Нелл громко рассмеялась, неожиданно вспомнив о слабительном, которым она угостила Молл Дэвис.

– Вы уверены в том? – спросила она.

– Клянусь вам. Госпожа герцогиня в бешенстве. Она мечется по своим комнатам, завывая на родном языке. Вот и настало время для удачливой мисс Нелл вернуть себе прежнее положение.

– А Карл?

– Поправится через неделю или две после обычного курса лечения таблетками – и все будет хорошо. Он родился здоровяком и, каким бы испытаниям он ни подвергал свою королевскую персону, так здоровяком и останется. Нелл, враг утратил свою боеготовность, на языке врага – это hors de combat. Не забывайте этого! Готовьтесь править безраздельно. До меня дошло, что Людовик прислал ей колье из жемчуга с бриллиантами, так сказать, для поднятия духа. Я также слышал, что она собирается отправиться в Бат и Танбридж-Уэлс в надежде быстро поправить здоровье. Будьте готовы поздравить Его Величество с выздоровлением, милая Нелл. И помните, что я вам сказал. Создайте Его Величеству хорошее настроение. Дайте ему понять, что с его веселой Нелл ему покойнее и приятнее, чем с косоглазой красоткой. И позднее… только позднее… напомните ему об отпрысках.

– Я буду помнить, что ему надо напомнить, не беспокойтесь! – мрачно пообещала Нелл.

– Не старайтесь, дорогая Нелл, пытаться раньше времени выиграть битву. Этот путь не ведет к победе.

Вскоре после этого настали для Нелл веселые весна и лето. Она попала прямо в круговорот веселья при дворе. Король был снова здоров – с Луизой дело обстояло иначе, и ее частые поездки в Бат и Танбридж-Уэлс не приносили результатов. Ее единственным утешением стало великолепное колье, присланное ей Людовиком, – напоминание, что она должна быстро поправиться, так как ее ждет работа. Но Луиза знала, что, если ей не удастся удержать Карла, то Людовик не будет ей опорой. И ей ничего не оставалось делать, как следовать советам своего врача и страстно желать как можно скорее снова занять свое место при королевском дворе.

Королевский двор переехал в Виндзор, и там, на зеленых лужайках, устраивались веселые спортивные развлечения. Был организован потешный бой, изображавший осаду Маастрихта. Карлу это было особенно интересно, потому что в этом бою отличился когда-то Монмут.

Он души не чает в этом юноше, думала Нелл. Жаль, что малыши Карл и Иаков Боклерки не внушают ему такой же сильной привязанности. Не то, чтобы он не выражал им величайшую нежность, не то, чтобы ему не нравилось брать их на руки и осыпать ласками, но…

– Ласки! – горько посетовала Нелл. – Только они не дадут им благополучия.

Однажды ее недоброе отношение к старшему сыну Карла хлынуло наружу.

– А, – обратилась она и идущему навстречу Монмуту, – вот и принц Задавала собирается показать нам всем, как надо выигрывать сражения.

Лицо Монмута вспыхнуло от возмущения.

– Кто вы такая, чтобы так говорить со мной? – спросил он. – Вы забываете, что я сын короля, тогда как вы… ваше место в трущобе.

– Это так, – сказала Нелл весело. – Я и ваша матушка одного поля ягоды – обе мы проститутки и обе ведем свой род из трущоб.

Монмут пошел дальше, проклиная апельсинную девушку, которую так почитает опьяненный ею отец.

Но Нелл не испытывала к Монмуту настоящей ненависти. Она вдруг обнаружила, что это у нее не получается. Она угадывала в нем какое-то сходство со своим маленьким Карлом. Они – сводные братья, думала она. Ей были понятны честолюбивые мечты Монмута – разве она не лелеяла те же мысли в отношении своих мальчиков?

Теперь она стала смотреть на красивого юношу глазами матери. Довольно странно, но он вдруг обнаружил, что его высокомерие несколько поубавилось. Нелл была из низов – никто не будет этого отрицать, но она настоящая чаровница. И юный герцог вдруг понял, что он с чувством удовольствия встречает дерзкий взгляд ее глаз, который, останавливаясь на нем, превращается в нежный и материнский.

Он решил, что, хотя она и позволяет себе делать самые вызывающие замечания и подчас не ощущает их несообразности, эта маленькая апельсинная девушка отнюдь не лишена привлекательности, и он, хоть убейте его, не может себя заставить ненавидеть ее так, как молодому человеку в его положении должно ненавидеть подобное создание.

