– Одна половина мертва, а вторая жива! Неужели такое может быть? – Гарольд явно не верил своим ушам. – Я испытываю большое желание повидать эту странную и ужасную женщину.

Рауль в свойственной ему манере негромко заметил:

– Смотрите, чтобы вам не стало дурно от ее вида и запаха, милорд.

Гарольд вопросительно взглянул на него, но Рауль ограничился тем, что ответил:

– Вы сами все увидите; на мой взгляд, зрелище не из приятных.

Герцог отложил в сторону косточку каплуна, которую обсасывал.

– Советую вам прислушаться к Раулю, эрл Гарольд. Одни называют его Хранителем, зато другим он известен под именем Привереда, а также Друг Того, у Кого Нет Друзей. Я говорю правду, Рауль?

– В общем, да. Но я не предполагал, что вы знаете об этом, монсеньор.

Герцог улыбнулся.

– Тем не менее ты знаешь меня не хуже других, – загадочно обронил он. Заметив приближающегося шута, Вильгельм поманил его к себе. – Ну, ты привел мне диковинку сенешаля, приятель?

– Да, братец, вот она идет. – Гале ткнул пальцем в ту сторону, откуда к ним ковыляющей походкой приближалась нелепая, закутанная в тряпки фигура под вуалью, которую вел за собой серв, держа ее за руку.

Герцог отодвинул тарелку в сторону и облокотился о стол.

– Иди-ка сюда, любезный, и приведи мне свою дочь, чтобы я мог собственными глазами взглянуть на то, какой создал ее Господь, – милостиво сказал он.

Из глубины вороха одеяний донесся тонкий безжизненный женский голос:

– Милорд, меня создал дьявол, а не Господь Бог в неизреченной милости своей.

Герцог нахмурился.

– Что за кощунственные речи ты ведешь, женщина? – Вильгельм сделал знак рукой. – Подойди ближе и сними эти покровы. Ты показывала себя за деньги моим солдатам: теперь покажись и мне.

Она подошла к столу едва ли не вплотную, распространяя вокруг себя тошнотворный запах разложения и гниющего мяса. Эрл Гарольд внезапно поднес к носу салфетку.

– Теперь вы сами увидите, говорил ли я правду, монсеньор! – заявил Фитц-Осберн.

Отец женщины, непрестанно кланяясь герцогу, принялся разматывать грубые тряпки, скрывавшие бесформенную фигуру. Закончив, он отступил на шаг и гордо произнес:

– Вот такой она и была с самого рождения, милостивый господин.

– И единственной частью ее организма, которая обрадовалась этому, был ее живот, воскликнувший: «Хвала Господу, свой голод я могу утолять отныне двумя ртами!» – воскликнул Гале и ткнул своим шутовским жезлом эрла Гарольда. – Эй, кузен, тебя что, тошнит?

Эрл быстро вскочил на ноги и принялся нашаривать кошель, который носил на поясе. Он изменился в лице, когда женщина предстала перед ним обнаженной, и при виде ее мертвой половины, свисавшей набок и тянувшей ее к земле, желчь подступила к горлу Гарольда. Тело ее покрылась гнилостными язвами и струпьями; высохшие руки свешивались вниз, при каждом ее движении раскачиваясь из стороны в сторону; голова подпрыгивала и болталась, а плоть выглядела изъеденной червями и отваливалась от костей.

Эрл отбросил салфетку в сторону, словно сердясь на себя за то, что она ему вообще понадобилась, и подошел к женщине, положив ладонь на ее печальную живую голову.

– Да смилуется над тобой Господь, бедное создание, – мягко сказал он, вложив ей в ладонь кошель и сомкнув вокруг него ее безжизненные пальцы, после чего, не оборачиваясь, зашагал прочь.

Герцог смотрел ему вслед.

– Да, от ее вида его затошнило, но он смог заставить себя коснуться ее, преодолев собственное отвращение, – пробормотал Вильгельм. На краткий миг герцог встретился с Раулем взглядом. – В нем и впрямь есть величие. – Вильгельм повернулся к Фитц-Осберну. – Передай этой женщине кошель и от меня, Гийом. – Он окинул ее критическим взглядом. – Девочка моя, кажется, чистилище тебя ждет уже здесь, на земле. Ступай с Богом. – Глядя на удаляющуюся пару, Вильгельм коротко сказал: – Фу! Ну и запашок! Подай мне свою розу, Гийом. Какая влюбленная дурочка подарила тебе ее?

Фитц-Осберн, расхохотавшись, вытащил цветок из-под застежки, что удерживала на плече его мантию, и протянул цветок герцогу.

Вильгельм поднес розу к носу.

– Ты был прав, Рауль: зрелище действительно ужасающее, – заметил он.

