— У ты, какая горячая. Если такая недотрога, то зачем сюда заявилась?

— Танцевать, —" устало произнесла я. — Просто танцевать!

— Танцевать? — Он с усмешкой покачал головой. — Ладно, девочка, ты мне нравишься, поэтому объясню тебе, в чем дело. Слушай внимательно. Во-первых, ты старовата для начинающей. Во-вторых, владелец клуба считает, что тебе гибкости не хватает, но главное — какой-то шов на теле, это уже никуда не годится. И балетмейстерша наша о тебе без восторга выразилась. Сказала, фантазии маловато. Но это она, насколько я понимаю, шефу подыграла. Так что мой голос ничего не решает.

— Может, это и к лучшему, — сказала я в пространство. — Сына ночью одного оставлять не придется. Я бы все время о нем думала, а не о выступлении.

Администратор задумчиво потер пухлые, с короткими пальцами ладони.

— Значит, говоришь, сынок у тебя. Сколько лет-то ему?

Я ответила. Он о чем-то задумался, почесал лысеющий лоб:

— Вот что, Катя, — оказывается, он запомнил мое имя, — рекомендую я тебя в одно местечко, там требования послабее будут, а заработки приличные.

Он назвал улицу на окраине города, где находился бар под скромным названием «Горячие сосиски».

Через час я разыскала названное заведение. «Бар» оказался обыкновенной грязной закусочной с маленькими окошками у самой земли. Я спустилась в подвал. В закусочной висел густой сизый туман от папиросного дыма. Было душно и смрадно. Воняло квашеной капустой, подаваемой к сосискам. Других блюд на столах я не заметила. Зато все столы были уставлены кружками с недопитым пивом, за которым оживленно обсуждали свои дела непритязательного вида посетители. Я присела у стойки бара, заказала себе бутылочку кока-колы и, закурив сигарету, огляделась. Надо было оценить, что это за место, стоит ли сюда устраиваться. Никто из посетителей не обратил на меня внимания — все с ожиданием смотрели в торец зала. Там, на маленькой импровизированной сцене, уже шли какие-то приготовления. Работник бара выставил на середину крепкий, со стальными ножками стул, включил два прожектора по бокам. Затем из колонок, установленных под низкими сводами подвала, послышалась хрипящая музыка. С первыми тактами ее на маленький пятачок пространства выбежали две крепенькие девушки в полумасках, изображающих кошечек. Мужики в зале захлопали ладонями по столам, заулюлюкали, засвистели. Кто-то добродушно выкрикнул:

— Ночные сосиски выпорхнули. Привет, горяченькие!

Девушки, к которым перекочевало прозвище с вывески заведения, стали исполнять вполне невинный танец. Кошечки ласкали и обнимали друг друга, соблазнительно изгибаясь под музыку и изредка отпуская в зал протяжные «мяу». После короткого перерыва они выбежали на сцену вновь, уже в костюмах лисичек.

Аплодисменты, пересыпаемые восторженными ругательствами, сопровождали каждый исполненный номер. Я поняла, что моей танцевальной подготовки для таких танцев хватит вполне, хотя обстановка в зале удручала. Но дома ждал сын, который хотел есть.

Я зашла к директору заведения, крепкому парню кавказской наружности, сослалась на рекомендацию администратора стриптиз-клуба и была принята без всякого просмотра.

Мне объяснили, что девушки работают в две смены, поочередно. В дневные часы они исполняют работу обычных подавальщиц. Во вторую смену — с пяти вечера и до двух ночи — их обязанности усложняются. Каждая девушка, помимо обслуживания посетителей за столиками, должна исполнить свой танцевальный номер. Таким образом, хозяин заметно экономил на оплате труда, заставляя работниц совмещать профессии. В этом третьеразрядном баре работали девушки, которым было некуда деться.

Они не имели ни очарования юности, ни танцевальной подготовки, а зачастую — и городской прописки. Лишь груз непосильных забот давил им на плечи — маленький ребенок, больная мать или безработный муж. К связке «горячих сосисок» теперь была пристегнута и я.

Работа, хоть и изнурительная, не страшила меня.

Я была вынослива и неприхотлива. Да и на что другое я могла рассчитывать сейчас, когда треть города стояла за пособием на бирже труда? Грубовато-несдержанные посетители заведения были мне не страшны. Работая на сухогрузе, я научилось мягко, но решительно отстранять домогательства мужской братии. А их соленые шутки я пропускала мимо ушей.

И все-таки забыть об этом смрадном месте хоть на пару дней было приятно. Сегодня и завтра у меня — выходные. Я наклонилась к песку, подобрала маленький камешек и бросила его вдоль поверхности залива, подражая мальчишкам, играющим по соседству. Увы, мой снаряд, не сумев подпрыгнуть, мгновенно юркнул в воду и утонул.