А Нелл уже снова пользовалась высочайшей благосклонностью. Карл теперь и сам удивлялся, почему он так долго пренебрегал ею. Было чрезвычайно приятно оставить Луизу со всей ее культурой и наслаждаться шумной жизнью в обществе Нелл. Нелл была так безыскусна, кроме того, она была весьма способной ученицей. У нее уже развился вкус к музыке, которая так нравилась королю.

Ему всегда было забавно видеть ее в апартаментах – эту великолепную даму, мадам Элинор Гвин. Его печалило, что он все еще ничего не может сделать для мальчиков, но он сам себе пообещал сделать все, как только он почувствует, что это не приведет к неприятностям.

Король, поправившись после болезни, был в хорошем настроении. Он вновь пригласил Рочестера, так как хотя он и не мог безоговорочно принять его как человека, но не знал никого другого, кто был бы способен писать такие остроумные стишки и заставлять его от души смеяться, хотя стихи эти часто бывали направлены в его адрес.

Королевский двор веселился. Карл не позволял государственным делам портить себе настроение. Луиза пребывала в уединении, и, поскольку не было необходимости постоянно чопорно сохранять достоинство, в течение этих месяцев веселье не прекращалось; и Нелл правила безраздельно, как настоящая королева английского двора, она была полна решимости насладиться каждым мгновением до того самого момента, когда Луиза неизбежно займет место и оттеснит ее несколько назад.

Однажды, поднявшись утром, король узнал, что на его двери прилеплено четверостишие Рочестера.

Вокруг собрались придворные, чтобы его прочесть.

Карл громко прочел:

«Почиет здесь верховный повелитель,

Обещаний безответственный даритель.

Он глупостей не изрекал.

Но и умно не поступал».

Когда король кончил читать, воцарилась выжидательная тишина. Человек должен действительно иметь живое чувство юмора, чтобы быть способным смеяться над правдой, сказанной о нем самом.

Среди придворных находился и Рочестер, жизнерадостный и отчаянный, не тревожась о том, что своими стихами может заработать себе очередное изгнание с королевского двора. Как он мог, было написано на его лице, удержаться и не написать такие славные и остроумные стишки, если они возникли у него в голове и оказались правдивыми?

Король вдруг громко расхохотался.

– Ну, друзья мои, – сказал он собравшимся, – он говорит правду, но все объясняется очень просто – слова я говорю свои собственные, а действия продиктованы моим кабинетом министров!..

Да, в течение тех месяцев королевский двор по-настоящему веселился.

Нелл устроила в своем изящно обставленном доме музыкальный вечер; все выглядело необыкновенно величественно, ибо король, не имея возможности дать титулы, о которых она так мечтала, ее сыновьям, пытался компенсировать это весьма внушительными дорогими подарками.

Нелл, оглядывавшей свою гостиную, самой с трудом верилось, что это ее новый дом. Теперь было нелегко воскресить в памяти ту хижину в Коул-ярде. Но если подняться в комнату, где сейчас спит ее мать и бутылка джина стоит, должно быть, рядом с ней, то это будет не так уж и сложно.

Но что это было за зрелище, когда от света множества свечей сияли богатые наряды дам и придворных кавалеров! Нелл взглянула на ее собственные юбки, отделанные серебристым с золотом гипюром, на драгоценные камни, сверкающие на ее пальцах.

Она, малышка Нелл Гвин из Коул-ярда, устраивает вечер, на котором почтенными гостями является король и его брат, герцог Йоркский!

Это был для Нелл особенно счастливый вечер, потому что в течение него у нее будет возможность изменить к лучшему жизнь бедного театрального музыканта. У него был прекрасный голос, у этого молодого Боумана, и ей хотелось, чтобы король услышал его и похвалил, так как после похвалы короля лондонские зрители будут стремиться в театр послушать его. И это очень приятно, думала Нелл, добившись успеха, делать все возможное, чтобы и другие могли пойти по этому же счастливому пути.

Она наблюдала за выражением лица короля, когда он слушал пение. Затем слегка придвинулась к нему.

– Прекрасный исполнитель, Нелл, – сказал он.

– Я рада доставить Вашему Величеству удовольствие, – ответила она ему. – Я бы хотела представить вам певца, чтобы вы лично могли сказать ему об этом. Это будет так много значить для юноши!..

