Наталия Миронина - Завтрак для Маленького принца

– Нервы, личные обстоятельства… Ну так случилось… Вы же знаете!

– Милый мой, «так случилось» говорят пятнадцатилетние девочки у гинеколога. А взрослые люди не должны так выражаться. Это, понимаете ли, неприлично!

– Вы правы. – Я готов был согласиться со всем, что услышу в этом кабинете. Или почти со всем. Я готов был к взбучке, к маленькой мести за ту свою выходку и уход из театра.

– Еще как прав, только от этого не легче. Ни тебе ни мне. Но я предпочитаю думать о себе. Почему мне должно быть дело до твоих выкрутасов? Ты хоть помнишь, как уходил из театра?! Как подвел всех. Как капризничал, а между тем тебя приглашал уважаемый человек! Его знают во всех театрах Европы. Ну и что, что его спектакль… Нет, провала не было, но, надо полагать, слишком уж рискованная трактовка классики. Не привыкли, не приучены, у нас другая ментальность…

– Вот именно, ментальность… – Это вырвалось у меня нечаянно.

– Что?!

– Ничего. Это я про себя..

– Я уж думал, ты дразнишь меня. – Директор встал из-за стола и принялся ходить по кабинету. Шаги его были неслышны.

– Нет, что вы!

– Ну ладно. Пиши заявление. Только, умоляю, никаких больше сюрпризов. Никаких побегов. – Директор постоял у окна. – Что ты наделал! Репертуар под тебя создавали! Партнерши – на любой вкус! Деньги платили хорошие, гастроли! Что тебя понесло?!

– Я же объяснял, так случилось!

– О господи! В последний раз… Все, зайди в отдел кадров, оформите все, ну, сами знаете…

– Спасибо! Но я хотел бы еще кое-что сказать…

– Что еще?

– Я хочу танцевать в ближайшем премьерном спектакле. Вы знаете, что я имею в виду.

– Я отлично знаю, что ты имеешь в виду! Еще я знаю, что с головой у тебя точно не все нормально. Может, еще немного отдохнешь?!

Мне показалось, что директор даже подпрыгнул от возмущения.

– Господи, да это же дурдом! В прошлом разговоре ты утверждал, что тот спектакль ты не должен танцевать! Сейчас – этот должен и сможешь! Ты знаешь, сколько времени до премьеры?

– Знаю – времени мало. Но я справлюсь. Сейчас справлюсь. Я смогу выучить все даже за такой короткий срок. Мне очень надо станцевать этот балет. Я накопил силы, отдохнул, восстановился. Но в то же время репетировал, занимался классом, не поправился ни на грамм. У меня отличная форма.

– Что ты говоришь?! Я должен сейчас отстранить людей, которые репетируют? Только потому, что пришел ты! Вернулся, отдохнув!

Директор сел в кресло, и это означало, что он потихоньку успокаивается.

– Ты ведешь себя, как… как баба. Капризы, нервы, хлопанье дверьми. Разве так можно? Что ты сейчас придумал? Какая премьера? Спектакль скоро будет сдан. Уже роли утверждены. Их уже репетируют. И как ты прикажешь тебя сюда втиснуть? Ты представляешь, какие разговоры пойдут?

– Они все равно пойдут. Когда я вернусь. И пусть. Пусть говорят. Но я хочу, я должен сейчас вернуться так.

Директор рассеянно посмотрел на свой огромный богатый стол. На бумажки, которые лежали в идеальном порядке, на большие часы из малахита, чей-то подарок. Он смотрел на стол, молчал, а я чувствовал, что уже победил. Так просто, почти не убеждая этого человека.

– Ну, допустим, я тебя введу в состав…

Я улыбнулся:

– Спасибо. Я обещаю, это будет самый лучший принц в классическом балете. Его не забудут!

– Я его точно не забуду. Кстати, не знаю, почему я соглашаюсь. Ведь это свинство по отношению к другим и авантюра в отношении премьеры. Но я соглашаюсь… – Он постучал ладонью по столу.

– Вы соглашаетесь, потому что знаете, что я хорошо танцую. Меня знают… – Я замолчал, а потом добавил: – Теперь буду танцевать по-другому…

В моем голосе прозвучал дурацкий ненужный пафос, в ответ на который директор вдруг ухмыльнулся.

– Гм, будем надеяться. Будем надеяться, что талант не прогуляешь, не про. бешь… – режиссер был человеком очень грубым. – Кстати, тебя моя жена видела. Они с подругами у вас корпоративчик заказывали. Пришла в величайшем возбуждении… Потом ходили подруги ее подруг. Потом дальняя родственница и ее сноха. Бабы с ума посходили. Платили хоть нормально? Говори, никому не проболтаюсь!