Я сделала еще две попытки и отступила. Свободно раскинув руки, потянулась навстречу солнцу и поднялась с камня. Посмотрела на часы: два часа грезила, всю жизнь проиграла заново. Я мотнула головой, будто отрицая прожитые годы, и полностью отдалась насущным заботам. Программа, намеченная на выходные, была обширна. Завтра, в последнее воскресенье июля, — День военно-морского флота, святой праздник для тех, кто служит или служил на море. В этом году намечалось особенно грандиозное торжество — исполнялось 300 лет Российскому флоту, заложенному Петром Великим.

Праздник касался всех самых близких мне людей, да что там — половины Петербурга: корабелы, моряки, яхтсмены отмечают этот день. В компании, куда и меня позвали, почти все будут свои: Валерий Островский, Юрка Нежданов, Иван Задорожный. И девчонки — мои давние подруги — Эльвиpa Задорожная, Оксана; Остальные гости меня интересовали мало, но меня предупредили, что собираются с детьми. Поэтому сегодня я и приехала сюда, в Сестрорецк, ближний курорт под Питером, чтобы забрать сына. Он уже месяц находился здесь, в детском интернате для глухонемых.

Не только недуг ребенка заставил меня отвезти его за город. Получилось так, что, опережая мое возвращение в родной город, в российские органы правопорядка поступила бумага из Танзании о похищении ребенка по имени Кока, суверенного гражданина их страны. Будь Кока обычным мальчиком, дцатым сыном африканца, все бы обошлось без последствий.

Но Коку готовили в повелители вуду, и исчезновение его приобретало духовный смысл для племени. Так что едва я сделала первые шаги по узакониванию своего мальчика, сразу по прибытии в Петербург, как оказалась в поле внимания властей. И пока вопрос был не решен окончательно, я посчитала благоразумным удалить ребенка от себя и спрятать подальше.

Сегодня я опоздала на привычную электричку и до обеда не успела взять Колю. Пришлось пережидать тихий час, чтобы не тревожить всех детей. Но время на пляже пролетело незаметно, и уже пора было двигаться к интернату. Я с наслаждением брела босиком по нагретому песку. За годы, проведенные в диком племени, подошвы мои огрубели и были нечувствительны к мелким уколам гальки и высохшей хвои.

Напротив, обувь все еще была для меня сущим наказанием. Выйдя на дорогу, я надела тапочки: идти предстояло поселком. В замечательном месте расположен интернат, в сосновом лесу, и в то же время недалеко от взморья. Только благодаря Юре я смогла устроить сюда Коленьку. Сейчас деньги творят чудеса. Даже то, что у мальчика не оказалось документов, не стало помехой для его приема. Главное, он соответствовал профилю этого оздоровительного учреждения. В интернате с детьми занимались по специальной программе, развивали, учили объясняться жестами, говорить и читать по губам.

Я не была у сына две недели, все не могла выпросить у своего хозяина выходные. Интересно, есть ли у Коли положительные сдвиги? Пока он заметно отстает от сверстников. Такие же, как он, шестилетки уже могут немного общаться со здоровыми ребятами. А мой Коля — только с глухонемыми, да и там он помещен в младшую группу. Осваивает с малышами кубики и пирамидки. Но малыши его любят. Он с готовностью уступает им все игрушки, никогда не дерется, а иногда, подхватив под плечи какого-нибудь малыша, крутит его вокруг себя. И всем весело с ним. И только одна у него проблема — с обувью. Я еще как-то пересиливаю себя, снова возвращаясь к привычным путам на ногах, а Коля откидывает сандалики в сторону и плачет. Они для него — что колодки для каторжника. Даже носки не дает на себя надеть. Так пока и бегает босиком, а что будет зимой?

Мысли чудесным образом сокращали дорогу. Я и не заметила, как вышла на нужный поворот. Высокие стройные сосны наполняли воздух пьянящим ароматом, настоянным на морской свежести уже невидимого отсюда залива. Вдоль дороги тянулись бесконечные низкие заборы, заросшие кустами боярышника и шиповника. Сквозь зелень то здесь, то там виднелись стайки детей. Они копались в песочницах, раскачивались на качелях, лазали по причудливым лесенкам. Здесь, под Сестрорецком, — целая страна детских лагерей, садиков, санаториев. Вот и наш интернат: знакомая оградка. Коля уже оседлал забор, высматривая меня. Увидев, стремглав понесся к калитке, перепрыгивая через корни сосен.

