мертвым, друг мой, – сказал Вильгельм. Рука его легонько сжала плечо Рауля; он бросил нетерпеливый взгляд на своего сводного брата. – Вина, Роберт!

Мортен уже и сам наливал вино в рог из походной фляги, стоявшей на столе. Хуберт выхватил рог у него из рук и поднес его к устам Рауля, будто у сына не было сил удержать его самому.

По губам Рауля скользнула слабая улыбка, когда он принял рог и надолго приложился к нему. Испустив тяжелый вздох, он затуманенным взором обвел три склонившихся над ним напряженных лица. Жильбер, тихонько скользнувший в шатер вслед за остальными, заметив, что из-под грубой повязки сочится кровь, быстро сказал: «Сейчас я приведу лекаря!» – и выскочил вон.

– Мне не нужен лекарь, – заплетающимся от усталости голосом проговорил Рауль. Выпрямившись в кресле, он взглянул на герцога. – Я не мог приехать раньше.

– Какие известия ты мне привез, Рауль? – осведомился герцог. – Где остановился принц Эд?

Рауль смахнул влажные пряди волос, прилипшие ко лбу.

– Бежал… вместе со всеми. – Юноша содрогнулся. – В Мортемере остались десять тысяч трупов. Я задержался, чтобы узнать и рассказать, чем все закончилось. – Порывшись в кошеле на поясе, Рауль вынул оттуда запечатанный пакет. – Это от графа Роберта.

– Кровь Христова! – вскричал Мортен. – Десять тысяч погибших?

Герцог взял у Рауля пакет и вскрыл его. Пока он читал донесение, а Мортен и Хуберт донимали Рауля расспросами, Жильбер привел в шатер лекаря; сей достопочтенный эскулап, обнажив уродливый порез на предплечье Рауля, начал его промывать и обрабатывать.

Осмотрев рану, Хуберт заявил:

– Ерунда. Как ты получил ее? Не во время ли этой схватки в Мортемере?

– Эту царапину? О нет, Мортемер тут ни при чем. Я угодил в засаду в пяти лигах от него. – Опустив взгляд на свою руку, которую лекарь держал над миской с водой, он сказал: – Перевяжите ее покрепче, любезный! Я же не могу, как свинья, залить кровью весь шатер герцога.

Вильгельм вернулся к столу, держа в руке донесение.

– Не говори глупостей, Рауль, – сказал он. – Или ты полагаешь, я стану возражать против капельки крови? – Герцог опустился на один из табуретов. – Итак, Роберт пишет, что рассеял бельгийское войско, а Ги Понтье захватил в плен. А теперь расскажи мне о случившемся.

– В голове у меня все перепуталось, – пожаловался Рауль. И вновь дрожь пробежала по его телу. – Мне постоянно чудится запах крови. Я никак не могу отделаться от него, – с отвращением заявил он.

– Не обращай внимания, – подбодрил его Хуберт. – Или ты не видишь, что герцог ждет твоего рассказа?

Рауль улыбнулся Вильгельму.

– О… да! Словом, когда я добрался до графа Роберта, он стоял лагерем на Андели и как раз получил от Ральфа де Мортемера известие о том, что принц Эд вошел в Мортемер-ан-Лион, где и расположился со всем своим войском… Если вы не дадите мне чего-нибудь поесть, больше я вам ничего не скажу. Со вчерашнего дня у меня во рту и маковой росинки не было.

– Будь я проклят! Ты же умираешь с голоду! – Мортен, придя в ужас от вынужденного поста Рауля, поспешно поднялся с табуретки и подошел к столику у стены шатра, на котором стояли остатки ужина герцога.

– Да, но я ничего не смог найти, потому что все сервы в страхе бежали от французского нашествия. – Рауль принял у Мортена ломоть хлеба с мясом и жадно впился в него зубами, продолжив рассказ уже с набитым ртом. – Я передал графу ваши письма, монсеньор. Потом вернулись его лазутчики с донесением – Эд остановился в Мортемере, а Роберт, узнав о том, что французы подвергли город жестокому разграблению, и правильно угадав, что те, кто не напьется допьяну, будут ночью возлежать с публичными девками из борделя, отдал приказ о ночной атаке на город. Одновременно он отправил весточку в Дримкур де Гурнею и лорду Лонгевиллю, в которой сообщил им о своих планах. – Вновь приложившись к вину, Рауль кивнул Вильгельму. – Все было сделано так, как поступили бы вы сами, монсеньор.

