Вот реакция Инги задела за живое. Получается, он может сколько угодно пытаться загладить нанесённые обиды, показывать и прямо говорить, что больше ей нечего бояться — всё не имеет значения. Достаточно одного чужого слова, чтобы она снова увидела в нём только монстра, от которого нужно держаться подальше. Даже ценой собственной безопасности.

— Ты готова поверить кому угодно и во что угодно, если обо мне наговорят гадостей? — хотел просто донести до неё, что ошибочно делать выводы по словам первых встречных, но в голосе невольно прорезалась горечь. — Только потому, что речь обо мне, да? Потому что ты вбила себе в голову, что человек, способный на что-то плохое, должен быть чудовищем во всём? Да, Инга, я, чёрт возьми, не самая приятная личность! И наше с тобой знакомство началось не лучшим образом! Но разве я хоть раз дал тебе повод думать, что я садист и изувер?! Инга! Мы ведь не первый день проводим под одной крышей. Я тебя даже не тронул! Или, думаешь, мне не хочется? Хочется, Инга, аж зубы сводит, так тебя хочу. Будто у меня женщины сто лет не было. Но ведь не заставляю, даже не настаиваю. А ты обвиняешь меня вообще чёрт знает в чём. Почему?

Наступившая тишина показалась особенно гулкой, оглушающей. Даже дыхания не слышно. Только высказанные вслух упрёки и признания продолжали призраками носиться между ними, вряд ли что-то меняя, но порождая новые вопросы и сомнения.

Посмотреть на Ингу было страшно. Что из сказанного она услышала, как захочет истолковать? После сорвавшегося признания о его желании утвердится в мысли, что следует уносить отсюда ноги?

Первой заговорила Инга. Не поднимая на него глаз и нервно дёргая поясок халата, растерянно произнесла:

— Наверное, уже мясо остыло. Разогреть снова или так сойдёт?.. Я, наверное, погорячилась, я не знаю. Ничего уже не знаю! Если то, что она наговорила, неправда, то прости. Звучало убедительно, я поверила…

— И даже не поинтересовалась, почему она меня терпит, если я такой зверь? — не удержался от вопроса, хотя это уже было не важно. Главное, что Инга отошла от безрассудных эмоций, и можно было надеяться, что теперь получится уговорить её отказаться от рискованных затей.

— Она сказала, что с ней всё по-другому. Вы вместе появляетесь в обществе и всё такое. А вот с другими…

— Да нет никаких других, Инга. Нет у меня и никогда не было любовниц во множественном числе. Последние четыре года была Римма, с сегодняшнего дня — никого. Не веришь?

— Не знаю. Это не моё дело, — поспешно добавила она, видимо, вспомнив его признание и торопясь предупредить возможные посягательства. — Зря я подняла эту тему. Я сразу не хотела…

— Почему же зря? Надеюсь, теперь ты успокоилась.

— Я всё равно не понимаю, почему ты так упорно отказываешься от моей помощи. Феликс, я не могу вот так сидеть, сложа руки, и ждать неизвестно чего. Я скоро с ума сойду, одна в четырёх стенах. Одна, — пресекла она ещё не прозвучавшие возражения, заметив его протестующий жест. — Или ты предлагаешь мне делиться мыслями и подозрениями с твоими охранниками? Если я могу оказаться полезной, разреши мне!


Она впервые обратилась к нему по имени. Наверное, сама не заметила, а для него это прозвучало, как ласка, как признание в доверии. Всё же, несмотря на всю настороженность, она не закрылась совсем, не собиралась рубить с плеча и не хотела принимать опасные решения в одиночку.

Хотя по-прежнему неизвестно, не повернёт ли её обратно, если он всё-таки откажет. Феликс уже догадался, что Инга умеет быть отходчивой тогда, когда рассчитывает повернуть ситуацию в нужную ей сторону. А вот противодействие рождает в ней только упрямство, которое порой оказывается очень далеко от здравого смысла. Выходило, что для того, чтобы держать ситуацию с её безопасностью под контролем, лучше согласиться на эту идею, за которую она так рьяно ухватилась. Нелепость!

— Ты понимаешь, что если мы затеем игру, нам придётся появляться вместе в разных местах? — начал он, надеясь, что хотя бы мысли об этом отобьют у Инги энтузиазм. — И вести себя так, чтобы ни у кого не закралось сомнений в истинности наших отношений. Я буду обнимать тебя, Инга, гладить коленки, сидя за столиком в ресторанах, и целовать, уединившись с тобой на балконе во время какого-нибудь светского раута. И тебе придётся делать вид, будто тебе всё это по душе.