Я раскинула руки в стороны, готовясь принять его в свои объятия. Не добежав до меня двух шагов, Коля споткнулся о корешок и полетел носом в землю. Ах, мой горемыка. Я подняла сына с земли, вытерла платком испачканное лицо. Земля была почти незаметна на его смуглой кожице, но широкая царапина под коленкой светилась рваной алой ленточкой. Я намочила слюной платок и приложила его к ранке — точно так, как делала в племени.

И тут заметила новшество в его гардеробе: черные носочки на ногах. Вот почему он упал: зацепился носком. Его первая обувь! Воспитательницы постарались, уговорили надеть. Коля вырвался из моих рук, закружился на месте, и царапина прямо на глазах затянулась тонкой пленочкой. Ну, Коля, прямо чудотворец, сам себе лекарь. Что значит — дитя природы. Слезы на его глазах высохли еще раньше.

Тут же он вспомнил что-то важное. Полез в карман своих штанишек и вытащил выпрошенную у меня в прошлый раз пустую пачку из-под сигарет. Открыв ее, вытряхнул на свою ладонь жирное черное насекомое. Тут же, с трудом проталкивая звук через горло, впервые произнес слово: «Хгук». Жук доверчиво ползал по ладони мальчика. Я брезгливо отстранилась от пакости. Даже годы, прожитые в Африке, не заставили меня полюбить мелкую ползающую живность.

Видимо, к этим тварям привыкают с детства. Отчетливо шевеля губами, я спросила: «Хочешь домой?»

Он тут же кивнул. Я покачала головой и показала на свои губы: говори, сынок, говори «да».

— Га, — снова напрягая мышцы лица, прорычал он.

Похвалив его за успехи, я пошла к воспитательнице и сообщила, что забираю сына на два дня. Не мешкая мы с Колей отправились к железнодорожной станции. Сын важно вышагивал в носочках, преувеличенно высоко поднимая ноги. Первое приобщение к цивилизованному гардеробу!

Глава 2

На следующий день Юра с Викой заехали за нами — мной и Колей — на новеньких «Жигулях».

Я впервые увидела женщину моего бывшего жениха. И как только эта толстуха влезла в машину? Мы с сыном уселись на заднем сиденье, а Вика расположилась рядом с Юрой. Изредка я видела ее профиль: то она вытирала Юре со лба испарину, то почесывала усы, когда он не мог оторваться от руля. Я никогда не проявляла такой заботы ни к Юре, ни к другим мужчинам. На меня Вика принципиально не обращала внимания, ограничилась приветствием. Вначале мы покатили в сторону Невы — на ее просторах в этот день проходил военно-морской парад. У Медного всадника высадились из машины и пошли по набережной пешком, вливаясь в многолюдную толпу зевак. Свежий ветер с Невы надувал парусами юбки и рубашки гуляющих. Радость приобщения к славному русскому флоту охватила всех. Мы любовались на военные корабли, украшенные флагами, на темные акульи спины подводных лодок, на матросов, застывших в торжественном строю на палубах своих кораблей.

Появился катер с морским начальством и заскользил мимо кораблей. На открытой палубе катера, выпятив животы, стояли адмиралы и другие важные персоны, среди которых был и священник в длинной рясе — знак нового времени. Навстречу катеру с эсминцев и крейсеров поднималось раскатистое матросское «Ура!», таяло в воздухе и, смешиваясь с шумом невских волн, превращалось в глухое «уаа-уаа-уаа». Парад продолжался. Геометрически выверенная красота отрепетированного ритуала завораживала. Все было красочно, торжественно, нарядно. Легким сожалением всколыхнулась память — мой собственный морской поход через Индийский океан. Трудные вахты на камбузе отступили в тень, но незабываемо яркие краски южных широт выплеснулись волной ностальгии.

Когда же стайкой лебедей поплыли по Неве белоснежные яхты, раздувая паруса, сходство со Средиземноморьем еще больше усилилось. Публика была весела и навеселе. Еще одна примета новой России — бутылка пива в руке чуть ли не у каждого парня, а нередко — и у девушек. Но следовать за молодежной модой мне не хотелось. Как-то вдруг я поняла, что уже не отношусь к их легкомысленной гвардии.

Рядом нетерпеливо прыгал на месте Коленька и хныкал. Юра только что спустил его с плеч, откуда .мальчик обозревал происходящее. Вика быстро потянула Юру за рукав, торопя назад, к машине. Видимо, наше присутствие было ей в тягость, и парад не радовал ее. Юра хмуро потащился за своей подругой. Мы с Колей чуть приотстали: мальчик глазел на парашютистов, белыми облаками парящих над Невой. Они плавно приземлялись на пляже у Петропавловского собора и исчезали из поля зрения. Я тем временем закурила сигарету и шла, наслаждаясь беззаботной атмосферой праздника.