Он не хотел знать, где прячется Джемми. Если бы он узнал об этом, он обязан был бы отправить его в Тауэр.

Утешения он искал у Нелл. Нелл было совестно, и в то же время она сердилась на себя за то, что когда-то она помогала принцу Задавале, она дала ему в своем доме приют и просила короля встретиться с ним. Теперь она осознала, что сохранила его для того, чтобы он попытался лишить своего отца жизни.

– Не могу больше о нем слышать! – сказала Нелл. В то же время она могла понять горе короля. Он любил этого мальчишку. Тот был его сыном. Он был ему так же дорог, как маленький лорд Бёрфорд.

Луиза выражала свое возмущение Монмутом, но король чувствовал, что она довольна. Глаза Луизы хранили тайну, но король знал, что было время, когда она надеялась, что ее сын, герцог Ричмондский, может стать наследником престола. Луиза была неподдельно напугана тем, как близко он был от смерти, но этот ее страх на самом деле был страхом за безопасность ее собственного положения. Гортензия выразила ужас характерным для нее спокойным образом. Но Гортензия совершенно не заботилась о будущем и даже не задумалась о том, что с ней станется, если умрет ее благодетель.

Карл держал в руках письмо от Джемми.

«Какая польза будет вам, государь, от того, что вы лишите жизни собственного ребенка, который лишь ошибся и рисковал своей жизнью во имя спасения вашей?»

Это заставило Карла улыбнуться. Джемми был уверен, что принял участие в заговоре только лишь для того, чтобы удержать заговорщиков от жестокости. Он никогда не согласился бы убить отца, которому обязан всем.

«А теперь я вам клянусь, что с этого времени я никогда и ничем больше не огорчу вас, но всей своей жизнью постараюсь вам доказать, что раскаиваюсь в содеянном. Я переживаю муки страшнее тех, которые могло бы определить для меня ваше всепрощающее сердце».

Когда он сидел с этим письмом в руке, навестить его пришел герцог Йоркский.

– Джеймс, – сказал Карл, – у меня письмо от Джемми. Лицо Джеймса посуровело.

– О, я понимаю, вам трудно простить его, – продолжал Карл. – Но он совсем мальчишка!.. Его вовлекли в дурное дело сообщники.

– Вот уж, действительно, дурное, коль замышлял убийство!..

– Он не собирался убивать. Он вошел в заговор, чтобы удержать от жестокости других.

– Стало быть, – мрачно проговорил Джеймс, – он не знал, для чего организовал заговор?

– Он испытующе взглянул на Карла.

– Мне не нравится эта враждебность между вами, Джеймс. Я думаю о том времени, когда меня не станет. Ах, брат, если ты будешь продолжать упорствовать в своих религиозных взглядах, думаю, ты пробудешь королем не больше четырех лет, но, возможно, я слишком щедро отмериваю тебе срок. Мир между тобой и Джемми мог бы быть началом лучшего положения дел.

– Вы собираетесь позвать его обратно? – спросил Джеймс, не веря своим ушам. – У вас хватает душевных сил простить его, когда он был вместе с теми, кто покушался на вашу жизнь?!

– Он мой сын, – ответил Карл. – Я не могу поверить, что он конченый человек. Его увлекли. И я не верю, что он собирался убить своего отца.

– А я верю, что он собирался убить своего дядю!

– Нет, Джеймс. Давай жить в мире… мир… мир. Пойди мальчишке навстречу. Если он нижайше просит простить его, если он убедит нас в том, что у него не было намерения убивать…

Джеймс с трудом улыбнулся. Карл все равно настоит на своем. Джеймс его понимал. Он сам был отцом.


Карл обнял сына. Молодого герцога тайно провели во дворец, а Карл приготовил письмо, которое должен был подписать Иаков.

– Отец! – сказал молодой человек со слезами на глазах.

– Полно, Джемми, – прервал его Карл. – Давай забудем прошлое.

– Я бы никогда не позволил им убить вас, – рыдал Джемми.

– Я это знаю. Я этому верю. Вот! Подпиши это, и я позабочусь, чтобы ты был прощен.

Монмут упал на колени и поцеловал руку отца.

– Джемми, – продолжал Карл, – в детстве ты как-то раз пытался ухватить горящее полено. Я вовремя тебя остановил и постарался, чтобы ты понял, что, если ты будешь пытаться трогать огонь, то сильно обожжешься. Ты это понял. То же самое я повторяю и теперь.