Гале, уже некоторое время хранивший молчание и рисовавший в пыли какие-то фигурки, подняв голову, вперил взгляд в Вильгельма. Глаза его засветились неземным светом; на лбу выступил пот; чужим голосом шут произнес:

– Братец, ты только что видел загадку, разгадать которую у тебя не хватит мозгов.

– Что ж, разгадай ее для меня, шут, – отозвался Вильгельм, по-прежнему вдыхая чистый и сладкий аромат розы.

– Ты только что видел Англию и Нормандию, братец, две разные страны, но объединенные одним правителем; некогда обе были сильными и здоровыми, однако теперь одна умерла, гниет и разлагается, неподъемной ношей отягощая другую, которая пока еще в состоянии поддерживать ее своей силой и богатством.

– Чушь! – презрительно бросил Фитц-Осберн.

Герцог же не отрывал взгляда от бутона розы, которую держал в руке.

– Продолжай, друг мой Гале. И какая же из них, по-твоему, Нормандия?

Шут вытянул костлявый палец, и они увидели, что он дрожит.

– А ты разве не знаешь, братец Вильгельм? Не-ет, тебе это прекрасно известно, с твоим-то орлиным взором! Нормандия – это и есть та гниющая плоть, что вытягивает жизненные соки из Англии. Потому что Англия заберет у Нормандии все, что та может дать, и оставит ее увядать и умирать; ты сам это видел сегодня – да, и это увидят твои сыновья в грядущие годы, к своей неизбывной горечи!

У Фитц-Осберна отвисла челюсть; Рауль же во все глаза смотрел на герцога, который метнул на шута быстрый взгляд из-под насупленных бровей.

Воцарилось тяжелое молчание. Наконец Вильгельм отвел взгляд от лица шута.

– Да будет так, – размеренно проговорил он и вновь склонил голову к бутону розы, нюхая его.

Глава 6

Они направились на запад, к Сен-Ло, расположенному на реке Вир, в пустынном и малонаселенном уголке графства Котантен. Здесь их и встретили гонцы из Руана, привезшие с собой письма для герцога. Он быстро пробежал их глазами и задержался лишь на одном, где речь шла об Англии. Наконец протянул его эрлу Гарольду со словами:

– Полагаю, это и вас касается.

Пока эрл читал письмо, герцог продолжал вскрывать остальные депеши, ни разу не взглянув на Гарольда, чтобы понять, как тот воспринял известия, содержащиеся в кратком донесении, которое он держал в руке.

Но на лице эрла не дрогнул ни один мускул. Он читал не спеша, и в глазах его застыло задумчивое выражение. Письмо сообщало о том, что здоровье короля пошатнулось: он все реже выезжал на охоту, проводил все больше времени в молитвах и размышлениях, раздражался из-за каменщиков, работающих над возведением аббатства, которое должно было увековечить славу святого Петра на острове Торни, расположенном на окраине Лондона. Этому аббатству полагалось стать местом последнего упокоения короля, и он вбил себе в голову, что строители не успеют закончить здание к тому моменту, как тело его нужно будет придать погребению.

Далее письмо сообщало о беспорядках на севере, где правил Тостиг. Эрл Гарольд, аккуратно сложив его, вернул Вильгельму. Герцог же, взяв перо и чернила, принялся писать ответ в Руан. Рука его двигалась быстро и уверенно, оставляя характерный росчерк.

Не отрывая взгляда от тряпичной бумаги под рукой, он сказал:

– Знаете, друг мой, я бы не стал долго терпеть таких буйных людей, как ваш брат.

– Я тоже, – мрачно отозвался эрл.

Еще некоторое время Вильгельм продолжал писать, не говоря ни слова. Дойдя до конца страницы, посыпал ее мельчайшим песком и, наконец, стряхнул его на пол. Отложив письмо в сторону, герцог вновь окунул перо в чернильницу.

– Думаю, – с расстановкой, выводившей эрла из себя, проговорил он, – думаю, вам пришло время возвращаться в Англию, эрл Гарольд.

Эрла вдруг охватило непреодолимое желание вскочить и пробежаться по тесной комнате. Он подавил его и остался сидеть, не сводя глаз с лица Вильгельма.

– Время пришло не только для этого, – тщательно подбирая слова, сказал Гарольд.

Он смотрел, как перо герцога коснулось бумаги – раз, другой, третий. Эрл вдруг заметил, что пальцы его выбивают дробь по резному подлокотнику кресла, и крепко стиснул ими твердое дерево, чтобы не выдать себя. Он ждал, что герцог заговорит, но Вильгельм продолжал писать. Эрл мысленно взвешивал одну фразу за другой и тут же отбрасывал их. Наконец резко бросил:

– Будьте со мной откровенны, герцог Вильгельм: что вам от меня нужно?