– Пожалуйста, Нелл, если это тебе угодно, – согласился Карл, и, глядя на ее маленькую удаляющуюся фигурку, он с нежностью подумал, что это так похоже на Нелл – не забывать о менее удачливых людях среди ее нынешней роскоши. Он был счастлив с Нелл. Если бы она не надоедала ему постоянно этими разговорами о своих мальчиках, он познал бы с ней полный покой. Но она была, конечно, права, стараясь сделать все возможное для своих сыновей. Ему бы не понравилось, если бы она не заботилась об их благополучии. Когда-нибудь она должна быть вознаграждена. Как только будет возможно, она даст юному Карлу все то, что получили дети Барбары и Луизы.

Нелл подошла с молодым Боуманом, который, волнуясь, остановился перед королем.

– Сердечно признателен вам за ваше исполнение, – тепло сказал Карл. Он не хотел отказать Нелл выразить признательность музыканту, если ей это приятно. Это ему ничего не стоило, и он хотел, чтобы она знала, что, будь на то его воля, он бы исполнял так же все ее просьбы. – Еще и еще раз благодарю.

Нелл стояла рядом.

– Государь, – попросила она, – чтобы подтвердить, что ваши слова не простая вежливость, не могли бы вы сделать исполнителям достойный подарок?

– Разумеется, – ответил король и пощупал свои карманы. Лицо его выразило сожаление. У него не было денег. Он обратился к брату.

– Джеймс, я прошу тебя вознаградить этих прекрасных музыкантов от моего имени.

Джеймс обнаружил, что тоже оставил свой кошелек дома.

– У меня с собой ничего нет, государь, – сказал он, – кроме одной или двух гиней.

Нелл стояла подбоченясь, переводя взгляд с короля на герцога.

– Черт побери! – воскликнула она. – В какое общество я попала?

Вдруг раздался смех, и больше всех от души смеялся король.

Нелл была счастлива, наслаждаясь своим прекрасным домом, благорасположением короля и любовью, которую она к нему питала.

И все же она не забыла удостовериться, что музыканты были вознаграждены соответствующим образом.

Это был один из многих успешных вечеров.

Так проходило то благословенное время, пока Луиза восстанавливала свое здоровье.


Увы, Луиза все-таки поправилась, и теперь король делил свое время между ней и Нелл. Барбара, герцогиня Кливлендская, хотя и не пользовалась больше благосклонностью короля, продолжала бороться за права тех детей, которых она объявила настолько же его детьми, насколько и ее. Луиза считала, что по какому-то священному праву ее сын должен иметь преимущество перед детьми Барбары. Королю сперва надоедала одна, потом это делала другая. Сыновья Барбары станут герцогами Графтонским и Саутгемптонским; сын Луизы должен был получить титул герцога Ричмондского, который оказался свободным после смерти мужа Франсис Стюарт. Но Карл должен устроить так, чтобы грамоты на пожалование привилегий утверждены одновременно, иначе не избежать зависти.

А у Карла и Иакова Боклерков все еще не было титулов. Нелл была не в состоянии скрывать свое огорчение. Она не могла удержаться, чтобы при каждом удобном случае не оскорбить Луизу.

– Если она такая важная персона, связанная родством со всей знатью Франции, – спрашивала Нелл, – почему же тогда она согласилась на роль проститутки? Я по профессии шлюха и не претендую быть кем-то еще. Я верна королю и знаю, что он не оставит моих мальчиков без внимания.

Но Луизе удалось склонить на свою сторону Данби, а Данби занимал в стране высокое положение. Карл не мог не прислушиваться к нему, потому что его магия в финансовых вопросах значительно улучшила положение дел Карла. Нелл знала, что она и ее сыновья обязаны тем, что лишены почетных титулов, союзу Данби – Портсмут, и ей хватило ума понять, что, пока Данби будет сохранять влияние, ей будет очень сложно получить то признание, которого она так жаждала.

Данби успешно сколачивал придворную партию, будучи ее главой. Ему хотелось дать новую жизнь священному праву королей и абсолютизму монархии, как это было в дни правления Карла Первого. Оппозиция, возглавляемая Шафтсбери и Бекингемом в качестве помощника главы партии, ставила своей целью поддерживать парламент. Партия Данби звала партию Шафтсбери «вигами», которыми до сих пор называли лишь шотландских разбойников, совершающих набеги на приграничные селения и грабящих соседей под разными лицемерными предлогами. Шафтсбери отомстил, окрестив партию Данби «тори», – этим термином называли в Ирландии суеверных, кровожадных, невежественных людей, которым нельзя доверять.