Лора Бальс - Здесь я устанавливаю правила

— Они плохо тебя знают и могут снова наброситься, — продолжил он увещевания, чувствуя себя крайне нелепо. — Давай завтра.

— Мне надо сейчас! — упёрлась Инга и уверенно продолжила путь к двери. — Он же ничего не знает! Обижается!

— Чёрт, Инга! — догнал уже у двери, поспешно прихлопнул рукой створку, помешав ей открыть.

Она обернулась и оказалась прижатой спиной к двери. Взгляд шальной, хмель хорошо дал в голову. Но не бессмысленный, видно, что связь с реальностью ещё не потеряла. Просто потянуло на приключения, все переживания из глубины души вырвались наружу.

— Беспокойная бесстрашная маленькая фея, — проговорил Феликс и сам вздрогнул от того, как изменился собственный голос.

Близость девушки и отсутствие хоть какой-нибудь тревоги или смятения в её взгляде уводили мысли совсем не в нужную сторону.

Инга огляделась с некоторой растерянностью, словно не могла понять, каким образом оказалась в ловушке между ним и запертой дверью. Вскинула руки и с неожиданной силой попыталась его оттолкнуть.

— Ну что такого? — с искренним непониманием возмутилась она. — Я же быстро, схожу и вернусь!

— Угомонись! — прозвучало не требованием, а скорее просьбой.

Приступ активности не закончился, и Инга упорно стремилась миновать препятствие в его лице и отправиться на поиски приключений. Стараясь удержать, обнял, прижал к себе. Простое, невинное по сути движение отдалось жаром во всём теле. Безумие какое-то!

А она всё продолжала извиваться в его руках, будто не понимала, как это действует на мужчину и какие желания порождает. Или правда не понимала? Заладила одно — собачки, собачки… Вместо того, чтобы бояться, чувствует себя виноватой за порез и рвётся налаживать отношения. Со сторожевыми-то псами! Интересно у неё голова работает. Никакого инстинкта самосохранения…

И обиды, похоже, не осталось. Шрам остался, и она ни на минуту о нём не забывает и старается прятать под волосами, а обиды нет. Хотелось бы знать, его она тоже способна вот так за всё простить? Или только собаку? Конечно, второе. На животном ответственности меньше, а его нечем оправдать.

— Я туда и обратно, — теперь тон стал мягким, уговаривающим, будто она пыталась объяснить что-то капризному ребёнку. — Быстренько схожу, и можем ещё выпить.

— Ты ещё хочешь? — развеселился Феликс. — На брудершафт?

Инга строго свела брови.

— Нам на брун… бру… шафт нельзя, — серьёзно объявила она, помахав указательным пальцем перед его носом. — Я не буду с тобой целоваться!

Её попытка напустить на себя суровый вид развеселила. И настроила на игривый лад. Куда только делись недавние моральные терзания и установки? Наверное, для него коньяк тоже не прошёл совсем даром, но думать об этом не хотелось.

Феликс демонстративно опёрся руками о стену по обе стороны от её головы, окончательно отрезая девушке пути к отступлению.

— Уверена? — выдохнул он, внимательно наблюдая за реакцией. — Ты попалась. Я всё равно могу тебя поцеловать.

Инга засмеялась. Восприняла как шутку? Или всё-таки не считала подобную перспективу неприятной? В любом случае, возражением это не выглядело.

Феликс мягко коснулся её щеки подушечками пальцев, провёл вниз, к шее. Одно только предвкушение заставило сердце забиться быстрее. В глазах Инги мелькнула растерянность, но она не дёрнулась убегать и его не оттолкнула, только задышала чаще. Осторожно, чтобы не спугнуть, Феликс наклонился к её губам…

Первые мгновения она оставалась неподвижной, прислушиваясь к ощущениям, а потом вдруг ответила. Робко, нерешительно шевельнула губами, но этого оказалось достаточно, чтобы его желание разгорелось в полную силу.

Уже не вспоминая об осторожности, требовательнее впился в податливые нежные губы, углубляя поцелуй. Прижал её к себе и с восторгом ощутил, как Инга прильнула в ответ, обняла его за шею.

— Инга… — ненадолго оторвался от губ, чтобы покрыть мелкими быстрыми поцелуями всё лицо. — Чудесная моя…

Прошёл руками по всем изгибам от стройных узких бёдер до груди, поднялся к плечам и словно невзначай приспустил лямку платья.

Почувствовав, как ткань сползает с плеча, Инга опомнилась. Встрепенулась, резко отпрянула, глядя на него с неподдельным потрясением.

