— По рукам, зятёк. Давай, отсылай людей.

Стоило принять решение, и всё вдруг стало легко. Даже тяжесть от сердца отступила.

Феликс вышел во двор, кивком подозвал начальника охраны.

— Забирай ребят, и разъезжайтесь по домам.

Молотов собирался что-то спросить, но потом, видимо, и так о многом догадался.

— Не дури, Феликс.

— Разъезжайтесь. У нас ещё есть… общие дела.

— Какие, твою мать, дела?! Что ты собираешься делать?

— С каких пор я должен отчитываться? Это распоряжение, Глеб. Уезжайте.

Начальник охраны процедил сквозь зубы что-то нечленораздельное, раздражённо махнул подчинённым, показывая, что на сегодня все свободны. Сам подался ближе и бросил вполголоса, так, чтобы никто больше не слышал:

— Ты начни уже о живых думать больше, чем о мёртвых. Что с твоей девчонкой будет?

Напоминание об Инге отозвалось в душе щемящей тоской. Но ведь именно о ней он и думал сейчас. О её безопасности. О возможности жить не под колпаком. О спокойствии. Без него всё это к ней вернётся. У неё самой нет недоброжелателей.

А он с самого начала не должен был ни на что надеяться, не должен был поверить в возможность счастья. Всегда ведь знал, что виноват и ничего хорошего в этой жизни больше не заслуживает. И что? Забылся, захотел чуда, второго шанса. Забыл, что сам способен только погубить, но не осчастливить…

— Присмотри, чтобы у неё всё было хорошо, — попросил Глеба. — Помоги устроиться.

Молотов посмотрел куда-то в сторону, досадливо поморщился, вдохнул, словно собирался ещё что-то сказать, но промолчал. Они знали друг друга слишком давно, чтобы тот мог всерьёз надеяться переубедить друга.

Постояв ещё пару минут под выжидающим непреклонным взглядом Ветрова, начальник охраны зло махнул рукой и пошёл к машине.

— Идиот! — не оборачиваясь, обронил он напоследок.

Феликс бездумно смотрел вслед отъезжающим машинам. Вопреки ситуации, на душе было почти спокойно. Если бы не беспокойство об Инге, он, пожалуй, чувствовал бы сейчас совершенную безмятежность.

Феликс вдруг понял тех, кто после ряда преступлений вдруг сам приходит с повинной. Раньше он считал подобное бесхребетностью и пиком глупости. Но, оказывается, за это чувство морального освобождения можно действительно многое отдать.

Сейчас он стал свободен. От вечного неизбывного чувства вины, от прошлого, от собственных ошибок. От всего, что не сделал или сделал не так. Он получит то, что заслужил, и это правильно.

Только одного жаль. Он больше не увидит Ингу. И это бы ещё ничего, заслужил. Но только бы знать, что у неё всё сложится, как надо.

— Шевелись, зятёк, — голос тестя заставил вырваться из раздумий. — Шагай в сарай, там наверняка найдётся лопата.

Феликс послушно шагнул в указанную сторону, понукаемый нацеленным в бок дулом пистолета.

— Теперь к машине, — скомандовал Зарубин, когда он обнаружил искомое. — Лопату в багажник, сам за руль.

Они больше не разговаривали, только Зарубин время от времени командовал, куда повернуть. Феликс был за это благодарен. Всё было решено, и говорить не о чем, а минуты тишины позволяли хотя бы мысленно проститься с Ингой. Жаль, что он не может сам ей объяснить, почему всё так сложилось.

Они остановились где-то в лесу, когда дорога стала совсем непроезжей. Зарубин зачем-то повёл дальше, хотя место уже выглядело достаточно глухим. К тому же поздний вечер, ноябрь. Вряд ли кто-то ещё мог здесь появиться.

Наверное, пешая прогулка, даже такая специфическая, больше располагала к разговорам, чем езда, потому что скоро тесть не выдержал.

— Вот скажи, зятёк, где справедливость? Ты забрал всё, что у меня было. Говоришь, и сам любил. И что? Моя жизнь кончилась со смертью моей семьи, а ты процветаешь. Девок по ресторанам таскаешь, теперь вот вообще хорошую девочку завёл, свежую, молоденькую. С чистого листа, да? Будто ничего и не было?

— Со стороны мы оба в шоколаде, — не оглядываясь на Зарубина, отозвался Феликс. — У меня веселье, у вас карьера. Жизнь удалась.

