Джейн Фэйзер - Завороженная

Аурелия пожала плечами:

– Как скажешь, Ливия. Я не твоя опекунша, и ты сама знаешь, что делаешь.

Ливия засмеялась:

– Знаю ли я? Это вопрос.

– Я не хочу читать тебе мораль, Ливия, – с улыбкой сказала Элли. – Мы с тобой и бровью не повели, когда Гарри изображал Казанову под окнами у Нелл, но если ты мечтаешь о романтическом свидании с русским князем под сенью ричмондских дубов, я просто хочу предупредить тебя о том, что сентябрь не июль, и лежать на сырой траве опасно для здоровья.

Ливия улыбнулась с нескрываемым облегчением:

– Не думаю, что до этого дойдет, но мне действительно хочется немного поразвлечься.

Царская гербовая печать украшала послание, которое ждало Александра на столе в его кабинете, когда он возвратился в лондонскую квартиру. Сковырнув печать, Алекс вскрыл конверт и принялся читать письмо, написанное узнаваемым почерком императора с элегантными вензелями.

«Мой дорогой друг», – писал император. Александр слегка поморщился. Царь всегда относился к нему как к старшему брату, за исключением тех ситуаций, когда сохранение императорского достоинства требовало определенной сдержанности. За исключением тех случаев, когда его старший брат Проков, по мнению императора, нарушал субординацию и на правах друга предлагал советы или критиковал действия царя, пусть даже в самых мягких выражениях. Вот тогда царь с ледяной надменностью властителя ставил Александра на место, без тени смущения напоминая своим друзьям о том, что их благоденствие целиком и полностью зависит от того, насколько угодны они своему императору. В отличие от своей бабушки Александр I слушать чужое мнение не любил и не умел и никогда не внимал советам, которые шли вразрез с его собственными убеждениями. Александр вздохнул и продолжил читать послание. Император не скупился на слова, с энтузиазмом воспевая альянс с Наполеоном. Он посвятил восхвалению этого недавнего союза целую страницу, испещренную прилагательными в превосходной степени. Этот альянс, по мнению императора, обещал России невиданные блага, обещал вознести страну на самую вершину мирового господства, на один пьедестал с Францией, лучшей подругой России. Вместе они поставят на колени строптивую Англию и поделят между собой мир. И князь Проков, самый верный, самый лучший друг императора Александра, должен помочь своему царю в достижении этой важнейшей цели, за что император отблагодарит своего вассала с невиданной щедростью.

«Поскорее пришли нам информацию, мой дорогой Александр, о настроениях при английском дворе. Ввергли их в уныние наш союз с Наполеоном? Сломлена ли их воля? Как они отреагируют на то, что Россия и Франция установят континентальную блокаду? Что они будут делать, когда не смогут больше торговать с Россией?»

А что будет делать Россия, когда не сможет больше экспортировать свою продукцию в Англию? Подумав об этом, Александр брезгливо поморщился. Англия скупала у России большую часть производимого на экспорт сырья. Купцы Санкт-Петербурга и Москвы устроят мятеж, когда английские корабли перестанут бросать якорь в российских портах, а склады будут ломиться от товаров, которые больше нельзя будет продавать. И все по приказу этого корсиканского выскочки, как называла Наполеона вдовствующая императрица.

Александр пробежал глазами летящие строчки, написанные царственной рукой.

«Какие у англичан виды на Австрию? Что у них за совместные планы? Ты сможешь выяснить это, мой друг, ты найдешь хитроумный способ об этом узнать. А что до твоих опасений, связанных с недовольством нашей политикой в среде лондонской эмиграции, то знай – я все держу под контролем. У меня там свои шпионы. Будь осторожен, мой друг. Сейчас никому нельзя доверять».

Александр внимательно перечитал последнее предложение. Глубокая борозда пролегла у него на лбу. Похоже на предупреждение. Но зачем царю предупреждать его, Александра Прокова? Боялся ли он, что Проков не поладит с кем-то, кто впал в немилость? Или он боялся чего-то совсем иного?

Александр подумал о визите к нему князя Михаила Михайловича. Старик был явно предан своему императору, но назвать его самой яркой свечой в канделябре язык не повернется. Если тайная полиция решила приставить Михаила Михайловича следить за Проковым, то Аракчеев сильно просчитался: с тем же успехом можно приставить кролика присматривать за лисом.

– Вы будете ужинать дома, ваша светлость? – тихо спросил с порога Борис. Он подошел, как всегда, неслышно.

Александр покачал головой.

