Опыт романтических отношений у неё был ничтожно мал, но всё же достаточен для того, чтобы Инга посчитала себя бесчувственной.

В старших классах в неё был влюблён одноклассник. Отличник и тихоня, смотревший на неё, как на божество. Павел, Паша. У него была властная, деспотичная мама, которая распланировала его будущее ещё с рождения, и старательно следила, чтобы сын ни на шаг не сбился с намеченного пути. Он обожал маму, но от этого не меньше тяготился диктатом. Такие семейные отношения были Инге интуитивно понятны, и Паша тоже был понятен, поэтому с ним было почти легко.

Она начала встречаться с ним, потому что было интересно, что люди находят в отношениях. И потому что большинство ровесниц уже с кем-то встречались и, наверное, было пора и ей. И потому что Пашка этого хотел, а он был таким трогательным и милым…

Он целовал её осторожно, трепетно и почтительно, почти не разжимая губ. Гладил лопатки и поясницу, ни разу не решившись сильнее распустить руки. Инга испытывала одну только неловкость и не могла отделаться от ощущения, что целуется с близким родственником.

Они поступили в разные ВУЗы, стали видеться всё реже и в конце концов договорились остаться друзьями.

В конце первого курса на неё обратил внимание звезда университета, сын главы крупной строительной корпорации и племянник мэра. Игорь. Её отец одобрял эти отношения, то и дело напоминал, что она отхватила хороший шанс и теперь должна его не упустить. От таких разговоров становилось тошно, но Инга убеждала себя, что отец заботится о её будущем, как умеет, и у него просто не получается подбирать правильные формулировки. В конце концов, он ведь не оратор.

Игорь был нетерпелив. Напорист. Хватал её бесцеремонно и жадно и с первых встреч пытался лезть под юбку. От его суетливой торопливости Ингу охватывал ступор. Она понимала, что ведёт себя совсем не так, как предполагает ситуация, и нервничала ещё больше.

При любых попытках сближения её не покидало странное, неуместное чувство, что Игорю всё равно, кто именно рядом с ним, и если её внезапно подменить на другую, он ничуть не расстроится и даже не заметит разницы. Её охватывало острое, всепоглощающее ощущение одиночества, совсем не подходящее для интимного момента. Инга отталкивала ухажёра и никогда не позволяла основательно проникнуть руками ей под одежду.

Отношения разорвались внезапно, когда в один из вечеров Игорь по обыкновению начал настаивать на близости, и на её попытки прекратить посягательства ухмыльнулся с большей развязностью, чем всегда.

— Ладно, не хочешь так, просто сделай мне приятное…

Она не сразу поняла, что Игорь имеет в виду, а когда он положил руку ей на затылок и с силой надавил, пригибая вниз, не сдержала гримасу отвращения.

Она тогда просто ушла. Они не ругались и не выясняли отношения. А на следующий день Игорь уже в открытую прогуливался с другой. За спиной перешёптывались о её фригидности. Инга горько посмеялась над собой и зареклась заводить романы в среде людей, с которыми ей ещё годы предстоит взаимодействовать. Собственно, она тогда уже вообще не была уверена, что ей нужны романы. Одной было гораздо комфортнее.

Она думала, что отец её поймёт и поддержит, но тот, узнав о разрыве с Игорем и его причинах, лишь раздражённо фыркнул. «Вся в мамашу! Имей в виду, бревну нечего рассчитывать на хорошую партию. Таких дураков, как я, больше не найдёшь»…

И вот теперь её трогал враг, а привычное неприятие так и не проснулось. Чужие руки были в меру уверенными, и бережными, и… надёжными. Глупо, но на короткий миг у неё мелькнуло именно такое впечатление. Если бы не ситуация, в которой разворачивались эти действа, такие касания могли бы принести ей наслаждение, в реальность которого она даже не верила…

Собственная реакция потрясла Ингу куда больше, чем действия Ветрова. Наверное, так и сходят с ума. Забывают, кто есть кто, путают правых и виноватых. Хорошо, что он не почувствовал, как колотится её сердце. Вот уж повеселился бы…

Тот как раз заговорил, оборвав её хаотичные размышления.

— Почему ты обвиняешь меня в смерти отца?

Инга непонимающе моргнула. Он что, сейчас распишет ей, как убивал папу? Тогда это, конечно, наказание похуже клетки, но ведь Ветров до сих пор не терял осторожности. Неужели он правда станет признаваться в преступлении? Тогда, значит, её судьба уже решена и очень плачевно.