– Хорошо. Очень хорошо, – улыбнулся я.

– Ну, слава богу. – Директор театра вздохнул и тут же высоким фальцетом забеспокоился: – Только не думай, что сейчас, вот сразу, тебе сможем платить столько же!

– Не думаю, еще раз спасибо.

Я вышел и перевел дух. Директор был неплохим мужиком, хоть и сварливым. Самое главное, он мне дал шанс. Хотя… Хотя я знаю, что стою гораздо дороже, чем он меня оценил. Он знал это тоже. Только слегка придуривался. Театр все-таки.

Из стриптиз-клуба я уходил при общем ликовании труппы и слезах руководства. Это легко было понять. Труппа радовалась – конкурент, зарабатывающий больше всех денег, исчезал. Руководство охало и пыталось мне растолковать, что, проработав еще год-другой у них, я смогу уйти на заслуженный богатый отдых. Остров я себе купить, мол, не смогу, а все остальное – извольте, пожалуйста.

– Тетки с ума сходят! Когда ты выступаешь, у нас дополнительные столы в зал выносят.

– Понимаю, но я уже все решил…

– Дурак! – Стриптиз-руководство тоже было не из пансиона благородных девиц.

– Какой есть, – я, подписав все бумаги, вздохнул с облегчением.

Денег у меня теперь действительно было много. За это время я только зарабатывал. Вернее, мне столько платили, что порой я терялся, справедливо ли это. Покупать я ничего не покупал – одежды у меня было полно, ел я немного, вечера проводил на работе, после которой людей видеть не хотелось. Одно время я отправлял деньги родителям, но в один прекрасный момент они все вернулись на мой счет. Я пожал плечами и не стал копаться в странностях близких мне людей.

Балетные будни начались на следующий же день.

– Ты зачем в театр вернулся? – Моя партнерша разогревалась у станка.

– Зачем люди устраиваются на работу?

– Ты же работал, и, говорят, неплохо.

«Директор театра стал сплетником!» – подумал я.

– Я не работал. Я был в долгосрочном отпуске. А теперь буду делать карьеру и имя.

– Тебя помнят и так.

– Помнят – это не знают. А я хочу, чтобы знали. И вообще, бросай трепаться, дыхание сбиваешь.

Так начались мои будни в театре.

Егору я отправил дорогущий коньяк. В знак благодарности. Друг был злым, но умным и чутким. И к тому же ему сейчас было нелегко.

Больничные коридоры все одинаковые. И совершенно неважно, что за прогулки по этому коридору платят в десять раз больше, чем за прогулки по какому-нибудь другому. Я шла, шаркая тапочками, под локоть меня поддерживала деваха лет двадцати пяти с веснушками по всему лицу. Оно, кстати, было круглым и румяным. Одним словом, само здоровье.

– Что вы, Татьяна Николаевна, такие тапочки с собой взяли. Надо было другие, на мягкой подошве. – Деваха, она же сиделка, выговаривала мне это все полчаса, которые мы гуляли по этажам и коридорам этого заведения. Тапочки! На мягкой подошве! Знала бы она, как я ехала в эту больницу!

В тот день я была в галерее. Ничего особенного запланировано не было, обычное открытие выставки. И посетителей не очень много. Правда, я не обязана была туда ехать – формально я была в декретном отпуске. Но как же мне надоело сидеть дома! Как мне надоело выглядывать в окошко и рассматривать привычный городской пейзаж – угол Тишинской площади, кусочек Большой Грузинской, дома, дома. Мы теперь жили здесь, в Сашиной квартире, которую предоставил ему театр. Дом был новый, квартира большая, удобная, но я за сравнительно короткий срок так привыкла к Чистым прудам, что меня ничто здесь не радовало.

– Саш, мне негде гулять, здесь нет ничего даже похожего на парк.

– А зоопарк? Все-таки лучше, чем по улицам. Но сейчас уже не надо далеко тебе ходить. Гуляй во дворике, так спокойнее. – Саша озабоченно оглядывал мою фигуру, похожую на глобус с маленькой головой.

– Я не могу видеть этот двор!

– Потерпи. Мы скоро переедем. Я уже разговаривал в театре. У нас будет другая квартира.

– Когда?! – Я иронично смотрела на мужа.

– Скоро. Только ты на эту тему поменьше думай. Ты вообще старайся ни о чем не думть.

– Как ты себе это представляешь?

– Очень легко! Фьють, – муж изобразил что-то немыслимое пальцами, – и выкинула мысли из головы! И все!

– Я хочу на Чистые пруды! Почему, зачем нам понадобилось оттуда уезжать?! – Я в очередной раз «затянула» упреки в адрес Саши.

