Как и ожидалось, место — сущий ад. «О боже, — скажет Гвен своей подруге Минни (если хоть раз сподобится дозвониться), — что я ужасного натворила в жизни, заслужив такое?» Крис и Лори думают, ей чертовски везет — жить в одном доме со своим бойфрендом. Интересно, а понравилось ли бы им, окажись они на ее месте? В такое сложно поверить, но Гвен и Хэнк вовсе не пользуются удобным случаем, несмотря на то что проскользнуть под покровом ночи в спальни друг к другу труда не составляет. Они даже не целовались ни разу с тех пор, как девушка тут. Не потому, что якобы ее любовь прошла — не прошла, а еще сильнее стала — она просто хочет чего-то чистого. Не того, в чем сейчас соучаствует ее мать. А уж в чем именно — Гвен с недавних пор в курсе.

Она слышит их, там, наверху, почти на другой стороне дома. Поначалу думалось, это только кажется. Возможно ли так явственно все слышать в столь просторном здании? Разве толстые, оштукатуренные стены — уже не изолятор? И не должна ли присутствовать, черт побери, хоть какая-то приватность?! Она их слышит. Каждую ночь слышит. Страстные крики матери, его отвратительные шумы. Не в состоянии все это выносить, Гвен обычно поднимается с постели и идет во двор. Сетчатая дверь[27] за ней захлопывается, но проснувшийся терьер толкает раму носом и выходит следом. Ночи нынче так холодны, что все выдохи дымятся. Девушка идет в конюшню — проверить, не заледенела ли вода в бадье, нежно теребит гриву Таро, а он в ответ сонно тычет мордой в ее карманы, вынюхивая сахар. Терьер терпеть не может лошадей, но красных псов, разлегшихся по всем дорожкам, — еще больше, и потому, не отставая, семенит за хозяйкой в стойло. Гвен подтягивает табуретку, садится и закуривает, Систер мостится у ее ног.

— Бедная, бедная, — говорит Гвен собаке, радостно виляющей хвостом в такт звучанию дружеского голоса человека, — ты ведь уже не та сучка, какой была раньше, правда?

В шерсти у терьера полно соломинок, и она испуганно шарахается всякий раз, когда конь вздрагивает во сне. Легкие у Таро не те, что прежде, он стар, и каждый выдох сопровождает прерывистый, натужный звук. Вот уж две недели, как Холлис клянется, что договор вот-вот прибудет. Гвен начинает нервничать. Как только она получит на руки эти бумаги — возьмет депозитный сейф в банке и спрячет их туда, для верности. Девушка водит рукой по конскому мягкому носу. У нее сильнейшее ощущение, что Таро в опасности и его надо беречь, и это чувство придает ей мужества. Как только у нее появится законное право собственности на коня — она уйдет отсюда. Это решено, но Гвен еще не набралась духу признаться Хэнку. Хотя скорее всего, он сам все знает, догадался: смотрит на нее так, будто она уже ушла.

Не в силах больше сопротивляться сну, Гвен берет Систер на руки и выходит из конюшни. На кухне горит свет, девушку охватывает облегчение — это Хэнк ждет ее с чашкой свежего кофе. Они сидят молча, в тишине, как старая супружеская пара, пьющая кофе и держащаяся за руки. Уловленные стечением обстоятельств, они сурово ограничены в том, что могло принадлежать им по праву.

Хэнк знает: если бы не конь, Гвен здесь бы уже не было. Ее решение — не из-за угасшей любви. Она понимает: парень в состоянии позаботиться о себе. Но этой ночью они не говорят о будущем, они думают о предстоящих потерях. Они идут в ее спаленку у кухни и ложатся там клубочком поверх одеял на единственной кровати, сплетя руки. Гвен прошептала бы, что любит, — если бы могла. Хэнк, если б мог, поклялся бы, что все у них будет хорошо. Однако все сейчас не так, они оба прекрасно понимают это. Все вообще не так, как того жизни хочется.


18


В нынешний год Праздник урожая куда многолюднее обычного, и киоск Марч с секонд-хендом — тот самый, который она обещала вести Регине Гордон, — дал очень приличную выручку (хорошая новость для детского отдела городской библиотеки, которому пойдут все деньги).

— Вот уж не думала, что увижу тебя здесь.

Это Сюзанна Джастис. Переворошив груду блузок, она вытягивает одну, двубортную, с узором в мелкую ломаную клетку — отлично подойдет к ее слаксам из коричневого вельвета.

— Я и сама не думала, — смеется Марч. — Совсем не мой типаж.

Они осторожны друг с другом с тех пор, как Марч переехала к Холлису. Сьюзи вняла совету доброжелателей и держит рот на замке, но никто не обеспокоился объяснить ей, как в таком случае вести себя при встрече с подругой.

