Ана сознавала тем не менее, что, независимо от того, отвечает она или нет требованиям своего круга, ее семья, благодаря громкому имени и знатным предкам, занимает важное место в испанском обществе. Для людей вроде Аргосо, которые были богаче, но стояли ниже на иерархической лестнице, происхождение Аны делало ее куда привлекательнее разодетых, воспитанных сеньорит, из-за порхающих вееров предлагавших себя каждому холостяку с более приличным капиталом и менее блистательной родней. А еще девушка заметила, что дон Эухенио поощряет ухаживания Рамона. Ана с Эленой поздравили себя: они приближались к осуществлению заветной цели.

Рамон нравился Ане, и она наслаждалась его обществом. Но когда он рассказал о земле, которой Аргосо владели на Пуэрто-Рико, девушка решила выйти за него замуж.

Дон Эухенио, младший из двух сыновей в семье купцов и военных, за два месяца до приезда Аны в Кадис получил известие о том, что его бездетный овдовевший брат Родриго скончался на Пуэрто-Рико. Эухенио, который всю сознательную жизнь прослужил в кавалерии, стал теперь главным держателем акций огромной (и процветающей) судоходной компании «Маритима Аргосо Марин» с отделениями на Сент-Томасе, в Сан-Хуане, Кадисе и Мадриде. В дополнение к своей доле этого бизнеса, он стал еще и хозяином дома в Сан-Хуане, фермы в его пригороде и двухсот куэрдас сахарных плантаций с двадцатью пятью рабами на юго-западе острова.

Он имел смутные представления о делах Родриго. Дважды в год приходил отчет с уведомлением о том, что причитающаяся Эухенио прибыль и проценты от вложений переведены в его банк в Кадисе. Цифры менялись от года к году в зависимости от колебаний рынка, урожая, налогов, пошлин, страховых выплат, трудовых и финансовых затрат, аренды, доковых причальных сборов, убытков и займов. Эухенио всецело доверял брату и был признателен за деньги, которые получал благодаря его инвестициям. С самого появления на свет близнецов Родриго дарил им на каждый день рождения акции «Маритима Аргосо Марин», поэтому к своему двадцатилетию Рамон и Иносенте уже имели собственный доход.

В отличие от брата, Эухенио не была свойственна деловая хватка, однако опыт военной службы научил его распределять обязанности, руководить подчиненными и заставлять людей отвечать за свои поступки. Отец понимал: сыновья испытывают такую же небольшую склонность к бизнесу, как и он сам.

Тем не менее после смерти брата Эухенио отправил близнецов в контору поработать бок о бок с управляющими и клерками «Маритима Аргосо Марин» в надежде, что, вплотную занявшись делами предприятия, Рамон и Иносенте смогут заинтересоваться этим делом.

После обсуждения вопроса с сыновьями и женой Эухенио решил сохранить свою долю в судоходной компании и продать дом, ферму, землю и рабов на Пуэрто-Рико. Однако на все это требовалось время. Эухенио не мог сделать этого до тех пор, пока Корона не проведет полную проверку собственности Родриго и не обложит ее налогом. Он рассчитывал, что вместе с сыновьями будет управлять судоходным бизнесом, и мечтал, как только получит деньги за дом и землю, приобрести имение, где собирался провести остаток жизни, разводя лошадей и боевых быков. Он все еще был относительно молод, а Леонора и подавно чувствовала себя бодрой и энергичной. После десятилетий военной службы, жизни в лагерях и съемных домах, наподобие их теперешнего в Кадисе, Эухенио мог наконец обеспечить Леоноре настоящий семейный очаг. Однако за день до возвращения Аны в Севилью Рамон подошел к отцу:

— Папа, почтительно прошу вас разрешить мне просить руки сеньориты Ларрагойти Кубильяс.

Эухенио полагал, что почти двадцатичетырехлетнему Рамону уже пора остепениться и завести семью, и считал Ану прекрасной партией для своего старшего сына. Она происходила из хорошей семьи, была образованна, сообразительна и не так глупа, как все эти девчонки, увивающиеся вокруг его симпатичных близнецов. Он также знал про богатство Густаво, которое по причине отсутствия наследника перейдет к дядюшке Аны, но предполагал, что девушка может получить приличное приданое и денежные подарки со стороны Кубильяс.

Эухенио дал свое благословение, даже не посоветовавшись с женой.

— Они едва знакомы, — недовольно поджала губы Леонора.

— За месяц, что Ана гостила у нас, они провели немало часов вместе.