– Нет, сегодня я еду в оперу. – Александр взглянул на позолоченные бронзовые часы на камине. – Вернусь поздно. Принеси хересу ко мне в спальню, пока я буду переодеваться. – С этими словами Александр вышел из потайного кабинета во внутренний коридор, а оттуда, на ходу снимая сюртук, направился в спальню.

Борис через пару минут вошел с подносом в руках. Он принес херес и сладкое печенье. Поставив поднос на комод, Борис, пока Александр наливал себе вина, открыл шкаф и достал оттуда черный фрак, белый жилет и бриджи для посещения оперного театра.

Стук дверного молотка раздался в тот момент, когда Борис помогал хозяину надеть фрак.

– Кто бы это мог быть? – пробормотал Александр. – Скажи, что меня нет, Борис.

– Слушаюсь, господин. – Слуга неслышной походкой направился к двери в коридор. Открыв ее, он обернулся и сказал Александру: – Это всего лишь посыльный, ваша светлость. – Борис подозвал мальчика слугу, который как раз успел закрыть дверь за посыльным: – Принеси записку сюда, наверх.

– Уже несу, – откликнулся мальчик, которому на вид едва исполнилось тринадцать, и, скользя по натертому до блеска паркету, бросился к лестнице. Он прикоснулся к вихрастой голове, протягивая Борису запечатанный облаткой свиток: – Это для его светлости, господин Борис.

– Понятное дело, – сказал Борис, с каменным лицом принимая из рук мальчика послание. Обернувшись, Борис спросил: – Послать Леву запрягать, господин?

– Да, я буду готов через пять минут. – Александр поправил шейный платок. – Дай сюда записку. – Он взял из рук Бориса послание. Почерк явно женский.

Александр взял с серебряного подноса нож для бумаги и срезал облатку. Развернув свиток, пробежал глазами письмо и едва заметно улыбнулся. Выходит, леди Ливии не безразлична ее репутация, так? Но при этом она решила не брать с собой компаньонку. На самом деле она предлагала ему то, что нельзя расценивать иначе, чем любовное свидание. Тайное рандеву, ни больше, ни меньше. Похоже, она хотела проверить в деле не только кобылу.

Александр тихо рассмеялся. Ливия приняла решение за него. Неподходящий момент, чтобы менять тактику. Если он продолжит оказывать на нее давление, не сбавит темп, даже прибавит немного, цитадель точно падет. Проков имел достаточно опыта, чтобы верно интерпретировать то, что видит. Ливия Лейси к нему неравнодушна. Эта женщина, как он надеялся, не просто осознавала свои желания, но и была готова их удовлетворить. И он с радостью исполнит то, чего она хочет. Сам он испытывал к ней чувство более глубокое, чем плотское вожделение. Ее смех, только и ждущий повода, чтобы брызнуть через край, ее озорство, ее острый ум и острый язычок очаровали его с первой встречи. В глубине души он и сам был такой – готовый послать к черту все условности и делать то, что ему хочется. Эту черту никак нельзя было назвать обычной для молодой женщины из общества, каковой являлась Ливия, но именно эта черта в ней его привлекала. Она станет ему достойной партнершей.

– Вели кучеру подождать, – приказал слуге Александр, – и скажи Леве, чтобы доставил на Кавендиш-сквер от меня записку. – С этими словами Александр удалился к себе в кабинет, чтобы написать ответ Ливии.

– Итак, имя Проков тебе о чем-нибудь говорит, Гарри? – спросила Корнелия у мужа, теряя терпение. Почему-то он читал послание Аурелии необычно долго.

Гарри посмотрел на нее и сказал с хитрой усмешкой:

– Может, да, а может, и нет.

Разговор проходил в библиотеке загородного дома Корнелии, Дагнем-Мэноре. Вообще-то дом принадлежал не ей, а ее сыну Стиву, который унаследовал титул виконта Дагнема и поместье Дагнем после смерти отца. Но до тех пор, пока он не достигнет совершеннолетия и не женится, мать Стива может считать этот дом своим.

Корнелия перегнулась через спинку кресла, в котором сидел муж, и шаловливо выхватила у него из рук письмо.

– Не представляю, каким образом ты мог бы что-то узнать об этом Прокове, даже если бы захотел. Ты так давно не общался со своими так называемыми друзьями. Они о тебе, наверное, уже забыли. – Корнелия отошла в сторону, читая письмо.

– Ты несправедлива ко мне! – воскликнул Гарри и, схватив жену за талию, усадил к себе на колени. – Какой у тебя острый язычок, Нелл. Надо бы тебя, строптивую, укротить. – Он повернул жену так, что ее голова легла ему на плечо, и поцеловал в губы.