При этих его словах герцог поднял глаза и отложил перо в сторону. Оттолкнув от себя бумаги, сцепил руки в замок на столе и сказал:

– Эрл Гарольд, много лет назад, когда я был совсем еще мальчишкой и находился под присмотром опекунов, король Эдуард гостил у меня при дворе в качестве моего друга. В те дни он пообещал мне, что если когда-нибудь станет королем Англии, но не сумеет зачать собственного наследника, то оставит трон мне. – Вильгельм сделал паузу, но эрл молчал. Гарольд откинулся на спинку кресла, упираясь затылком в твердое резное дерево, и на лице его не отражалось ничего, кроме вежливого интереса. Герцог окинул его явно одобрительным взглядом. – Четырнадцать лет тому, – продолжал он, – я побывал в Англии с визитом у короля, и он повторил свое обещание, передав мне в качестве заложников Вульнота, Хакона и Эдгара, сына Эдвульфа. Полагаю, это вам известно?

– Я слышал об этом, – спокойно подтвердил эрл, лицо которого по-прежнему ничего не выражало.

– Король пребывает в весьма почтенном возрасте, – заметил Вильгельм, – а я не единственный, кто хочет занять его трон.

Глаза эрла блеснули, но он предпочел промолчать.

– Например, Эдгар, несовершеннолетний Этелинг, – после едва заметной паузы продолжал Вильгельм. – У меня нет сомнения, что многие хотели бы усадить на трон именно его.

– Очень может быть, – согласился Гарольд. Он шевельнул рукой так, чтобы солнечный луч упал на перстень с рубинами балэ у него на пальце, и, полузакрыв глаза, любовался игрой света.

– Мне нужен человек, который действовал бы от моего имени в Англии, – сказал герцог, – представляя мои интересы до тех пор, пока Эдуард не отправится к праотцам… и после этого.

– Вы имеете в виду меня? – осведомился эрл, и в голосе его звякнула сталь.

– Вас, – согласился Вильгельм, – если вы дадите клятву поддержать мое право на трон.

Эрл улыбнулся. Оторвав взгляд от перстня, он обнаружил, что Вильгельм в упор смотрит на него. Гарольд не дрогнув встретил его взгляд, и дуэль эта длилась столько, что посторонний наблюдатель успел бы досчитать до пятидесяти. В комнате царило молчание, нарушаемое лишь веселой трелью жаворонка, доносившейся откуда-то из высокой голубой дали.

– Значит, вот почему вы удерживали меня, – безо всякого удивления или гнева проговорил наконец эрл.

– Именно поэтому, – отозвался Вильгельм. – Призна́юсь вам откровенно, эрл Гарольд, окажись вы другим, я бы не прилагал к этому столько усилий. Я заявляю вам совершенно прямо и честно, что в вашем лице впервые за долгие годы встретил человека, к которому питаю… уважение.

– Польщен, – с иронией откликнулся Гарольд.

– И имеете на то полное право, – с намеком на юмор ответил герцог. Он смотрел, как последние песчинки провалились в трубочку часов на столе, и перевернул их.

– И чем же вы намерены подкупить меня, милорд герцог? – поинтересовался Гарольд.

По губам Вильгельма скользнула презрительная улыбка.

– Эрл Гарольд, вы можете считать меня кем угодно, но только не дураком. Подкуп я приберегаю для менее достойных людей.

Гарольд едва заметно наклонил голову.

– Премного благодарен. Хорошо, я задам свой вопрос следующим образом: какую награду вы готовы предложить сыну Годвина?

Герцог несколько мгновений молча смотрел на него.

– Гарольд, стоит вам только захотеть, и вы станете вторым после меня человеком в Англии, – сказал Вильгельм. – Я отдам вам в жену свою дочь Аделу, и вы сохраните все свои нынешние владения.

Если предложение взять в жены девочку, которая была младше его собственного ребенка от первого брака, и показалось эрлу нелепым и смехотворным, он ничем не выдал этого.

– Что ж, это благородно с вашей стороны! – пробормотал Гарольд и вновь принялся разглядывать свой перстень. – А если я откажусь?

Герцог, понимая, что всякие увертки в разговоре с таким человеком уже стали бесполезными, ответил:

– Говоря прямо, сын Годвина, если вы откажетесь, я не позволю вам покинуть берег Нормандии.

– Понятно, – сказал Гарольд. Он мог бы добавить, что ему все стало понятно еще много месяцев тому и что с тех самых пор он, взвешивая свои шансы на побег, готовил ответ на требования герцога. Но сейчас в его глазах не было улыбки, а губы сложились в суровую линию. Гарольд глубоко вздохнул, словно завершая борьбу, которая дорого обошлась ему, однако голос его прозвучал легко и приятно, как всегда, ничем не выдавая чувств, обуревавших его. – Похоже, у меня нет выбора, герцог Вильгельм. Я дам вам клятву, – сказал он.