— Из-за найденных бумаг, — не дождавшись её ответа, продолжил Ветров. — Из-за того, что ты знаешь, твой отец — вор! Как ты к этому относишься, а? Ты, моя законопослушная девочка, ещё ни разу не высказалась по этому поводу.

— Никакое преступление не заслуживает самосуда, — почти по слогам выдавила Инга.

Он ударил по больному. Она действительно была потрясена, обнаружив отцовские записи, и до сих пор не могла принять того факта, что тот и сам оказался преступником. Вытеснила жуткие факты на самый край сознания, сосредоточившись на более важном…

— Не заслуживает, — неожиданно согласился Ветров. — Наверное, именно поэтому ты была готова меня застрелить?! Но речь о другом — ты не задумывалась, зачем именно твоему отцу понадобились такие деньги? Вы стали жить как-то иначе? Прибавилось возможностей, выпивка у матери подорожала?

Он открыто издевался, и Инга, невзирая на опасность, никогда не потерпела бы такого, если бы только знала, что ответить. Но она сама не имела понятия, куда делись присвоенные отцом деньги. Они действительно жили, как прежде, и даже после его смерти не обнаружилось нового имущества, в право собственности которого им с мамой нужно было бы вступить.

— Так я тебе скажу! — с запалом продолжил Ветров, похоже, нисколько не удивившись её молчанию. — За эти деньги, милая, была куплена славная квартирка для женщины, которая вполне успешно сделала бы твою мать разведёнкой, если бы только забеременела сыном, а не дочерью! Ты же знаешь, твой отец всегда хотел сына. И ты, такая послушная и замечательная, оказалась не способной вытеснить эту мечту!

— Я вам не верю! — вопреки ситуации её охватило облегчение. Ложь была слишком очевидной и грубой, чтобы ею проникнуться. Беременная любовница, деньги для неё — чепуха, это точно не об её отце!

Ветров криво усмехнулся, подался вперёд, нависнув над столом.

— Нет уж, милая, я тебе не дам изображать страуса! У тебя была возможность остаться в неведении, ты ей не воспользовалась!

Открыл ящик стола и достал конверт. Рассыпал перед ней веер фотографий.

— Жаль, конечно, что за ним не стали следить вовремя, но этого, полагаю, будет достаточно?

Инга против воли опустила глаза на цветную картонку. Отец в своём рабочем кабинете обнимал какую-то женщину. С явно выпирающим животом, в природе которого невозможно было ошибиться…

— Это ничего не значит, — убеждая скорее саму себя, отрезала Инга. — Мало ли, что их могло связывать…

— Действительно, — хмыкнул Ветров. — Что может связывать мужчину и беременную женщину, если они не родственники и не давние друзья? Друзей семьи ты ведь знаешь?.. Я могу устроить тебе личную встречу с этой девкой, могу организовать анализ ДНК, но ты ведь уже и так поняла… Если есть сомнения — скажи, Инга! Я их развею.


— Папа никогда не бросил бы семью, — произнесла она последнее, в чём была точно уверена, и только тогда подумала, как жалко звучат эти слова.

Ветров издевательски приподнял бровь.

— Ты уверена? Девочка, он собирался это сделать, если бы родился сын. Ты сама знаешь, что никогда не была нужна. Ты — проект, который взялись вести только от безысходности.

— Неправда!..

— Да! Ты всю свою жизнь пыталась быть приспособленкой, оправдывать ожидания, и что — из этого что-нибудь вышло?! Ну давай, скажи мне, что родители тебя хвалили и одобряли, и ты по своей воле пошла на юридический, и по своей воле изображаешь пай-девочку, которой ничего не надо, кроме мимолётной похвалы?! Скажи, что всё так, Инга, и я отпущу тебя спать!

Она сглотнула. Почему-то язык не поворачивался ответить, подтвердить, что всё действительно обстоит так, как он, видимо, не может поверить.

Видно, Ветров заметил её замешательство, потому что снова начал говорить:

