Осматривая дом, Рамон, Иносенте и Северо наблюдали за выражением лица Аны.

— Да, здесь определенно не хватает женской руки. — Она изобразила храбрую улыбку и отвернулась, чтобы бросить на одну из скамей шляпку и перчатки.

Когда Ана рисовала себе свое будущее в новом, бескрайнем мире, ей и в голову не приходило, что жить придется в подобных условиях. Она всегда воображала каменный дом с выложенными плиткой полами и тяжелой, темной испанской мебелью из своего обеспеченного детства. Ана обернулась и встретила встревоженные взгляды мужчин, прикованные к ее лицу. Особенно пристально смотрел Северо Фуэнтес, словно по первому ее слову или жесту он был готов приступить к действиям.

— Не стоит беспокоиться, — сказала Ана, встретившись глазами сначала с Рамоном, а потом с Иносенте и пытаясь убедить в первую очередь себя. — Все будет хорошо.

Братья с облегчением вздохнули.

Северо кивнул, как если бы она правильно ответила на экзамене, и опять мимолетная улыбка тронула его губы. Она чувствовала: он точно знает, о чем она сейчас думает, и для него не осталась незамеченной ее попытка скрыть замешательство. Ана злилась из-за своего глупого поведения, но еще больше ее раздражала способность Северо видеть то, что от глаз Рамона и Иносенте было скрыто. За его внешней услужливостью и почтительностью угадывался острый ум. Как и тогда, на берегу, Северо вроде бы находился среди них, но одновременно опережал всех на шаг.

Он открыл дверь первой спальни и жестом предложил хозяевам войти. Напротив окна стояла кровать из красного дерева, с пологом на четырех столбиках, верхнюю часть которых украшал резной орнамент из цветков банана. Изголовье и изножье покрывали искусно вырезанные растения с широкими изогнутыми листьями, гроздья бананов свисали с каждого ствола.

— Вам повезло — здесь есть опытный плотник, — пояснил управляющий. — Хосе может сделать все что угодно, как видите. И резчик он отличный.

— На удивление хорошая работа, — согласился Иносенте. — Как ты считаешь, Ана?

— О да! — ответила она, не доверяя своему голосу и страшась выдать себя.

Кровать была выполнена искусно, но смотрелась совершенно нелепо в этой маленькой комнатке с дощатыми полами и единственным окном. Тонкий матрас застлали бельем, которое она отправила заранее. У окна, на угловой полке, стояли ее фарфоровый умывальный таз и кувшин, а с таким искусством вышитые полотенца были аккуратно перекинуты через сухую ветку, прибитую к стене, и выглядели здесь явно не на месте. Под полкой красовался щербатый ночной горшок.

Два кофра с их с Рамоном одеждой, обувью и нижним бельем придвинули к стене. Рядом пристроили сундук с приданым, которое Ана начала собирать, как только подросла и поняла, что рано или поздно выйдет замуж. В течение шести недель перед свадьбой Элена и Хесуса вместе с друзьями и родственниками значительно пополнили его содержимое. Он был набит скатертями и салфетками, отделанными кружевом, вышитыми полотенцами, простынями. Завернутое в тонкую шелковую ткань, лежало там и старинное распятие для домашнего алтаря, хранившееся в семье уже несколько поколений. Ана сглотнула ком, подступивший к горлу.

Северо повел их в следующую комнату. Она была практически пуста: лишь умывальный таз на полке, а на крюке полотенце.

— К сожалению, Хосе успел смастерить только одну кровать, — сказал Северо. — Дону Иносенте временно придется спать в гамаке.

Гамак висел через всю комнату по диагонали. Иносенте провел рукой по толстой домотканой материи. Ана не сомневалась, что ему не терпелось туда запрыгнуть, но гордость не позволяла сделать это на глазах майордомо.

— Они удивительно удобны, — сказал Северо. — Некоторые предпочитают их кроватям.

— Я спал в гамаках, — ответил Иносенте. — Нет нужды извиняться.

Управляющий повел их обратно в гостиную.

— Хосе работает сейчас над обеденным столом и стульями. Уверен, у сеньоры есть идеи по поводу меблировки, — продолжал он. — Я пришлю его, как только вы будете готовы. Но, пожалуйста, не забывайте, что во время сафры дорога каждая пара рук. Даже домашние рабы трудятся в поле.

— Я понимаю, — заверила Ана, скрыв разочарование. Ей стало ясно: настоящим домом они обзаведутся только через годы.