— Что ж, — роняет Сьюзи.

— Что ж, — улыбается Марч. — Ты прекрасно выглядишь.

На самом деле это Марч прекрасно выглядит. На ней старые широкие брюки и плотный красный свитер, купленный за три доллара сегодня утром в ее же собственном киоске. На вид она изрядно потеряла в весе. Черты лица стали рельефнее, темные глаза — глубже и насыщенней. «Это любовь, не иначе», — догадывается Сьюзи, и Марч улыбается, разгадав взгляд подруги.

— Моя мать все еще надеется, что ты придешь к нам на День благодарения.

— Как мило с ее стороны, но мне нужно посоветоваться с Холлисом. Он терпеть не может этот праздник. Считает, что индейка несъедобна.

— Все равно приводи его. — Сьюзи очень старается, чтобы голос звучал искренне. — Будет есть бутерброды с колбасой.

Ее нынешнее старание, однако, вовсе не означает, что она оставила попытки побольше разузнать о Холлисе. Сьюзи ездила в Бостон, в суд по делам несовершеннолетних, но, даже пустив в ход дружеские связи Эда, ничего существенного не нашла. Такое впечатление, будто Холлиса вообще тогда не существовало. Может, кто-то просто стер, как губкой, неприглядное пятно с его биографии? Кто? Генри Мюррей с его чересчур добрым сердцем и верой в гуманизм? И все же Сьюзи по-прежнему нутром чует: взгляни она пристальнее, и выплывут наружу такие факты, которые заставят Марч если не бежать без оглядки с фермы Гардиан, то по крайней мере хорошенько задуматься.

— Если Холлис и не захочет почтить нас своим присутствием, ты все равно приходи, с Гвен и Хэнком.

— Тебе легко говорить, — в который раз улыбается Марч.

— Это уж точно, — и не думает улыбнуться в ответ подруга. — Никто не приказывает мне, что делать.

— Он не такой. И ты ведь знаешь меня, Сьюзи. Думаешь, я позволила бы кому-то собой верховодить? В моем-то возрасте?

— Ладно, замнем. Будем надеяться, я не права.

Она обнимает Марч, и до нее доносится запах лаванды. Горький, печальный в ее восприятии запах. Тот, что метит прошлое и все давным-давно забытое. Скорее всего, это след лавандового одеколона на секондовском свитере, и аромат перешел теперь на Марч, нового владельца. В конце концов, чего подруга хочет для себя, того и ты должна желать ей. Удачи во всем, вот что Сьюзи желает Марч. А еще отсутствия ошибок, ужасных ошибок, исправить которые не дано.

Сьюзи направляется к раскладке старых книг. В самый раз — не может не подумать Марч: подходит неся две чашки горячего кофе, Холлис. Нужно просто знать, как с ним управляться, вот чего не понимает Сьюзи.

— А, старушка Сью, — ворчит он, подойдя и протянув кофе.

Полно прилавков, киосков и ларьков, толпы покупателей. Холлис ни разу в жизни не был на Празднике урожая и не планирует когда-либо еще сюда попасть. Он здесь, чтобы приглядывать за Марч. И впрямь: уж слишком долго некоторые мужчины примеряют явно ненужные им спортивные костюмы, то и дело спрашивая ее мления. Бад Горас, к например, собаколов несчастный, — Холлис узнал его, и ему совсем не по душе взгляд, каким тот разглядывает Марч.

— Пойдем отсюда, — говорит он Марч, когда Бад наконец расплачивается за чертову ветровку (которую как пить дать никогда не наденет) и уходит.

— Я вообще-то поручилась еще за два часа. Марч неуверенно смотрит через плечо на Регину Гордон — у той в блокноте строго все расписано, на каждого составлен план, — но Холлис уже направился переговорить с Мими Фрэнк (взявшей выходной в своем салоне красоты «Бон-Бон», чтобы вести на празднике ларек по продаже яблочного соуса).

— Привет. Не приглядишь ли за той раскладкой с одеждой? Лично я думаю, у тебя хватит энергии и на две такие. Ручаюсь, не многие бы услышали от меня такую характеристику.

Мими улыбается Холлису. Да, она человек искушенный.

— Не беспокойся, дорогой, конечно пригляжу.

— Ты просто очаровал Мими, — удивляется Марч, когда Холлис помогает ей надеть куртку. — Глазам своим не верю.

— Давай быстрее выберемся отсюда, — не желая углубляться в эту тему, отвечает он.

— Нас уже здесь нет, — пытается острить Марч на выходе из ратуши, но шутка повисает в воздухе.