– Это было три дня тому? – спросил герцог, сверяясь с донесением.

– Думаю, да. Мы встретились с де Гурнеем на дороге, подошли к Мортемеру еще до рассвета и окружили его. С нами был и Ральф де Мортемер. Он сказал, что замок еще держится, но никакого значения это уже не имело. Эд и прочие военачальники – Понтье и Мондидье, и Герберт Вермандуа, и графы Суассона – о да, и Клермон, разумеется, – устроились с максимальным комфортом. Все было так, как и предполагал Роберт: солдаты или забылись пьяным сном, или забавлялись с девками, так что часовых не было. Мы подошли к ним вплотную, и ни одна живая душа нас не заметила.

– Роберт последовал моему совету? – перебил его герцог. – Пьяные или нет, но их было пятнадцать тысяч, насколько я могу судить.

Рауль поморщился, когда лекарь стал туго затягивать повязку у него на руке.

– Успокойтесь, сеньор, он старался избегать напрасных жертв. Все было проделано в точности так, как мы здесь планировали. Роберт поджег крайние дома, а центр города обстрелял из баллист факелами, смоченными в смоле. – Рауль умолк, глядя прямо перед собой невидящим взором, словно заново переживая этот огненный ад.

– Хорошо придумано! – вскричал Мортен. – Держу пари, город занялся, как миленький!

Рауль, вздрогнув, метнул на него быстрый взгляд.

– Да. – Молодой человек испустил долгий вздох. – Город действительно загорелся очень быстро.

– Но что было потом? – поторопил сына Хуберт. – Они что, поджарились живьем или вышли и стали сражаться?

– Некоторые – те, кто был слишком пьян, чтобы пошевелиться, – сгорели. Многие сбежали из города. Люди Роберта перекрыли улицы, но французы дрались как одержимые. Но у них не было ни времени, ни возможности собраться вокруг своих вожаков и выстроиться в боевые порядки: мы убивали их, пока они пытались прорваться. Валеран Понтье погиб на месте: я сам видел, как он упал; граф Ги попал в плен, как и Мондидье. Эд сбежал; думаю, Рено де Клермон тоже, но не уверен. К полудню от Мортемера остались одни головешки, а запах горелой плоти… – Внезапно Рауль вскочил на ноги. – Я больше не хочу говорить об этом! – сердито заявил он.

– Святые угодники, глядя на тебя, можно подумать, будто ты не хотел убивать французов, – ошеломленно заметил Хуберт.

– Разумеется, хотел! – не оборачиваясь, бросил Рауль. – Я бы поджег город собственными руками! Но они дрались как герои, поэтому, полагаю, я не обязан радоваться, слыша жуткие вопли людей, сгорающих заживо, а?

– Иди спать, Рауль, – сказал герцог. – Мы все знаем, в бою ты дерешься, как лев, но тебя охватывает отвращение, когда все заканчивается.

– Кровь Христова, сейчас меня уже не тошнит! – резко бросил Рауль. – Мы рассеяли французов, а все остальное мне нисколько не интересно. – Направившись было к выходу из шатра, он приостановился и бросил через плечо: – Двоих я зарубил сам, причем очень грязно. Один из них и нанес мне эту рану. – Рауль коснулся рукой своего раненого предплечья, и в глазах у него застыла горькая улыбка.

– Перерезал им дыхательное горло? – с надеждой осведомился Хуберт.

На лице Рауля отразилось удивление.

– Нет, одному выпустил кишки, а второго переехал Бланшфлауэром. Жильбер, я настолько устал, что едва стою на ногах, качаясь, словно пьяный француз. Дай мне руку, чтобы я не опозорился на весь лагерь.