– Послушай, я уже сто раз объяснял. Мы будем жить в доме, который заработал я, мужчина. Пока это – теперешняя квартира, но я же сказал, мы скоро переедем.

Начиная вспоминать Чистые пруды, я каждый раз слышала этот ответ. В нашей семье старшим был он, а следовательно, я подчинялась всем его решениям. Переезд к нему был стремительным, два дня сборов, два дня устройства на новом месте. Я даже не успела опомниться.

Декрет же был испытанием. Я отлично себя чувствовала и была переполнена энергией, но мне запрещали все, кроме черепашьего шага.

– Танечка, вы не спорьте, не спорьте с мужчинами, вы слушайтесь. – Доктор как будто бы и не слышал моих причитаний.

Так вот, в тот день я нарушила все правила и предписания. Я заботливо припрятала ключи от своей маленькой машины – подарок от Саши, и когда осталась одна, быстро собралась и поехала в галерею. В дороге я еще раз убедилась, что именно женщинам свойственно шапкозакидательство. Пока я собиралась, мне казалось, что небольшую дистанцию преодолею с легкостью. Встав у первого же светофора в пробке, я почувствовала признаки панической атаки. Мне стало жарко, страшно, я запсиховала, засуетилась и решила вернуться домой. Но, запертая со всех сторон машинами, осталась стоять на перекрестке. Мне показалось, что рожать я буду здесь, прямо на углу Брестской улицы, напротив итальянского ресторана. Я оглянулась на «больничную» сумку, с принадлежностями, которая всегда была в машине. «Ну, если что – я готова!» – и мне сделалось очень страшно. Прежде всего я корила себя за легкомыслие и боялась гнева Саши – рисковать мне в нашей ситуации было верхом безрассудства. Гнева мужа я боялась не потому, что он меня будет ругать – такого не было никогда, – я боялась, что из-за моей глупости случится непоправимое. Оглянувшись на соседей по пробке, я разозлилась – люди мне показались неприветливыми, угрюмыми и не внушающими доверия. «Надо вернуться, надо срочно вернуться домой!» – крутилось у меня в голове, но паника плохой советчик. Я пропустила поворот, выехала на Тверскую, попала не в тот ряд, и мне ничего не оставалось делать, как ехать на работу.

– Татьяна Николаевна, – обрадовались и обеспокоились сотрудники, увидев, как я выгружаюсь из машинки. Рядом с моими теперешними габаритами она казалась детским аттракционом.

– Да, – отдувалась я, – чаю сделайте.

Галерея бросила работать и принялась ухаживать за беременной сотрудницей.

– Вы не волнуйтесь, у нас все готово, даже фуршет. Так что пейте чай, ешьте вот печенье… – Светочка, моя помощница, заботливо суетилась вокруг меня. Остальные же потчевали последними сплетнями. В родной любимой обстановке мне стало хорошо. Страх куда-то ушел, чувствовала я себя прекрасно, мне было интересно обсуждать рабочие проблемы. Так приятно было слышать о капризах художников, о том, что в прошлом месяце было продано больше картин, чем в позапрошлом, что на сегодняшней выставке будет известный коллекционер из Германии, наш бывший соотечественник, который давно уехал, а теперь вкладывал деньги в современных российских авангардистов.

– Ой, вас так не хватает, так не хватает… – Молодые сотрудницы, девочки-прелестницы, щебетали мне в ухо. Я видела, что они не могли дождаться, пока наши мужчины покинуть нас, чтобы наброситься на меня с расспросами о прелестях беременного состояния. Я же ничего интересного им сообщить не могла – со мной происходило все то же самое, что и с любой другой дамой в моем положении. Я даже не поправилась особенно. В легких разговорах прошел час, другой. Стали собираться гости. Уже приехал наш директор, Сергей Леонидович, который, увидев меня, развел руками и обнял меня необъятную:

– Так, когда на работу? Без тебя – просто беда!

Как мне, бесформенной и почти беспомощной, было приятно слышать эти слова!

– Рожу и сразу выйду, – пообещала я, растрогавшись.

– Ну уж, ну уж! – испугался Сергей Леонидович. – Хоть немного повоспитывай, хоть чуть-чуть.

– Чуть-чуть повоспитываю, – рассмеялась я.

В галерее уже было битком людей. Уже ходили около картин потенциальные покупатели, уже какой-то искусствовед давал интервью молодому человеку с бабочкой, уже мимо меня понесли бокалы с шампанским, и мне отчаянно захотелось выпить этого радостного вина.

– Так, сейчас подъедет наш негоциант немецкий, – сказал кто-то за моей спиной, и в этот момент я почувствовала дурноту.