– Редкой у вас породы сокол, монсеньор, – сказал Хью де Гурней. – Говорят, он никогда не промахивается.

Вильгельм погладил пальцем перья сокола.

– Никогда, – подтвердил он, не поворачивая головы.

Заливистый рев труб в другом конце залы возвестил о появлении головы вепря, того самого, что герцог собственноручно заколол в лесу Гуфферс. Голову зверя внесли на огромном серебряном блюде и подали к той части стола, где сидел Вильгельм. Один из управляющих принялся разделывать ее, а слуги с ломтями на длинных вертелах разбежались вдоль стола, предлагая мясо гостям герцога.

В дальнем конце залы, где сидели гости попроще, стоял громкий гул голосов. Разговор вертелся вокруг предполагаемого визита герцога в Котантен. Он намеревался отправиться в Валонь[8], дабы поохотиться на медведей в тамошних лесах, и собирался взять с собой лишь небольшой эскорт, поскольку предоставленные ему покои не вместили бы даже столь жалкий двор, как тот, что герцог держал в Фалезе.

С ним должны были поехать несколько его баронов и личная охрана из рыцарей с дружинниками под командой Гримбо дю Плесси, смуглого угрюмого мужчины с губой, рассеченной шрамом, который он получил в одном из прошлых сражений. Гримбо входил в ближний круг герцога и сейчас сидел рядом с Раулем за столом у двери. Насколько знал юноша, сопровождать герцога должны были всего два лорда: Хэмфри де Боэн, чьи земли лежали на самой границе Котантена, и Ги, младший сын Бургундской династии, сидевший по правую руку от герцога.

Ги был немногим старше Вильгельма, которому приходился кузеном, однако рос и воспитывался вместе с ним во дворце Водрей. Он был привлекательным молодым человеком, но при этом слишком уж гордился своей красотой. Его длинные ресницы представлялись Раулю чересчур женственными, а улыбка – чрезмерно приторной и слащавой. Он был элегантен до утонченности и ленив до апатичности, но между тем старался располагать к себе людей. Рауль же предпочитал более сурового и не столь обходительного принца, несмотря на то что заручиться его расположением было не так-то легко. Юноша перевел взгляд с Ги на лицо герцога, восхищаясь молодым человеком, которому принес клятву верности.

Хотя он служил ему вот уже три месяца, лично иметь дело с герцогом юноше еще не доводилось и он знал о нем не более того, что известно всему остальному миру. По глазам Вильгельма решительно невозможно было прочесть, о чем он думает. Широко расставленные, они очень походили на глаза сокола, которого он ласкал, разве что иногда казались до черноты темными. В них таился огонь, как если бы они наблюдали за окружающим миром даже тогда, когда герцог думал о чем-то своем. Взгляд их был прямым и нередко приводил в замешательство. Рауль иногда думал, будто герцог своим пронзительным взором способен прочесть самые сокровенные мысли любого своего собеседника.

Нос с горбинкой был одновременно благородным и высокомерным. Губы – изящны и четко очерчены; хотя в изгибе их таилась некоторая язвительность, Вильгельм мог улыбаться с неожиданной добротой и весельем, но чаще всего уста герцога выражали неумолимую непреклонность. Он неизменно держал уста плотно сжатыми, словно охраняя свои секреты, однако в гневе уголки их начинали подрагивать. И тогда становилось очевидно, какие страсти в нем бушуют; почти всегда они оставались под контролем, но в случае подстрекательства грозили вырваться наружу, предвещая смести все, что было до них: доброту, справедливость и дипломатичность.

Физически Вильгельм производил впечатление крепко сбитого молодого человека. Рост отца любопытным образом сочетался в нем с коренастой приземистостью бюргеров по материнской линии. В его фигуре ощущалась некая внушительность, не свойственная Роберту Великолепному; пальцы герцога были длинными, сужающимися к ногтю, однако ладони – совершенно квадратными, крестьянскими. По мнению Рауля, это были сильные руки человека труда.

Уже в столь молодом возрасте, как сейчас, герцога отличала огромная сила и выносливость. Создавалось впечатление, будто ему неведома усталость; он мог продержаться в седле дольше самого стойкого из своих рыцарей, а мощным ударом в тренировочных поединках и на турнирах сшибал с коня даже такого закаленного бойца, как Гуго де Грантмеснил, один из лучших воинов Нормандии. Молодой герцог страстно любил охоту, особенно соколиную, равно как и все виды рыцарских единоборств. Рауль своими глазами видел, как он на полном галопе всаживал одну стрелу за другой в самый центр мишени; а еще про Вильгельма говорили, что согнуть его лук и натянуть тетиву не может никто, кроме него самого.