Её щеки порозовели. Возможно, до сегодняшней сцены Инга ещё и могла бы воспринять подобное как-то легче, теперь же неоднозначность ситуации была очевидной. Он уже успел порадоваться, думая, что вопрос исчерпан и ей остаётся только отступить, как Инга подняла на него по-прежнему решительный взгляд.

— Хорошо. Это ведь только на людях.

— Нет. Я никому сейчас не верю. Не исключено, что в доме есть осведомитель. Тебе придётся переселиться в мою спальню.

Он уже сам не понимал, отговаривает её от затеи или уговаривает себя согласиться. С определённой стороны перспективы открывались заманчивые. Конечно, он не рассчитывал всерьёз, что получится соблазнить Ингу, и помнил, что этого в любом случае не следует делать, сам ведь себе обещал… Но даже видимость завлекала. Иллюзия счастья. Вместе засыпать, смотреть на неё по утрам, всегда бывать рядом… Если заглушить голос разума, сложно было не признать, что всего этого хотелось.

Краска с её щёк расползлась на всё лицо. Наверное, даже корни волос покраснели. Но голос звучал всё так же уверенно.

— Я понимаю. И я верю твоим обещаниям. Ты ведь не станешь… Не станешь и наедине делать вид, что мы пара? — до смешного деликатно сформулировала она.

— Нет, — вполголоса бросил он, понимая, что сейчас уступил девчонке по всем статьям. — Наедине ничего такого, что ты не захочешь. Но раз уж мы пришли к одному решению, начнём сегодня же.

Глава 21

Уже сразу всё оказалось сложнее, чем она представляла. Нет, Ветров повёл себя безукоризненно. Отдал ей одеяло, согласившись довольствоваться пледом, и устроился строго на своей половине кровати, не стараясь приблизиться даже к центру. Учитывая размеры ложа, можно было бы легко представить, что она здесь одна. Но вот что-то не получалось.

Откровения Феликса не шли из головы. Раньше проявление мужского внимания с его стороны она воспринимала совсем иначе. Первую попытку склонить к близости посчитала оскорблением, желанием унизить. Недавний поцелуй — случайным порывом, результатом опьянения. А оказалось, он по-настоящему…

Не то чтобы Инга считала себя совсем не привлекательной, но всё же не думала, что ею можно увлечься так просто, без предшествующей этому дружбы или хотя бы приятельского общения. А уж что на это окажется способен такой человек, как Ветров, и вовсе никогда бы не предположила. В её представлении мужчины его круга должны были выбирать «девушек с обложки» — идеально ухоженных, умеющих себя подать, ярких и заметных. Да за примером даже ходить далеко не надо, сегодняшняя гостья вполне вписывалась в типаж.

Уснуть не получалось, и как часто бывает в таких случаях, любое положение быстро становилось неудобным, хотелось ворочаться. Инга заставляла себя лежать тихо. Совсем не из каких-то опасений — она поверила обещаниям Ветрова. Но вот мешать, заодно с собой лишать сна и его не хотелось. И без того её мучили запоздалые сомнения в безобидности затеянной игры.

Если уже от того, что после всего сказанного они просто лежат рядом в каком-то метре друг от друга, её охватывает дикое смущение и ещё нечто неясное, не знакомое прежде — необъяснимая слабость, которую даже не назовёшь неприятной, и волнение, никак не связанное с тревогой. Если сейчас так, то что будет дальше, когда они начнут играть на публику?

А каково будет Феликсу? Он ведь даже по-настоящему встречаться ни с кем не сможет всё это время, чтобы правда о фиктивности их отношений не выплыла наружу. Об этом она как-то совсем не подумала.

— Что тебе больше нравится, балет или опера? — неожиданно прозвучал в тишине вопрос. Значит, Ветров тоже не спит.

— Что? — машинально переспросила Инга. Выбранная тема, на её взгляд, никак не подходила для полуночных разговоров.

— Раз ты всё равно не спишь, можем составить план на ближайшие дни, — спокойно пояснил Феликс, и Ингу почему-то даже не удивил тот факт, что он догадался о её бессоннице. — Думаю, начать стоит с мест, где нам не придётся много общаться с посторонними. Так тебе будет проще привыкнуть к нашему статусу и войти в образ. Для первого выхода театр вполне бы подошёл. Или ты не захочешь появляться там, где можно случайно столкнуться и с твоими знакомыми?

— Нет, почему. Какая разница?