— Не надо… Хватит!

Он неохотно выпустил её из рук. Чтобы хоть немного успокоиться, пришлось на пару мгновений задержать дыхание.

— Почему? Тебе же понравилось.

Она взглянула с необъяснимым отчаянием, растерянно потрогала собственные губы, словно не могла поверить, что только что отвечала на его ласки.

— Так нельзя! — решительно помотала головой, не то желая придать словам больше веса, не то убеждая в них саму себя. — Неправильно!

Заметила уснувшего на подоконнике котёнка и торопливо схватила его на руки, как за спасательный круг уцепилась.

— Почему нельзя было сразу мне всё рассказать?! О смерти отца и вообще… Зачем понадобилось надо мной издеваться, запирать, угрожать?! А теперь… И я… Вот как?! Не надо меня больше трогать, никогда!

Она сбивалась, не знала, какие слова подобрать, чтобы выплеснуть всё то, что её мучило. Но всё и так было понятно. Он ведь с самого начала знал, что так и будет. И это было правильно, так и должно оставаться.

Инга не простила и не простит, и сейчас она испугана собственной минутной слабостью, которая была результатом опьянения и ничем большим. Ничем из того, во что ему пару минут назад до безумия захотелось поверить.

И ведь даже ответить на её упрёки нечего. Почему сразу не сказал… Почему… Да потому что не привыкли такие люди, как он, спокойно разговаривать с теми, кто смеет показывать зубки. И не привыкли думать, кто прав, кто виноват: мешает — наказать, вот и весь разговор. И пусть ещё жертва поблагодарит, если ей не испортили жизнь, а проучили относительно легко!

А потом злился. Совершенно ни за что. Носился со своими фантазиями, сравнивал, то искал в ней какие-то черты, то — их отсутствие.

Ещё думал, что всё равно не поверит одним словам. А если так, зачем вообще пытаться?

И вот что из этого можно объяснить, чтобы она не посчитала его ещё большим монстром, чем видит сейчас?

— Я не делал с тобой ничего, о чём бы заранее не предупреждал, — жалкая попытка оправдаться. — Ты ведь не могла ждать от меня действий в рамках общественной морали и уголовного кодекса? Ты знала, на что идёшь, и всё равно продолжала лезть на рожон… За наручники прости. Это было слишком. Но, знаешь, когда человек, которого не собирался ни убивать, ни калечить, у тебя на глазах сидит в луже крови, тут уже не до взвешенных решений!

Только договорив, посмотрел на Ингу. Она мирно спала, положив голову на подоконник дивана и обняв котёнка. Всколыхнувшиеся переживания в сочетании с алкоголем дали свой результат.

Во сне лицо снова разгладилось, выражение беспокойства исчезло. Феликс аккуратно тронул её за плечо, раздумывая, стоит перенести её в кровать или оставить ночевать здесь? Не проснулась — значит, спит крепко, можно отнести. Однако когда поднял её на руки, Инга беспокойно шевельнулась, вздохнула и что-то пробормотала сквозь сон. Кажется, упомянула начальника охраны и что-то об опасности и о спектакле, он толком не разобрал. Беспокоилась, насколько надёжно защищён дом? Неужели так прониклась предупреждением о внешней угрозе? Совершенно несвойственная для неё впечатлительность.

— Если бы я успел узнать тебя до начала всех этих событий, обращался бы с тобой совсем по-другому… — проговорил вполголоса, отнеся её в комнату и уложив в постель.

И поражённо замер, не донеся одеяло, которым собирался её укрыть. Наверное, он ослышался, или Инге снился кто-то другой, но показалось, что в ответ она сонно выговорила:

— Ладно, давай будем влюблённой парой…

Собственный стон вырвал Ингу из тяжёлого беспокойного сна. Голова гудела и на каждое движение отзывалась вспышкой острой боли. Стоило сесть, и окружающее пространство дрогнуло и медленно поплыло, отчего её замутило. Инга упала обратно на подушку.

В сознании с мучительной ясностью всплывали события вчерашнего вечера. Уж лучше бы у неё отшибло память, как это случалось с некоторыми однокурсниками после масштабных студенческих попоек! Они потом совместными усилиями, по фрагментам восстанавливали упущенные каждым моменты. И веселились, подшучивали друг над другом, не испытывая ни стыда, ни угрызений совести.

Раньше она лишь удивлялась настолько беззаботному отношению других к их собственным промахам, а теперь даже немного позавидовала. Она вот не представляла, как после вчерашнего сможет поднять глаза на Ветрова. Снова с ним разговаривать, сидеть за одним столом… Немыслимо!