Им не нужно говорить друг с другом по пути к его пикапу; да и тяжело о чем-либо беседовать при ветре, дующем с такой ураганной силой. Проходя мимо Основателя, Марч легонько ударяет — на счастье по его гранитному колену. Странно, но она чувствует, что не посмеет пройти мимо статуи, не совершив сей глупый суеверный акт. Как будто в этот непогожий день она действительно отчаянно нуждается в счастье и удаче.

— Пойдем перекусим в «Синей птице»?

— Зачем? Лицезреть очередные толпы идиотов горожан? — вопросом на вопрос отвечает Холлис. — Не думаю, что мой желудок такое переварит.

В пикапе он притянул ее к себе, склонился к ее лицу и шепчет, как безумно хочет быть наедине с ней, в их постели, на деле доказать, как сильно-сильно ее любит, и Марч понемногу расслабляется. Но затем вдруг Холлис переходит на Бада Гораса — «лучше бы этот остолоп держал свой член в штанах». Он всегда так выражался? Марч не припоминает. Всегда так быстро впадал в гнев?

Они все такие жалкие, продолжает он, с их бестолковыми сборщиками пожертвований и фальшивыми улыбками. Он может купить их и продать в одну секунду, заставить ползать на коленях — всех, каждого, весь городской совет, хозяев магазинов с землевладельцами в придачу — протяни он им чек на кругленькую сумму. Ну и где тогда будет им место, глазеющим на него, на Марч? Где будет место этого хренова Бада Гораса? Где — с его бэушной спортивной курткой и сладенькой улыбочкой?

— Поверь, — убеждает Марч, когда машина останавливается на красный свет, — я даже не знаю толком, кто это такой, Бад Горас. Да и на что мне он? Мне нужен только ты.

Она целует его, долго, глубоко, чувствуя при этом, что слегка мошенничает. И даже не слегка, а на все сто. Он всегда был крайне ревнив, ей это известно. Что ж, такая у нее нынче ситуация. Да и, по правде говоря, если он не хочет, чтобы другие мужчины смотрели на нее, так что с того? Ведь это лишь потому, что он ее любит, вот и все. Потому что заботится.

Ей нужно меньше тратить время на раздумья «кабы да если» и больше — на присутствие, на «здесь и сейчас». Нужно впитывать наслаждение день за днем, секунда за секундой. С тех пор как они стали вместе жить — почти никуда не ходят. Во всяком случае, Марч. Она расчистила себе рабочее пространство на третьем этаже, в бывшей спальне для гостей, и принялась изготавливать праздничные презенты: изящные кулоны — один для Сьюзи, другой для Гвен — блестящие вещицы в форме лунных серпиков, скользящих на серебряных цепочках. Марч трудится, когда Холлиса нет — с раннего утра он на осмотре своих владений, а по вечерам, как правило, на деловых встречах. Она даже перестала сознавать, сколь часто ей приходится оставаться одной — пока не иссякают запасы серебра, и тогда нужно просить Холлиса привезти порцию драгоценного металла из очередной поездки в Бостон.

Ближайшая такая поездка у него сегодня, в субботу то есть. Значит, все магазины закрыты и Марч остается без рабочего материала. У Холлиса в Бостоне встреча с его адвокатом, какие-то дела насчет недвижимости во Флориде и грядущего тропического циклона. Марч все еще в постели, Холлис — в душе. Звонит телефон. Еще довольно рано, и ее охватывает беспокойство — что, если это тот адвокат из Бостона, с плохими новостями? Или того хуже: ее Ричард? Марч, волнуясь, поднимает трубку — и облегченно вздыхает: это Кен Хелм, звонит сообщить, что большой орех на Лисьем холме подхватил какую-то заразу.

— Не обещаю; что его удастся спасти, но попробовать можно.

Сквозь его речь в трубке слышны далеким фоном голоса детей и жены. Кен будет очень рад, умудрись он заплатить за этот месяц по закладной на дом — и тем не менее, надо же, беспокоится об орехе ранним утром выходного дня.

Прислонив трубку к другому уху, Марч перекатывается на живот. Ей тепло под сатиновым лоскутным одеялом, из нижнего белья на ней лишь трусики, и совсем не хочется выбираться из постели, в особенности же — идти смотреть на заразившийся старый орех. Однако Кен, судя по голосу, так серьезен.

— Ладно, я буду в десять на холме. Пойду туда, как только уедет Холлис.

Марч ставит телефон назад на ночной столик и тут видит, что Холлис все это время наблюдал за ней. Полотенце обмотано вокруг талии, мокрые волосы прилипли к голове, и смотрит он на нее так, что Марч чувствует вину — правда, за что именно, ей не совсем понятно.