Впрочем, Феликс советовал не останавливаться только на общепите и заняться гостиничным бизнесом — в его понятии, дела были почти родственные, и завсегдатаи кафе Инги уж наверняка должны будут и селиться в её отеле, приезжая в их городок отдохнуть или по делам.

Инга относилась к подобной идее несколько скептически, однако не сбрасывала её со счетов, помня об опыте мужа в делах бизнеса.

В любом случае, поводов подождать с решениями и жить, наслаждаясь текущим днём, было более чем достаточно. И одним из главных был тот, о котором Феликс ещё и не подозревал…

Вечером, уложив Алису и устроившись на террасе, они смотрели на море. Пейзаж не надоедал, пусть уже и не был новым. Разве может надоесть вода? И земля — горы? Разве утомиться этим не значит устать от самой жизни, от её сути, её первых и самых важных проявлений?

Здесь Инга чувствовала себя дома. Обыденность была не скукой, а порядком. Тем покоем, который не был мёртвым однообразием, но являлся обещающей безмятежность стабильностью.

— Ты не думал, что мы будем рассказывать нашим детям о том, как мы познакомились, когда они вырастут и спросят? — вдруг поинтересовалась Инга, отрываясь от бокала и глядя на бьющие в берег гребешки волн — через несколько дней должен был начаться шторм, и погода уже предупреждала. — Мама хотела уничтожить папу, но он оказался сильнее и взял маму в плен. Потом они долго боролись, а потом…

— Потом папа использовал самую страшную магию, — подхватил Феликс. — Сказал маме правду! Обо всём… И они поняли, что должны действовать вместе.

— И помирились. И полюбили друг друга…

— А что? Вполне себе сюжет старого рыцарского романа.

— Рыцарского? — Инга насмешливо приподняла бровь.

— Ладно. Романа о разбойниках. Чем хуже?

— Ну да…

— Подожди… — вдруг подобрался он.

Взгляд мгновенно запечатлел бокал Инги, из которого она лишь пригубила, но не пила всерьёз. Мелькнувшее как нереальная фантазия воображение обретало всё больше плюсов в свою сторону.

— Ты… Инга, ты сказала — дети — это так, гипотетически, или…

— Или, — она улыбнулась, но почти сразу лицо сделалось строгим, напряжённым. — Ты хочешь мальчика?

Феликс медленно, едва ощущая самого себя, сполз на плитку террасы; стоя на коленях, обнял живот супруги.

— Я хочу ещё одного ребёнка. Нашего с тобой.

* * *

Ещё год спустя

Инга погасила лампу. Трёхмесячная Вера лучше засыпала в темноте, а сама Инга давно уже перестала бояться мрака. С тех пор, как к ней вернулись забытые воспоминания детства…

Теперь она небывало ярко, будто и не было прошедших семнадцати лет, видела свои последние каникулы в Крыму.

Мать с отцом тогда ещё не ругались и любили заглянуть в какой-нибудь ресторанчик и кутить там, пока не закончатся деньги. Муж тёти Оли — маминой подруги, к которой они и приезжали в Крым — работал сменами. Два раза в неделю уходил на всю ночь. Это было обычным делом, ничего страшного. Но вот одна ночь стала совсем не обычной…

Родители ушли — вдвоём, беззаботно, никого не спросив, словно они не приехали к друзьям, а снимали квартиру у равнодушных хозяев. Муж тёти Оли был на смене. В доме остались они вдвоём — тётя Оля и семилетняя Инга. Ей стелили на веранде, смежной с небольшой кухней.

Ночью Инга проснулась, сама не зная, почему. В душе колотилась неясная тревога, но она знала, что если напрасно потревожит взрослых, то получит нагоняй. Поэтому Инга очень тихо вышла из комнаты. Замерла посреди кухни. Показалось, или в глубине дома мерцали тусклые фонарные блики. Как бы то ни было, когда она решилась пойти дальше, вокруг была только одна тьма.

Инга наощупь добрела до отведённой родителям комнаты, потом — до спальни тёти Оли. Она знала, что родителей ночью беспокоить нельзя, даже если те дома, а вот тётя Оля никогда не ругается и не наказывает. Приободрённая этим размышлением, Инга скользнула в хозяйскую спальню, наощупь нашла кровать. Тётя Оля не пошевелилась, когда Инга устроилась рядом — видимо, спала.

Постепенно невнятный страх отступил, и Инга, ободрённая близостью хорошо знакомого человека, тоже уснула.

А потом проснулась…

Даже сейчас, когда она всё вспомнила, Инга не смогла бы облечь в слова то, что увидела. И не позволяла себе в полной мере, в красках это вспоминать. Слишком страшно. Слишком горько.