— Мы ничего о ней не знаем.

— Мы знаем, что она из известной, богатой семьи…

— Что-то в ней есть такое… — попыталась выразить свою мысль Леонора. — У меня плохие предчувствия.

Эухенио и Леонора были женаты около тридцати лет, и он уже привык к ее фантазиям и пророчествам, которые никогда не сбывались. Она возражала на это, что Рамону и Иносенте довелось столкнуться лишь с обычными трудностями, характерными для активных мальчиков и энергичных юношей, только благодаря внимательному отношению к ее предостережениям.

— Он сделал свой выбор, любовь моя, и я считаю, что он выбрал правильно, — сказал Эухенио. — Я одобрял его ухаживания, но, возможно, кое-что упустил. У тебя есть к ней какие-то конкретные претензии?

— Нет, только предчувствия.

— Ты мать, которая наблюдает, как ее мальчик влюбляется в другую женщину.

— Я не ревную, — резко оборвала мужа Леонора. — Я согласна, что им пора заводить семью, и хочу внуков. Но почему именно она?

У Хесусы и Густаво тоже не вызвала восторга кандидатура предполагаемого жениха. Во-первых, из-за Леоноры. Ее родители, Мендоса и Санчес, были выкрестами, чьи еврейские предки перешли в католическую веру более двух столетий назад. Тем не менее восьми поколениям не удалось смыть позор, лежавший на них, — былую принадлежность к иудейской вере, по крайней мере с точки зрения ревностных католиков. Эухенио также не вызывал большой приязни по причине своих политических взглядов.

Перед своей смертью, в 1833 году, не имевший сыновей король Фердинанд VII убедил испанский двор изменить закон о престолонаследии, согласно которому власть переходила только по мужской линии, чтобы позволить старшей, на тот момент еще малолетней, дочери Изабелле взойти на трон. Его брата, дона Карлоса, поддерживали консервативные силы во главе с Католической церковью. После смерти Фердинанда Карлос оспорил права трехлетней инфанты и развязал гражданскую войну. В течение шести долгих лет две группировки боролись за контроль над страной, пока в 1839 году при поддержке Англии, Франции и Португалии не победили сторонники Изабеллы.

Эухенио прославился, защищая Изабеллу. А семьи Ларрагойти-Кубильяс были верными карлистами.

Густаво отказал дону Эухенио. Бравому военному, проделавшему путь из Кадиса в Севилью, вежливо, но твердо сказали «нет» в ответ на предложение руки и сердца от имени Рамона. А Хесуса еще и напомнила Ане, как из-за своей импульсивности та иногда принимала непродуманные решения:

— Помнишь, как ты захотела стать монахиней, потому что восхищалась своей учительницей Сор Магдаленой? А через две недели передумала…

— Мне было десять лет, мама. Какая десятилетняя девчонка не хочет стать монахиней?

— Ты дерзишь матери, — вмешался Густаво.

Он пригрозил отправить Ану в монастырь кармелиток в Эстремадуре, если она не бросит свою глупую затею.

Ни перечисление опасностей, которых она чудом избежала, ни упоминания бедствий, которые она на себя навлекала (пусть и на короткое время), не заставили Ану передумать. Именно за этого мужчину она хотела замуж. Причем немедленно.

Благовоспитанной испанской сеньорите в середине девятнадцатого века не пристало спорить с родителями. Ана была хорошей дочерью, хотя немного своенравной и упрямой. Она знала, что сердить мать с отцом — недопустимая дерзость, поэтому она поступила так, как поступали все молодые женщины ее положения в подобной ситуации, когда не могли получить желаемого: Ана заболела. Загадочное, подрывающее силы заболевание ни один врач не мог ни распознать, ни вылечить. Ее бил такой озноб, что кровать начинала трястись в такт лихорадочной дрожи. Прерывистое дыхание лишало девушку сна на несколько ночей подряд, а потом она погружалась в дремоту, из которой ее нельзя было вывести. Плохой аппетит вызывал стремительное истощение, и Хесуса боялась, что дочь совсем зачахнет.

Странное недомогание продержало Ану в постели почти два месяца. Во время ее болезни Рамон (по крайней мере, Хесуса думала, что это был именно он) заезжал с визитами, справлялся о здоровье девушки и умолял позволить ему повидаться с ней. Расстояние между Кадисом и Севильей превышало сотню километров, а все еще нестабильная политическая ситуация в стране делала путешествие небезопасным. Даже Густаво подкупала преданность Рамона и его готовность рисковать жизнью ради того, чтобы оказать знаки внимания его дочери.