В мысли Рауля вторгся чей-то голос. Повернув голову, юноша понял: рыцарь, сидящий напротив, интересуется у него, не вошел ли он в число тех, кто должен был отправляться в Котантен. Рауль застенчиво ответил, что полагает, будто сенешаль Фитц-Осберн назвал его имя среди тех, кто будет сопровождать герцога.

– Смею надеяться, вам представится возможность недурно там поразвлечься, – заметил его собеседник, вытирая хлебным мякишем тарелку.

Раулю вдруг показалось, что это невинное, в общем-то, замечание, привлекло внимание Гримбо дю Плесси и тот резко вскинул голову. За стулом юноши раздался скрипучий смех; обернувшись, он увидел, что это шут трясет своим жезлом с погремушкой.

– Редкая возможность поразвлечься для рыцарей герцога, – ухмыльнулся Гале, прижав жезл к щеке. – О, малыш, хвала святым, что на поясе у Гале ты будешь в полной безопасности!

Лицо Гримбо потемнело; выбросив свою лапищу, он схватил шута за тоненькую ручку и рывком бросил его на колени рядом с собой.

– Эй, дурак, что ты там мелешь? – прорычал он.

Гале, скорчившись, захныкал.

– Не смей делать больно бедному Гале! Редкая возможность, я сказал, редкая возможность поразвлечься в Валони! – Всмотревшись в лицо Гримбо, шут вновь рассмеялся своим дребезжащим смехом. – А ты, кузен, тоже будешь охотиться на благородного оленя в славной компании? Право слово, сам увидишь, что он не так прост, как кажется.

– Пошел прочь, болван!

Гримбо небрежно отшвырнул шута, и тот простерся на полу, зарывшись в тростник. Встав на четвереньки, он завыл, подражая собаке. Один из пажей, спешивших к столу, споткнулся об него и рухнул, выронив поднос, который держал в руках. Гале, глядя на пажа, покачал большой головой и простонал:

– Бедный шут оставил честну́ю компанию без ужина! – С этими словами он бросился подбирать разлетевшиеся по полу ломти мяса головы вепря, после чего, прихрамывая, заковылял к очагу в дальнем конце комнаты.

– Дурака не помешало бы выпороть, – обронил Гримбо и повернулся к столу, хватая толстыми короткими пальцами куски мяса с тарелки.

А Рауль проводил взглядом шута, когда тот отправился к очагу, с любопытством наблюдая, как Гале улегся на полу рядом с одной из гончих и пробормотал несколько слов ей в ухо. Шут погремел бубенчиками на своем колпаке, что-то проворчал себе под нос, оглядываясь по сторонам с ужимками и гримасами и наконец затих, скорчившись у огня. Но, заметив, что Рауль смотрит на него, Гале улыбнулся ему печальной, полубезумной улыбкой и начал раскачиваться, сидя на месте и обхватив себя руками. Юноше стало интересно, какие мысли бродят в затуманенном мозгу шута. Рауль швырнул ему кусок мяса, и шут бросился за ним одновременно с собакой, а после они устроили шумную потасовку, злобно рыча и скаля зубы друг на друга.

Но тут за господским столом возникло некоторое оживление, поэтому головы всех присутствующих обернулись в ту сторону. Герцог, встав со своего места, направился к винтовой лестнице, что вела на галерею и к комнатам наверху. На мгновение он приостановился, чтобы выслушать своего кузена Бургундского, который перехватил его, положив руку ему на плечо с фамильярностью, являвшейся его отличительной чертой. У герцога на руке по-прежнему сидел сокол, и он все так же машинально поглаживал птицу пальцем, однако взгляд его был устремлен на лицо Ги, безучастный и неулыбчивый. Солнечный луч, проникший в залу через окно, проделанное высоко в стене, окрасил золотом его черные кудри, рассыпавшись искрами по черному камню перстня, надетого на палец, которым он гладил птицу. Дядя герцога, Вальтер, мужчина средних лет, остановился чуть в стороне, ожидая, пока племянник закончит разговор с Ги.

– Нет, вы только взгляните на сына благородного дубильщика!