Тётя Оля, окровавленная, с проломленным лбом. Она сама, с её кровью на руках…

Оказалось, в ту ночь в дом проникли грабители. Тётя Оля не вовремя проснулась, зажгла лампу, встала… Её ударили — возможно, даже без цели убить, просто, чтобы молчала. Но попали в висок. Потом бросили обратно в кровать, чтобы не мешалась под ногами. Забрали немногочисленные ценности — и исчезли.

Обычное дело.

Муж тёти Оли потом долго кричал, обвинял в случившемся её, Инги, родителей — мол, если бы не дорогая машина у них во дворе, никому бы и в голову не пришло, что тут есть чем поживиться…

Инга и сейчас не могла бы сказать, был ли какой-то резон в его обвинениях. Ориентировались случайные грабители на стоящий во дворе автомобиль или просто проникли в дом, не защищённый как следует от вторжения. Её мучил другой вопрос — когда умерла тётя Оля? Сразу или нет? Если бы маленькая Инга осмелилась зажечь свет, увидела кровь не утром, а сразу — могли бы ту спасти? Или нет?

Ответа не было. И, конечно, уже не будет.

Инга знала, что нет смысла мучить себя прошлым. Нет смысла гадать о том, что невозможно узнать наверняка. Нет смысла винить себя. Похоже, даже тьма была с ней согласна — темнота перестала пугать Ингу сразу, едва она вспомнила события прошлого.

Теперь она боялась незапертых дверей и ненадёжных замков. По вечерам проверяла каждую по несколько раз — благо, Феликс не смеялся над её паранойей и даже сам установил миниатюрные засовы кроме стандартных замков, чтобы, если дверь заперли изнутри, снаружи уж точно никто не смог открыть.


— Где мои дорогие феечки?

— Папа! — из зимнего сада выскочила Алиса, повисла на нём, радостно болтая ногами.

Там же в дверях показалась Инга с маленькой Верой на руках. Феликс, как и всегда, на мгновение застыл у порога, любуясь женой. Временами он до сих пор не мог поверить, что всё это — настоящее. Никуда не исчезнет; никто не скажет ему — «не заслужил!» — и не отнимет любимых.

Его Инга… После рождения двух дочек она стала ещё красивее. Более строгой, деловой — положение обязывало — но и более женственной. Овал лица, умиротворённая улыбка, всегда разные косы — всё говорило о том, что она — нет, даже не женщина — леди. Фея. Его лунная фея.

— Ты сегодня поздно, — Инга улыбнулась по обыкновению спокойно, но Феликс без труда разгадал за этим радость. Они до сих пор радовались, как в первый раз, встречая друг друга каждый вечер. — Всё хорошо?

— Да. Урок затянулся. Родители привезли подростка покататься, и не сошлись во мнениях, разовая это акция или начало нового увлечения. Пришлось разговаривать, вникать в семейные дела, приобщать родителей к конной езде… А как провели день мои девочки?

— Просто отлично! — засмеялась Инга. — Кое-кто славно поработал — продегустировал половину нашего ассортимента! Правда, Алис?


Девочка заулыбалась и, подбежав к отцу, по обыкновению спряталась за ним.

— Завтра поедем на ипподром, — обнадёжил Феликс, вызвав радостный визг дочери.

Инга лишь слегка нахмурилась и покачала головой.

— Мы договаривались, — в который раз напомнила она.

Их дочь не полюбила детский сад, и после месяца мучений родители решили оставить девочку дома. Теперь она проводила дни то у матери, то у отца на работе. И была от этого в полном восторге, чего Инга не могла сказать о себе — у неё вызывала недовольство и любовь дочери к сладкому, и жажда приключений. Конечно, Феликс обещал до десятилетия не позволять ей садиться на большую лошадь, но иногда, глядя на хитрые лица отца и дочери, Инга подозревала, что её обводят вокруг пальца.

Захар Петрович по-прежнему оставался близким другом семьи. Алиса называла его дедушкой.

Инга никогда не сумела бы произнести слово «отец» по отношению к чужому по крови человеку — слишком сильно говорило в ней прошлое. И пусть не осталось ни обиды, ни желания чего-то доказать, ни даже принятия и любви — всё равно отец у неё был только один. Но Захар Петрович был намного более близким человеком, чем умерший родственник. По-настоящему родным. И Инга радовалась непосредственности дочери, которая могла облечь связывающее их чувство в обращение.

Впрочем, разве слова — это главное?

У неё была семья. У них с Феликсом была семья. Общая, дружная, нерушимая. И были планы и желания, которые только украшали жизнь, но не превращали её в гонку за целью. И была любовь…

А что ещё надо для счастья?