Разговаривать, не глядя друг на друга, было странно, и она перевернулась на другой бок, лицом к Ветрову. Неплотный полумрак комнаты не мешал видеть, и Ингу в который раз за последние часы охватила неловкость — слишком интимным казалось смотреть друг на друга вот так, лёжа на соседних подушках.

— В университете могут возникнуть проблемы, если узнают, что ты как ни в чём не бывало разгуливаешь по городу, — заметил Феликс. — Ты ведь брала академический под предлогом отъезда.

— Всё равно. Я туда не вернусь, — решение пришло сейчас, в эту самую минуту, но ещё раньше, чем слова сорвались с языка, Инга поняла, что не передумает. — Наверное, когда всё закончится, вообще куда-нибудь уеду. Мне всегда хотелось жить у моря. Если продать наш загородный дом, должно хватить на квартиру или небольшой домик в каком-нибудь маленьком симпатичном городке, ещё останется на обустройство. Думаю, мама не станет возражать — ей ведь останется квартира, папины счета и все вещи… Найду работу, поступлю заново на заочное, на другую специальность. Я уже говорила, что когда-то мечтала стать кондитером. Ещё я мечтала, что однажды стану хозяйкой собственного маленького кафе. Не фешенебельного заведения, где вокруг надутых от важности клиентов бегают на задних лапках и к каждому блюду подают с десяток приборов, а уютного прибрежного кафе с домашней кухней и огромным количеством всяких десертов… Наверное, смешно рассуждать о таком всерьёз, да?

Делиться планами оказалось неожиданно легко и как-то радостно. Наверное, это атмосфера ночи располагала не только к смятению, но и к душевным разговорам.

— Совсем не смешно, — серьёзно отозвался Феликс. — Я даже не сомневаюсь, что если ты действительно захочешь, у тебя всё получится. Знаешь, мне нечасто доводилось встречать настолько упорных людей. Если твой характер повернуть в мирное русло, многого добьёшься.

Инга не стала скрывать улыбку. Услышать сейчас одобрение оказалось важно, хотя она сама не могла бы объяснить, почему.

Феликс ненавязчиво протянул руку по направлению к ней, положил ладонью вверх строго между ними, по-прежнему не посягая на её территорию. Подчинившись настроению момента, Инга приняла приглашение, вложила в протянутую ладонь свою. И сразу же ощутила осторожное, почти невесомое поглаживание по тыльной стороне кисти.

— Чувствую себя школьником, — по голосу было слышно, что он улыбается. — Помню, в десятом классе перед выпускным пошли всем классом в поход. Костёр, песни, портвейн исподтишка. Ночевали в палатках. Разумеется, всё в рамках, мальчики отдельно, девочки отдельно. Я тогда был влюблён. Она тоже… Когда все улеглись спать, мы сбежали к реке и до самого утра лежали на берегу, подстелив куртки. Смотрели на небо и просто болтали обо всём на свете. Потом всё-таки заснули и не успели вернуться вовремя, нас искали. Я тогда получил нехилую головомойку от классной руководительницы. Она вообще меня не очень жаловала — я, знаешь, уже в школе не был образцом законопослушного гражданина. А классная вдобавок себе придумала, что я и с хорошей девочкой связался, только чтобы её отец отмазывал меня от неприятностей. На самом деле тот был мелкой сошкой в ОБЭПе и к вопросам подростковой преступности не имел ни малейшего отношения, но когда людей интересуют такие нюансы?..


Он замолчал, и Инга, подождав пару минут, сама не выдержала.

— А дальше что было?

Ещё никогда она не воспринимала Ветрова настолько человеком. Не условной фигурой врага или вынужденного союзника, а просто человеком. Со своей историей, своей жизнью и своими причинами на всё, что он делает. И всё остальное сейчас не имело определяющего значения. Его положение, образ жизни, сомнительные поступки — в этот миг всё казалось какой-то нелепой бутафорией, условностью, имеющей лишь отдалённое отношение к нему настоящему.

И в голове даже не возникло мысли, правильно ли это и с чего её вообще уносит в какие-то непонятные дебри? Не лучше ли по обыкновению себя одёрнуть и вспомнить о том, что разговоры по душам не входят в рамки начатой игры?

— Дальше… Дальше было много и хорошего, и очень плохого, — задумчиво ответил Феликс. — Знаешь, вот сейчас говорю, и первый раз ощущаю прошлое именно прошлым. Было и закончилось… Даже не знаю, как к этому относиться. Одно время мне казалось, что я сам уже умер, вместе с минувшим. Потом думал, что так должно быть, не имею я права на другое. А теперь вот… Прошлое тает. Отпускает и улетучивается, а я остаюсь.