– Да, отец… Я благодарю вас от всего сердца!..

– Теперь ты должен меня оставить, – сказал Карл. – Нехорошо, если тебя увидят здесь. Люди не простят тебя так легко, как это сделает отец.

После этого Иаков покинул отца, но, хотя он и постарался быстро уйти от дворца, он все-таки встретил некоторых из своих прежних друзей. Они поняли, где он был и что он сделал, и сказали ему, что он покинул тех, кто его поддерживал и старался возвести на трон, и что, если подписанное им признание станет достоянием гласности, никто из прежних его приверженцев никогда больше не будет для него стараться. Его будут считать другом до первой беды. Подписав письмо, подготовленное для него отцом, он по сути переметнулся к врагам.

Опешивший Иаков вернулся в Уайтхоллский дворец.

Он предстал перед отцом.

– Я должен получить обратно свое признание, – сказал он.

– Почему? – холодно спросил Карл.

– Потому что мне очень повредит, если станет известно, что я его подписал.

– Тебе повредит, если станет известно, что ты не покушался на жизнь своего отца?

– Верните мне его! – настаивал Иаков.

Карл вручил ему документ. Монмут схватил его, но, подняв глаза на отца, он не узнал его – настолько изменилось это некогда родное лицо. Он понял, что Карл стал другим человеком, лишенным иллюзий. Он заставил себя увидеть сына таким, каким он был, – сыном, который мог убить отца, поднявшего его до нынешнего его положения и делавшего ему добро, сыном, готовым убить такого отца из-за короны.

– Убирайся отсюда, – проговорил Карл.

– Отец… – начал заикаться Иаков. – Куда мне идти?

– Вон отсюда… К черту! – ответил Карл.

Он отвернулся, а герцог выбрался из дворца. Свое признание герцог сжимал в руке.

На улицах стояли толпы людей. Разговоры шли вокруг заговорщиков Рай-хауса. Он прислушался. Он взглянул на дворец отца и понял, что отныне для него нет места в Англии.

Той же ночью он отплыл в Голландию.


Карл больше не думал о Иакове. Рай-хаусский заговор отнял у него сына, но дал ему еще большую власть и вместе с властью мир. Он правил так, как, по его мнению, должен править король, имеющий на то священное право. Его брат, герцог Йоркский, был восстановлен в должности первого лорда адмиралтейства и, поскольку Джеймс не соглашался давать присягу в соответствии с обрядами англиканской церкви, Карл просто подписал приказ, что, будучи братом короля, он должен быть избавлен от дачи присяги в соответствии с тест-актом.

После этого настали месяцы счастья. Его личная жизнь текла так же спокойно, как и его государственная деятельность. Все его дети, за исключением единственного, которого он любил больше других, доставляли ему много радости.

Он заботился об их благополучии, радовался их победам, давал советы в случае неприятностей. Он взял на себя ответственность за будущее детей своего брата и выдал Анну замуж за протестанта Георга Датского – это был не очень привлекательный молодой человек, не слишком воспитанный и остроумный, неважно образованный; его в жизни, казалось, больше всего интересовала еда, Карл не сомневался, что Анна будет им довольна. Он был чрезмерно толстым, и Карл дал ему шутливый совет: «Если вы будете со мной гулять, охотиться и уделять внимание моей очаровательной племяннице, то полнота вскоре перестанет вам досаждать».

Совершенно неожиданно повод для небольшой ревности подала Луиза – он не волновался, но признал, что немного ревновал. В Англию прибыл внук Генриха Четвертого и Прекрасной Габриэллы, одной из его любовниц, пользовавшейся самой что ни на есть дурной славой. Это был Филипп де Вандом, великий приор Франции. Было похоже, что Луиза впервые в жизни испытала настоящую страсть, так как, казалось, не замечала опасности, которой подвергала себя. Карл, охладевший к ней, счастливый с Гортензией и Нелл по сути не имел ничего против того, чтобы Луиза поразвлекалась на стороне; в Луизе его больше всего привлекали ее способности разбираться в высокой политике, а не ее женские достоинства, и поэтому он устранился. Но скрытые враги Луизы проявили себя и старались изо всех сил поссорить с ней короля. В конце концов Карл позаботился, чтобы великого приора выслали из Англии.