Когда наконец он оторвался от ее губ, Нелл продолжала улыбаться, но дыхание ее участилось, а кожа заметно порозовела. Глаза ее светились желанием, которое неизменно пробуждал в ней Гарри.

– И все же в моих словах есть доля правды, – прошептала она, нежно прикоснувшись к его лицу. – Не пора ли нам вернуться в реальный мир?

– Тебе надоела тихая семейная идиллия? – Он перехватил ее руку и прижался губами к теплой ладони.

– Не в этом дело, – сказала она. – Ты становишься беспокойным. Наверняка соскучился по работе. – Она выпрямилась и пристально посмотрела на мужа. – По-твоему, я не права?

Помолчав, он покачал головой.

– Разумеется, права. Я временами действительно испытываю какой-то зуд.

– Тогда нам надо почесать место, которое чешется, пока дело не зашло слишком далеко. – Корнелия соскочила с его коленей. – Скажу Линтон, что утром мы выезжаем в Лондон. У нее хватит времени, чтобы подготовить детей. – Корнелия стремительно направилась к двери.

– Подожди, – остановил ее Гарри, когда она взялась за ручку. – По-моему, тебе самой не терпится погрузиться в столичную суету, Нелл.

– Так оно и есть. И мне не терпится взглянуть на русского князя, вскружившего голову нашей Ливии. Тебе не кажется, что Элли его недолюбливает?

– Не исключено. Но дело скорее не в нем, а в том, как Ливия реагирует на его ухаживания. Элли настораживает реакция Ливии.

Корнелия еще раз пробежала глазами письмо.

– Возможно, – пробормотала она. – Элли тревожит то, что Ливия им увлеклась. Ты сможешь что-нибудь о нем разузнать через своих коллег в министерстве?

– Конечно, – ответил Гарри. – Нет такого русского эмигранта, за которым бы не следили наши люди, тем более сейчас, после Тильзита. Впрочем, и до Тильзита мы всех отслеживали, – добавил он после короткой паузы. – Я отправлю Эрика в Лондон с запиской для Гектора. Надо предупредить его, что мы вернемся на Маунт-стрит послезавтра. Из-за детей нам придется делать частые остановки, а ночевать в гостинице.

Корнелия вздохнула. Гарри на собственном опыте успел убедиться в том, как непросто путешествовать в карете с ребенком, которого постоянно укачивает.

– С Сюзанной все будет в порядке, если делать остановки каждые два часа, – сказала Корнелия.

Гарри кивнул:

– Я тоже так думаю. Но на всякий случай поеду верхом и смогу брать ее с собой в седло, когда карету станет слишком сильно трясти на ухабах.

– Хорошая мысль. Я последую твоему примеру.

– Не забудь написать прощальную записку графу, – напомнил Гарри, когда она открыла дверь.

– С удовольствием, – сказала Корнелия. – Сегодня же передам записку в Маркби-Холл. – Маркби-Холл, поместье графа Дагнема, отца первого мужа Корнелии, располагалось всего в паре миль от Дагнем-Мэнора. Корнелия не испытывала теплых чувств к своему бывшему свекру, который, до того как она вышла замуж за виконта Бонема, не давал ей и шагу ступить без его соизволения, а также контролировал каждый шаг Стива, сына Корнелии, своего внука и наследника. Решение Корнелии выйти замуж за Гарри привело его в ярость, но каким-то чудесным образом Гарри сумел обаять графа, и последний сменил гнев на милость.

Корнелия подозревала, что ее муж пообещал старому графу, что ни одно решение касательно будущего его внука не будет принято без учета мнения графа. Сама Корнелия никогда не стала бы давать свекру таких обещаний, но при сложившихся обстоятельствах решила не нарываться на неприятности и не спрашивать Гарри о том, как ему удалось достичь примирения. Стив еще ребенок, и до того времени, когда надо будет определять его судьбу, еще много воды утечет.

Корнелия поднялась в детскую, подготовив себя к неизбежной буре, которая разразится, как только няню Линтон известят о том, что ей с детьми предстоит переезд в Лондон уже завтра.

Ливия проснулась на рассвете и больше так и не могла уснуть. Устав валяться в постели, она поднялась и с удовольствием потянулась. Ливия отдернула шторы, распахнула окно и залезла на подоконник, выглянув в росистый сад. Небо расцветили оранжевые и красные полосы, воздух был ароматным, свежим и хрустким, каким бывает только осенью.