Что он теперь о ней думает? Считает психопаткой и девицей лёгкого поведения? Стоило столько времени демонстрировать характер, терпеть мучения и несправедливость, лишь бы сохранить собственную личность, а в итоге выставить себя безвольной пьяной бестолочью!

И ладно бы она ещё только устроила цирк со своим глупым стремлением объясниться с покалеченной ею собакой. Пусть это выглядело нелепо и смешно, но… Намного хуже было то, что последовало после.

Инга уткнулась лицом в подушку, вспомнив о поцелуе. О предательской слабости, охватившей её. Когда казалось, что во всём теле не осталось ни одной косточки, и единственная опора, единственная имеющая значение реальность — руки обнимающего её мужчины. Его губы… Даже сейчас от воспоминаний становилось тесно и жарко под одеялом.

Заметил Ветров вчера, какую бурю в ней поднял своими поползновениями? Конечно, нечего и надеяться на обратное. Она ведь жалась к нему самым бесстыдным образом! Кто бы прежде сказал, что она способна на такое — ни за что бы не поверила! Почему только нормальные приятные парни, с которыми можно было бы строить отношения, не пробуждали в ней подобных чувств? Дело в опыте Ветрова? В алкоголе? Или… Нет, о чём-то другом даже думать не хотелось!

Услышав звук открывающейся двери, Инга лишь плотнее вжалась в подушку. Нет, она ещё не готова ни к каким разговорам.

— Я знаю, что ты уже не спишь. Принёс аспирин, воду и рассол. Или предпочтёшь опохмелиться?

— Никогда больше не буду пить! — искренне ужаснулась она обозначенной перспективе.

— Ну-ну, — похоже, её уверение его развеселило, но в этом не чувствовалось насмешки.

Инга всё-таки села, натянув одеяло до самого подбородка и избегая встречаться с Ветровым взглядом. Потянулась к стакану с водой и только начав пить поняла, насколько её мучила жажда.

Ветров сел на край кровати, ожидая, когда она немного придёт в себя. Инга смущённо дёрнулась, отодвигаясь подальше. Сейчас подобная близость казалась слишком интимной, двусмысленной.

Её порыв не остался незамеченным. Ветров нахмурился, глядя на неё едва ли не с обидой.

— Ты меня боишься? Инга, ты ведь могла заметить, что я не собираюсь на тебя набрасываться и заставлять…

Она почувствовала, как лицо заливается краской. Говорить о таком было ещё хуже, намного хуже, чем просто вспоминать.

— Я вчера вела себя ужасно, — выдавила она. Как это ни сложно, лучше сразу расставить точки. — Извините…

— За что ты извиняешься? Хотя то, что ты решила остановиться на одном поцелуе… — весело начал он, но, видно, по её лицу понял, что она не готова поддерживать шутки на такую тему, и продолжил уже серьёзно: — Инга, ты была очаровательна. И вовсе не выглядела глупой или развязной, если ты об этом беспокоишься. И раз уж ты вчера перестала мне «выкать», давай не будем возвращаться к официозу.

Инге снова захотелось спрятаться. И Ветров ещё говорит, что она не была развязной! А как же тогда ещё назвать все её выходки? И как ей теперь реагировать на последнее предложение? Впрочем, если они станут разыгрывать из себя пару, общение должно быть неформальным. И дома тоже, чтобы не путаться.

А ведь она ещё не знает, как Ветров отнёсся к этой идее! Наверное, вообще не понял, когда она пыталась рассказать о предложении начальника охраны. Она тогда уже почти спала и еле языком ворочала. Так, встрепенулась на пару минут, поражённая услышанным сквозь полудрёму извинением Ветрова.

Ни за что другое он даже вины не чувствовал, только за то, что приковал её, больную. Что ж, хорошо, что не стал лицемерить. В полное раскаяние она бы не поверила. А так… Ветров всё больше производил впечатление человека, с которым можно иметь дело. Главное, сохранять при этом холодную голову и думать только об общей пользе.

— Вчера ваш… твой начальник охраны приезжал. Я начинала рассказывать перед тем как отключилась, помните? Помнишь? — сейчас снова перейти на «ты» никак не получалось. Слишком личным казалось обращение, слишком близким. Слишком напоминало о вчерашнем безумии и… и странным образом разукрашивало его совсем в другие тона. Будто и не безумие было вовсе, а что-то другое, значимое и почти нормальное. Бред.