Слова, сказанные негромким голосом, достигли слуха Рауля. А произнес их Гримбо, и Рауль, метнув в его сторону быстрый взгляд, заметил, как в злобной ухмылке приподнялась рассеченная губа. Обращать внимание на подобное перешептывание было бессмысленно. Рауль слышал его с момента своего появления при дворе, эти скрытые насмешки, издевки над простонародным происхождением и родственниками герцога: Вальтером, сыном дубильщика Фулберта, Гийомом, сыном Вальтера, и даже сводными братьями герцога – Робертом и Одо, которых Герлева прижила в браке с Герлуином, рыцарем из Контвиля. Сегодня они оба были здесь: Роберт, несколькими годами младше Вильгельма, коренастый юноша с упрямым выражением на открытом лице; и Одо, его младший брат, с горящими глазами и острым язычком. Они сидели рядом со своим отцом в нижней части стола, но герцог остановился и заговорил с ними, направляясь к лестнице, и вновь Раулю почудилось, будто он уловил ропот недовольства, настолько слабый, что затруднился бы определить, откуда он исходит.

По-прежнему стоя у скамьи, юноша смотрел, как герцог подошел к винтовой лестнице и поднялся по ней в сопровождении Вальтера. Ги Бургундский неспешно вернулся обратно за стол и окликнул служителя, приказав ему наполнить кубок.

Пока герцог уходил из залы, над столом повисло молчание, напряженное и зловещее, пронизанное еще какими-то эмоциями, которые Рауль, как ни старался, уловить не мог. Вверху, за столом герцога, двое баронов, опускаясь на свои места, обменялись взглядами. И вновь Рауля охватило острое беспокойство, словно и в этих загадочных взорах ему почудилась опасность. А при виде блеска в прищуренных глазках Гримбо, взгляд которых буквально жег герцогу спину, у юноши перехватило дыхание. Напряженные глаза Гримбо словно предупреждали Рауля о невидимой опасности, и ему вновь стало не по себе.

Еще через два дня охотничий отряд выступил в путь. Во главе кавалькады ехал герцог, а Бургундец покачивался в седле рядом с ним. У него были какие-то дела в Байе, поэтому в первый день они направились на север и поездка была недолгой. К обеду путники прибыли в Байе, где их принял епископ, а также Ранульф Брикассар, виконт Бессен, и еще несколько местных лордов. Рауля в очередной раз охватило беспокойство. Слезая со спины Версерея на землю и глядя на герцога, удаляющегося в сопровождении двух незнакомцев ко входу во дворец, он готов был поклясться – ощущает разлитую в воздухе опасность. Предчувствие беды оказалось настолько острым, что юноша едва не бросился вслед за Вильгельмом, дабы, вопреки здравому смыслу, умолять его не останавливаться в этом сером, невзрачном городке с его извилистыми улочками и потайными закоулками. Рауль постарался взять себя в руки, а когда уже с облегчением решил, что ему это удалось, к нему на муле подъехал Гале и улыбнулся с таким видом, словно прочел его потаенные страхи.

– Дурак, ты что, следишь за мной? – с раздражением заметил юноша.

Гале соскользнул со спины мула.

– Что ж, кузен, в таком случае, я – твоя ходячая совесть, и в этом смысле еще глупее, чем сам о себе думал. А где же мой братец Вильгельм? – Заметив герцога в дверях дворца, шут пронзительно рассмеялся. – А ну-ка, разгадай мою загадку, кузен Рауль: кто из них волк, а кто – овца? – Он кивнул на группу мужчин, обступивших герцога, и скривился в насмешливой гримасе.

Рауль посмотрел в ту сторону, куда показывал шут.

– А ведь ты прав, – сказал юноша. – Они очень похожи на волков, эти люди.

– «О, какой у меня сыночек-умница! – вскричала твоя матушка, когда ты попытался ухватиться за пламя свечи». Братец Рауль, а братец Рауль, ты никогда не слышал сказку о волке, набросившем на себя овечью шкуру? – Своим жезлом шут ткнул Рауля под ребра и, заливаясь идиотским смехом, направился вслед за герцогом.

В Байе свита Вильгельма на ту единственную ночь, что они собирались провести в городе, разместилась во дворце. После ужина, когда раскладные столы были убраны, по полу разложили соломенные тюфяки, на которые улеглись все рыцари, за исключением самых знатных. Светильник в форме рога, прикрепленный к стене у подножия лестницы, отбрасывал неверный свет на нижние ступени; там же, где лежал Рауль, по полу растекался красноватый отблеск углей из очага.

Посреди ночи очнувшись от тревожного сна, юноша вдруг заметил чью-то тень на лестнице, он рывком приподнялся на локте. В тусклом свете разглядел согбенную фигуру и очертания головы, покоящейся на сложенной накидке. В дальнем углу залы кто-то громко храпел; мужчина рядом с Раулем застонал во сне и повернулся на другой бок. Тень на лестнице вновь пошевелилась, и пламя светильника на мгновение высветило лицо шута. Гале сидел, привалившись к стене, а когда повернул голову, то Рауль разглядел блеск его широко открытых глаз, в них не было и тени сна.