— Ты мне голову не дури. Моя карьера сам знаешь зачем. А тебе никакой нужды не было жить через силу. Значит, всё по-настоящему. Стой!

Феликс остановился. Машинально осмотрелся вокруг, но при свете маломощных ручных фонариков невозможно было разглядеть что-нибудь дальше, чем на пару метров.

Зарубин направил луч фонаря на землю.

— Копай.

Значит, вот так быстро? Зарубин не станет больше рисковать, удерживая его где-то и пытая день за днём. Решил действовать наверняка. Феликс не испытал ни страха, ни облегчения.

Без лишних слов и без промедления принялся копать уже тронутую первыми заморозками землю.

— Давай, зятёк, хоть раз сам поработай, — издевательски подбодрил Зарубин.

Он не стремился оттянуть финал; комья земли летели из-под лопаты, яма быстро углублялась.

— Хорош, — скомандовал Зарубин, когда вырытая могила оказалась достаточно широкой и глубокой, чтобы надёжно запрятать человека, и части его тела не показались из-под земли во время весенних паводков. — Не фараона хороним.

Щёлкнул предохранитель. Феликс ждал выстрела, но вместо этого луч фонаря дёрнулся, приближаясь. Силуэт Зарубина показался рядом.

— Ну, зятёк, не скажешь что-нибудь старику на прощание?

— Спасибо, — не думая, проговорил он. — За это решение и в целом. Мне стоило умереть тогда вместе с Ларой, но духа не хватило. Но после этого все эти годы каждый день был днём воспоминаний. Каждый день был одним из её последних дней, но вот её уже рядом не было… Всё изменилось только недавно, но вы правы, я не имею права на новый шанс. Без меня будет лучше.

В наступившей тишине не было слышно даже шелеста листьев. Впрочем, какие листья — они давно облетели, а зябкий потягивающий ветерок был не настолько сильным, чтобы качать ветви деревьев.

Зарубин долго молчал. Феликс ждал, сначала пытался уловить любое мимолётное движение, почему-то желая не упустить момент выстрела. Но сильное напряжение не длится долго. Скоро на смену пришло опустошение, отрешённость, словно он уже был мёртв. Наверное, поэтому вдруг раздавшийся посреди безмолвия сиплый хохот заставил подскочить от неожиданности.

Феликс едва сохранил равновесие, балансируя на краю ямы, но Зарубин, похоже, ничего этого даже не заметил. Он смеялся. Надрывно, странно и страшно. В этом хохоте не было ни радости, ни злорадства, ни даже истерики. В нём вообще не было ничего человеческого.

Он оборвал смех так же резко, как и начал.

— Ну всё, достаточно, — в резком, отрывистом голосе не было ни намёка на предыдущее непонятное веселье. — Пора с этим покончить.

Они стояли совсем близко, и при свете выглянувшей из-за облаков луны могли видеть друг друга даже без помощи фонарей. Но всё равно Феликс не успел ни оценить ситуацию, ни хоть как-то среагировать, когда Зарубин уверенно приставил дуло к собственному виску и спустил курок…

Глава 35

Он добрался домой только к утру. Неизвестно сколько просидел в лесу, на краю собственноручно вырытой ямы. Душило чувство, что и выстрел сделал он сам. Впрочем, разве это не так? В каком-то смысле.

Он — источник, первопричина всех несчастий, обрушившихся на семью Зарубиных. Да, он никогда не желал никому из них ничего плохого, да, будь у него выбор, на самом деле отдал бы всё за возможность изменить прошлое, любой ценой не допустить всего, что произошло. Жалкое оправдание. Слова и желания не имеют никакого значения на фоне фактов. А те — все не в его пользу.

Безумие несчастного старика — и то на его совести. Он не должен был бросать родителей Лары один на один с обрушившимся горем. Все мысли о том, что они сами не захотели бы видеть виновника своих бед, что встреча только добавила бы им боли — не что иное, чем проявление трусости. Не о Зарубиных он заботился, а о себе. Не мог собраться с духом, чтобы показаться им на глаза, вот и подобрал предлог.

Неужели только на пороге смерти можно открыть глаза на самого себя? Когда уже ничего не исправить…

Почему тесть в последний момент отказался от мести? Феликс не мог найти ответ. Понял, что он на самом деле готов принять любую расплату? Решил, что нет смысла убивать того, кто сам готов умереть? Что жизнь с ощущением вечной вины станет лучшим отмщением? Или запутался в собственных порывах? Перестал видеть цель?

Феликс не верил, что Зарубин принял его сожаления, счёл его достойным прощения.