Больше всего из-за этой истории досталось Луизе. Она жила в страхе, что великий приор, вернувшись во Францию, предаст гласности ее письмо и она испытает на себе если не неудовольствие Карла, то язвительность насмешек своих соотечественников. Однако Людовик, признавая заслуги Луизы в осуществлении своих планов и будучи благодарен за ту, как он считал, прекрасно проделанную для Франции работу, запретил великому приору рассказывать о своей любовной интриге в Англии, и со временем она забылась.

Та зима выдалась самой холодной за многие годы. Темза покрылась таким толстым льдом, что прямо по нему на другой берег смело проезжали кареты. А еще на реке была устроена ярмарка, и толстый Лед выдержал и палатки продавцов, и веселящуюся толпу. По замерзшей реке катались на коньках, на санях и на льду танцевали.

Лондон поднимался и поднимался из руин после большого пожара. Он становился приятным городом. Королевский архитектор Кристофер Рен подолгу советовался с Его Величеством, который лично интересовался строительством большинства зданий.

На континенте шли непрерывные войны. Карл, абсолютный монарх в своем государстве, придерживался нейтралитета. Он установил в стране, насколько смог, свободу вероисповедания.

– Я хочу, чтобы у каждого человека были своя виноградная лоза и своя смаковница, – говорил он. – Дайте мне причитающиеся привилегии, и за определенные субсидии я никогда ничего больше не попрошу, если только мне лично и моей стране так не повезет, что перед нами встанет необходимость войны, но ведь и она может закончиться на море за одно лето.

Поэтому его подданные, танцуя на люду во время зимней ярмарки, благословляли доброго короля Карла; и король в своем дворце, в окружении трех своих главных любовниц, был доволен, ибо на самом деле теперь, когда ему вскоре должно исполниться пятьдесят пять лет и изредка приходится страдать от подагры, он искренне считает, что трех вполне довольно. Его королева Екатерина была доброй женщиной, она была покорной и нежной и теперь не устраивала сцен ревности, которые так портили им жизнь в начале их женитьбы. Она была в него влюблена так же, как и прежде. Бедняжка Екатерина!.. Он сожалел, что жизнь ее не была так счастлива, как она этого заслуживает.

Нелл была теперь счастлива, потому что Карл пожаловал лорду Бёрфорду герцогский титул и мальчик стал герцогом Сент-Альбанским, а она могла важно расхаживать при королевском дворе и по городу, непрерывно говоря о милорде герцоге.

Дорогая Нелл! Она заслуживает свой герцогский титул. Ему бы очень хотелось воздать почести ей лично. И почему бы ему это не сделать? Это другие лишали ее почестей. Она была ему добрым другом – может быть, лучшим из всех…

Да, Нелл должна стать герцогиней; но одного ему не хватало, чтобы чувствовать себя абсолютно довольным. Он часто думал о Джемми, живущем в Голландии. Какая жалость, что он не может видеть вокруг себя всех членов своей прекрасной семьи. Он так гордился ими всеми!.. Он оказывал знаки внимания девочке Молл Дэвис – последнему ребенку, потому что после той болезни у него детей больше не было: она лишила его способности воспроизводить потомство.

Ах, какая жалость, что Джемми не было с ними в их счастливом кругу!..

Бедняга Джемми… Может быть, он заблуждался? Может быть, теперь он стал разумнее?..

Карл пребывал у себя в Уайтхоллском дворце. Было воскресенье, и он чувствовал себя совершенно умиротворенным.

На галерее мальчик пел французские любовные песни. За столом, недалеко от того места, где сидел король с тремя своими любовницами, несколько придворных играли в карты.

По одну сторону от короля сидела Луиза, по другую – Нелл; а совсем рядом находилась прелестная Гортензия. А Карл смотрел на них всех с необыкновенной любовью и думал, что скоро Джемми снова будет дома. Как приятно будет опять увидеть своего мальчика. Он не мог себе позволить обижаться на него вечно.

Он наклонился к Нелл и спросил:

– А как поживает его милость герцог Сент-Альбанский? Лицо у Нелл оживилось, когда она рассказывала о самых последних поступках и словечках своего сына.

– Его милость надеется, что Ваше Величество подарит ему завтра немного своего времени. Он сожалеет, что уже так давно не видел отца.

– Скажи его милости, что мы в его распоряжении, – ответил Карл.

– Герцог пожалует во дворец завтра.

– Нелл, – продолжал Карл, – мне сдается, что его милость заслуживает себе в матери герцогиню.