На веранде ждали две женщины и мужчина. Колючки и перья пристали к юбкам женщин, штаны и рубашка мужчины были порваны и заляпаны. Люди работали в поле, но успели вымыть лицо и руки, а женщины еще и перемотать свои тюрбаны.

— Если позволите, сеньора, ваши слуги. — Северо жестом велел рабам приблизиться.

Одна из женщин была на голову ниже Аны, хотя и старше ее. На лице у коротышки сияли живые глаза и улыбка, которую никак не удавалось сдержать. От нее веяло таким жизнелюбием, что у Аны немного отлегло от сердца. Веселушку звали Флора, и Северо представил ее как горничную Аны. Вторая женщина, моложе, выше и полнее, по имени Марта, с торчащими вперед зубами и неприветливым выражением лица, оказалась кухаркой. Тео, стеснительный седовласый мужчина, должен был прислуживать Рамону и Иносенте.

— Теперь я ухожу, чтобы вы смогли отдохнуть, — сказал Северо. — Марта приготовит обед. Вы услышите колокольный звон. Вот ключ от кладовой, — он порылся в кармане куртки, — и от шкафа со спиртным. — Управляющий вручил ключи Ане и взглянул на Марту.

Та неуклюже присела и ушла. Флора и Тео ждали распоряжений хозяйки.

— Уберите эти вещи. — Ана показала на шляпы и перчатки, которые, войдя в дом, они бросили на скамьи. — И распакуйте саквояжи, когда их доставят.

Слуги, казалось, обрадовались приказам, освобождавшим их от изнурительной работы по уборке тростника.

— Сеньоры, — Северо обернулся к Рамону и Иносенте, — я в вашем распоряжении, как только захотите проверить бухгалтерские книги.

— Да, конечно, — ответил Рамон. — Во второй половине дня.

— А завтра можем объехать поля, — предложил управляющий.

— Да, отличная идея, — согласился Иносенте.

Северо поклонился и ушел, а они остались стоять посредине гостиной. Ана села на шаткую скамью, которая угрожающе скрипела, стоило чуть пошевелиться.

— Мне жаль, дорогая, что дом оказался таким убогим, — извинился Рамон. — Если бы я только знал…

— Мама была права, — добавил Иносенте. — Тебе надо было остаться в Сан-Хуане, пока мы как следует не устроимся.

— Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, — перебила Ана. — У вас и так достаточно забот. Домом займусь я.

— Касона, — заметил Иносенте, — как правило, стоит гораздо дальше от служебных построек. А это типичное жилище майордомо.

— Значит, мы выгнали Северо? Это его дом?

— Вероятно, — ответил Рамон.

— И куда же он переехал?

— Наверное, в одну из хижин неподалеку, — предположил Иносенте. — Он изрядно постарался, чтобы сделать этот дом пригодным для жилья.

— Зеленые стены! — возмутилась Ана. — Как будто не хватает зелени снаружи!

Она шагнула на веранду, которая выходила на противоположную от сахарного завода сторону. Насколько можно было видеть, вокруг простирались поросшие лесом равнины и холмы. Рамон и Иносенте присоединились к ней.

— Пока поживем здесь, — пообещал Рамон, — но как можно скорее выстроим настоящий дом.

— После уборки урожая, — добавил Иносенте.

Ветер шепотком пробежал сквозь листву.

— Да. — Ана снова подхватила братьев под руки и подтянула поближе. — Да, после уборки урожая.

С первых недель их жизнь потекла по строгому распорядку. Работа начиналась на рассвете — колокольный звон, который доносился из тростниковых зарослей, призывал к утренней молитве. Рамон и Иносенте вместе с Северо большую часть дня проводили в седле. В полдень по сигналу колокола они возвращались домой на обед и короткую сиесту, а затем опять уезжали до сумерек и заканчивали работу, когда колокол сзывал к вечерней молитве. После ужина колокол бил еще раз, требуя, чтобы обитатели хижин и бараков тушили огни и заходили внутрь своих жилищ. Во время уборки урожая пресс и варочное отделение работали круглосуточно, однако удары колокола всегда раздавались в положенное время.

Кочевая жизнь научила близнецов быстро осваиваться на новом месте. Вопреки материнским планам сделать из сыновей конторских служащих, они всегда лучше чувствовали себя на воле, среди потных мужчин и животных. Их мальчишеские лица потемнели на солнце, тела окрепли, а голоса огрубели — в зарослях тростника и на узких тропах приходилось разговаривать гораздо громче, чем дозволялось в благоухающих апартаментах доньи Леоноры.

Они спрашивали у Северо совета по каждому вопросу, связанному с плантацией, доверяли и следовали им.