Тогда как приданое Аны казалось Эухенио весьма солидным, оно представляло собой лишь половину того, что Густаво получил, женившись на Хесусе, не считая драгоценностей, которые она унаследовала от бабушек. Густаво довольно критично оценивал свою дочь. В семнадцать она выглядела старше своих лет и, несмотря на модные платья, яркие шали и сложные прически, казалась простоватой.

Густаво наблюдал за ней в обществе, где ее язвительные замечания отпугивали женщин и даже некоторых мужчин. Она неважно танцевала, не играла на музыкальных инструментах, особенно не беспокоилась по поводу собственной внешности. Севилья была большим городом, но Густаво и Хесуса знали в нем всех, кого вообще стоило знать. Ни один молодой человек из их окружения не интересовался Аной. Если она никогда не выйдет замуж, то будет всю жизнь зависеть от отца, а после его смерти — от милостей дядюшки. Ане недоставало альтруизма, и Густаво не мог представить ее в роли сладкоголосой тетушки-сиделки в семействе своего чванливого брата, или добросердечной старой девы, которая помогает беднякам, или компаньонки какой-нибудь немощной старухи. Ана была умной девушкой, и он не сомневался в том, что она тоже обдумала все эти варианты.

Густаво приказал своим адвокатам осторожно навести справки о «Маритима Аргосо Марин». Отчеты оказались благоприятными. Компания процветала, а опыт полковника как руководителя вполне мог обернуться деловой хваткой.

В меньшей степени на Густаво произвел впечатление Рамон. Он слыл щеголем, и, по предположениям Густаво, его малопривлекательная дочь считала большим везением то, что ей удалось отхватить подобного павлина. Но по крайней мере, Ана обладала здравым смыслом, и Густаво воображал, как немедленно после свадьбы она приберет мужа к рукам.

Итак, через восемь месяцев после того, как Ана объявила кандидатуру своего будущего мужа, ее отец согласился на помолвку.

Ана сразу пошла на поправку, стоило позволить Рамону навестить ее. Он провел с невестой несколько минут под присмотром Хесусы, которая сидела с каменным лицом. Однако дружелюбие и изысканные манеры жениха покорили ее. В течение следующего месяца визиты Рамона с каждым разом удлинялись, и вскоре его уже приглашали к обеду, где Густаво с Хесусой вытягивали из юноши сведения о семьях Аргосо и Мендоса, которые впоследствии можно было бы использовать в качестве оправдания брака их дочери с либералом, да еще и еврейского происхождения. Как только Ана стала садиться в кровати без видимых усилий, назначили дату свадьбы — сразу после ее восемнадцатого дня рождения.

Дом Ларрагойти-Кубильяс на Пласа-де-Пилатос производил впечатление на тех, кого ослепляли портреты мужчин с мускулистыми икрами и в накрахмаленных плоеных воротниках и женщин в кружевах и бархате, отороченном горностаем. Мечи, аркебузы и кинжалы висели по стенам, словно напоминая о том, что с мужчинами Ларрагойти шутить не следует. У подножия лестницы стояла фигура рыцаря в доспехах и со щитом, украшенным геральдической эмблемой — огромный крест, увенчанный терновым венцом. По словам Густаво, он был прямым потомком рыцаря, носившего именно эту кольчугу и эти зерцала во время Крестовых походов. Однако Ана подозревала, что рассказ отца, как и многие другие фамильные предания Ларрагойти и Кубильяс, был преувеличением. Она не верила, будто кто-либо из ее предков в те времена мог так возвыситься, выбравшись из деревенской глуши. Это произошло на несколько веков позднее, когда Конкиста дала шанс бедным мальчишкам отправиться за море на поиски богатства. Тем не менее она подмечала, как будоражили близнецов истории Густаво и Хесусы.

Иногда приезжал один Рамон, иногда Иносенте под видом Рамона, и несколько раз они навещали Ану вместе, нарядившись в разные одежды, чтобы ее родители могли их распознать. Со временем, проведенным с братьями, девушка окончательно поняла: вопреки желанию Аргосо сделать из них здравомыслящих коммерсантов, близнецы были рохмантиками и подвиги мужчин Ларрагойти и Кубильяс, особенно приукрашенные в устах Густаво и Хесусы, порождали в их сердцах мечты о том, что они тоже могли бы вести жизнь, полную приключений.