— Ты обвиняешь меня во всём, что в твоей жизни пошло не так. Думаешь, если бы не деньги, если бы Арсений и дальше оставался жалким замом по культуре, который болтается в райисполкоме за гроши, то вы жили бы лучше. Дружнее! Он больше ценил бы мать, она была бы вынуждена тоже работать и не спилась окончательно… Но, Инга, деньги не портят людей — это миф! На самом деле они просто открывают истинное лицо человека! Твой батюшка никогда не любил ни жену, ни тебя… Ты думаешь, что ненавидишь меня за то, что я якобы убил твоего папашу? Нет, Инга! Ты бесишься, потому что знаешь, что уже никогда не сможешь закрыть гештальт! Именно к этому ты шла всю свою маленькую жизнь, ведь так? Хотела заставить родных тебя полюбить и наконец стать свободной! Но это невыполнимо, Инга. Ты думаешь, что ещё немного, ещё чуть-чуть достижений, и отец гордился бы тобой. И наконец бы понял, что ты замечательная, ничем не хуже самого лучшего мальчишки! Но, девочка моя, любовь не рождается вот так. Он, конечно, мог бы гордиться, но не как человеком, а как удачным проектом. Ты ведь достаточно умная, чтобы чувствовать разницу, верно? И после его смерти для тебя на самом деле ничего не изменилось. Ты вполне можешь продолжать сражаться уже с его тенью, спорить и снова раз за разом терпеть поражение. Любить и ненавидеть. Так ведь было в жизни? И в глубине души ты знаешь, что перемены невозможны! У тебя никогда не было шансов!

— Зачем вы всё это говорите? — глухо выговорила Инга.

Обрушившиеся на неё сведения о скрытой жизни отца были невыносимы, и Ветров продолжал добивать, бросая ей в лицо всё то, чему она не могла возразить, но о чём предпочла бы никогда не думать. Он оказался прав, слова могут быть карой куда более тяжёлой, чем прямое насилие.

— Твой отец ограбил меня, чтобы одарить свою любовницу, — подытожил Ветров, не услышав от неё возражений. — И не остановился на этом, начал вредить! Ты знаешь, что такое диверсия, Инга? Твой папаша принёс мне немало потерь… Как думаешь, сам так захотел или заметал следы воровства?

— Вы из-за этого решили его убить? — глухо проговорила, в глубине души понимая, что сейчас ответ уже вовсе не важен, но всё же пытаясь сохранить в жизни что-то привычное, незыблемое.

— Девочка, можешь быть уверена, что я хотел бы видеть твоего папашу живым и говорливым ничуть не меньше, чем ты. Я пока не знаю, к сожалению, кто помог ему сбежать в иной мир, но меня этот уход нисколько не радует. Мне нужна информация, Инга, а её от покойников не получают. Его убил тот же, кто убедил работать против меня, и мы как раз подходим к следующему вопросу — чем всё это грозит маленькой проныре Инге?

Она непонимающе нахмурилась. В словах Ветрова всё больше сквозила бредовость, но при этом там прослеживалось достаточно логики и последовательности, чтобы оказалось невозможно просто отринуть услышанное.

— Чем же? — осведомилась, уже не особенно понимая, что говорит. Мысли отчаянно метались и не могли сосредоточиться на чём-то одном. — Захотели отыграться на мне вместо папы?

— Не будь дурой! — неожиданно взъярился Ветров. — Ты вообще слышишь, о чём я тебе говорю?! Твой отец — вор и предатель! Ты — глупая маленькая девчонка, которая влезла в серьёзные разборки, которые тебе не по зубам! Ты сама вмешалась в происходящее, и теперь всем моим противникам известно, что ты торчишь в моём доме и я делал тебе справку для университета! Никто не знает, для чего это нужно, но выводы у всех будут одни — ты мне важна, Инга! Не имеет значения, в каком смысле. Ты в любом случае становишься мишенью. И стоит тебе сбежать отсюда, как ты снова попадёшься, но уже в другие руки. Ты думаешь, кто-то станет с тобой церемониться, как здесь?! Чёрта с два! За свой длинный язык ты будешь получать всем, что под руку попадётся — ремнями, сапогами, плетьми! Тебя будут сторожить, а это скучное занятие! Охрана быстро захочет развлечься — как думаешь, каким образом?! Будешь царапаться — отобьют молотком пальцы, кусаться — выбьют челюсть! Ты этого хочешь?! Если выживешь и не сойдёшь с ума, всю жизнь станешь шарахаться от любого незнакомого человека! Будешь бояться замкнутого и слишком открытого пространства, толпы и малолюдности, темноты и яркого света! От звука чьего-то смеха тебя будет охватывать паника, тебе понадобятся годы, чтобы спокойно воспринимать прикосновения хотя бы того, кого ты будешь любить!.. Хочешь для себя такого? Давай, снова беги! Рано или поздно у тебя получится. Только, Инга, это будет вовсе не спасением…


Он говорил всё быстрее, задыхаясь и проглатывая окончания, будто произнесённые слова и ему приносили боль. Но ведь это, конечно, было невозможно. Тогда что? Сам представил нарисованную картинку и садистски злорадствовал? Тоже вряд ли. Если бы хотел, уже мог проделать с ней всё, что угодно… Но в чём тогда дело?