Майордомо был на полгода моложе близнецов, но жизнь его была полна трудностей, и его опыт восхищал братьев и Ану. А еще он поражал оригинальностью, которая проявлялась самым неожиданным образом. Его собак, например, звали Трес, Куатро и Синко[4].

— Почему вы зовете своих собак по номерам, а не по именам? — спросила Ана.

— Я не даю животным христианских имен.

Раз в неделю он приходил к ним на ужин и, когда его просили, рассказывал о своих путешествиях по Испании и другим странам, до того как очутился на Пуэрто-Рико. Родившись в семье сапожника, Северо, благодаря своему уму, таланту и честолюбию, поднялся до нынешнего положения на гасиенде Лос-Хемелос. Рамон, Иносенте и Ана понимали, что, работая здесь, он лелеял мечту в один прекрасный день стать владельцем собственной плантации.

— «Буде ваша милость захочет сократить дорогу и труды при восхождении на недосягаемую вершину Храма Славы, — как-то процитировал Северо, немного перебрав с бренди, — то вам надобно будет только свернуть со стези Поэзии, стези довольно тесной, и вступить на теснейшую стезю странствующего рыцарства, и вы оглянуться не успеете, как она уже приведет вас к престолу императорскому». Великий Сервантес, сеньоры и сеньора, никогда не бывал в Новом Свете, но знал, что требуется человеку для достижения успеха в этих землях.

— Вы считаете себя кабальеро анданте? — ухмыльнулся Рамон.

— Если вы настаиваете, сеньор, да, странствующим рыцарем, который стремится к славе и богатству. Да, сеньор, я таков.

— Но, — вступил в разговор Иносенте с иронической улыбкой на устах, — за процитированным отрывком следует: «Этими словами Дон Кихот, кажется, окончательно расписался в своем безумии».

Северо вытер рот тыльной стороной ладони и засмеялся.

— Да, только не забывайте, что всяк по-своему с ума сходит, — подытожил он, и все подхватили смех.

Той ночью, после того как Рамон уснул, Ана долго думала о последних словах управляющего. Да, соглашалась она, всяк по-своему с ума сходит, но Северо Фуэнтес, который с потрясающей точностью цитировал Сервантеса, был из них, возможно, самым большим безумцем.

ГОЛОС

Много лет тому назад в Бока-де-Гато, заброшенной деревушке к северу от Мадрида, родители Северо Фуэнтеса Аросемено мечтали, чтобы их мальчик стал священником. Он был третьим, самым младшим сыном в семье, и скудных доходов их маленькой мастерской вряд ли хватило бы на трех сапожников. Отец отвел его к приходскому священнику, который обучил Северо чтению, письму и латыни — языку образованных людей. Но если падре Антонио восхищался сообразительностью и умом своего ученика, остальные жители деревни высмеивали Северо за то, что он хотел чего-то большего, нежели просидеть остаток жизни на скамейке в мастерской, как делали его отец и братья, а раньше дед и дядя… и кто знает, сколько еще поколений до них.

Несмотря на все усилия падре Антонио сделать из мальчика священника, тот не выказывал никакой склонности к этой стезе. Он мечтал вырваться из тисков каменистых улиц и узких переулков Бока-де-Гато и грезил о вольной жизни подальше от тесного домика с пристроенной к нему мастерской, где день за днем отец с братьями резали жесткую кожу на сапоги с толстой подошвой и превращали мягкую лайку в женские туфельки.

Однажды утром, вскоре после своего девятого дня рождения, собираясь на урок, Северо услышал в голове приказ: «Уходи из Бока-де-Гато». И раньше случалось, что он слышал голос, обычно свой собственный, который, как правило, ругал Северо за дурацкие поступки или подначивал совершить что-нибудь дерзкое. Но никогда еще мальчик не слышал ни чужого голоса, ни таких четких указаний: «Мадрид. Иди в Мадрид».

В тот день он проследовал мимо дома священника и покинул пределы Бока-де-Гато. Столица лежала в шестидесяти пяти километрах, за горной грядой. По дороге Северо брался за любую работу в обмен на еду и ночлег. Шел 1829 год, завершался относительно спокойный период в истории Испании между разрушениями, которые принесла с собой эпоха Наполеона, и Первой карлистской войной. Мальчик был скромным и трудолюбивым, а нанимавшие его крестьяне — в основном доброжелательны. Однако спустя годы он вспоминал не людей, а названия суровых каменистых земель, встретившихся на его пути: Серро-Матальера, Эль-Педре-галь, Мирафлорес-де-ла-Сьерра.