Мысль об остывающем рядом старике вернула в реальность. Того нужно было хотя бы похоронить по-человечески.

Непослушными пальцами достал телефон, набрал Глеба. Начальник охраны ответил после первого же гудка. На попытку Феликса объяснить, где конкретно он находится, оборвал:

— По телефону отслежу. Жди.

И явился в рекордно короткие сроки. Осветил фонарём место событий и лишь цокнул языком.

— Я уж и не надеялся, что ты мозги включишь.

— Я не убивал. Он сам.

— Да? — не было похоже, что Молотов хоть сколько-нибудь удивился. — Повезло. Тебе.

— Глеб!..

— Что? Будешь спорить, что один труп — лучше, чем два? Старик бы всё равно иначе не кончил. Видал я таких в своё время.

Циничное хладнокровие начальника охраны привело в чувство. Наконец получилось вынырнуть из мутных волн рефлексии и самобичевания, подумать о дальнейших действиях.

— Нельзя его здесь оставлять, — Феликс кивнул в сторону мёртвого. — Пусть хотя бы нормально похоронят.

Молотов тяжело вздохнул, словно имел дело с дураком, которому нужно объяснять элементарные вещи.

— Хорош дурить, а. Как ты себе это представляешь? Отвезём его в морг? Положим где-нибудь у обочины и в полицию позвоним? Думаешь, учитывая ситуацию, кто-нибудь поверит в самоубийство? Старику уже всё равно. А у нас и без всего этого ещё уйма проблем. Исчезновение человека, занимавшего такую должность, не пройдёт тихо. Сейчас надо, чтобы никто не докопался до того факта, что он затеял против тебя крестовый поход. Надо разыскать всех, кого он привлёк к этой кампании, и позаботиться, чтобы ни один не начал болтать. И сделать это нужно до того, как Зарубина начнут искать. Благо, он официально в отпуске и неделя форы у нас есть.

Начальник охраны рассуждал как всегда здраво. И был прав раньше, когда советовал думать о живых.

Инге не будет хорошо, если вся эта история выплывает наружу, и её начнут таскать по допросам в качестве свидетельницы. И если его обвинят в убийстве, она вряд ли сможет чувствовать себя счастливой. Ещё начнёт передачки носить из сострадания. Посвятит кусок жизни чёрт знает чему.

Вместо того чтобы копаться в ошибках, которые уже не исправить, лучше постараться не наделать новых. Не испортить ещё одну жизнь.

— Бери мою машину, и давай домой, — предложил Глеб, видя, что у него не осталось возражений. — Я здесь разберусь.

Вспышкой пронзило осознание, насколько многим он обязан Молотову. После проявленного недоверия, ненормального требования сделать заложницей собственную мать, тот мог послать его к чёрту и был бы прав. Но Глеб так не сделал. Остался рядом, помогал, спасал их с Ингой. Понимал, что без его боевых навыков им рассчитывать не на что, и не отвернулся. Настоящий друг. А он за все годы только сейчас это понял.

— Прости за Валентину Григорьевну, — слова извинения оказались непривычными и дались с трудом.

Молотов хмыкнул.

— Да ладно. Главное, что она не узнала ничего.


Дома было темно и тихо. Однако стоило ему закрыть за собой входную дверь, как на лестнице вспыхнул свет. На верхней площадке мелькнул силуэт Инги, а через мгновение она уже стояла рядом, крепко обнимая.

— Феликс! — счастливый, полный облегчения полустон-полувскрик.

А потом она так же порывисто отстранилась и ударила его. И ещё раз. И ещё…

— Ты… Ты нормальный вообще?! Трагедий он не любит! Все головой должны думать! А сам?!

Маленькие кулачки мелькали в воздухе, обрушивались на его плечи и грудь, а Феликс даже не думал уклониться или остановить Ингу. В душе разлилось совершенно новое, щемяще-тёплое чувство. Никакие слова любви сейчас не сказали бы так много, как этот неприкрытый страх за него, и облегчение, и радость…

Тихо укачивая в объятиях выбившуюся из сил Ингу, Феликс твёрдо и окончательно решил, что эта девушка никогда больше не будет знать переживаний по его вине. Пусть это не будет просто. Из такого бизнеса, как у него, легко не выходят. С криминалом только связаться можно запросто, а вот наоборот… Но у него есть, к кому обратиться за помощью, он знает, чего хочет, и знает, что делать. Всё получится.

Он станет для Инги тем, с кем она будет счастлива. И подарит ей такую жизнь, которую хочет она.