— Тебя что, не покормили? — заметив, что молчание затянулось, осведомился Феликс.

— Я поздно обедала. Снова проголодалась только сейчас, — с самым что ни на есть невинным видом отозвалась Зеленцова. Только напряжённый выжидающий взгляд выдавал, что у неожиданного желания совместно отужинать есть какая-то вполне определённая цель. Чему-чему, а актёрскому мастерству ей ещё стоило поучиться.

— Садись, — кивнул Ветров.

Девчонка сосредоточенно наблюдала, как горничная расставляет для неё приборы. Потом так же сосредоточенно принялась есть. Она явно не знала, с чего начать разговор, но Феликс не собирался ей в этом помогать — если уж она решила затеять какую-то свою игру, пусть справляется самостоятельно.

— Как вы рассказали обо мне своей любовнице? — наконец поинтересовалась Зеленцова, и он едва не подавился, опешив от выбранной ею темы. — Представили родственницей из провинции, которая неожиданно свалилась на голову?

— С чего ты взяла, что я кому-то о тебе рассказывал? — в свою очередь полюбопытствовал он.

Зеленцова внезапно смутилась, чем удивила его ещё больше.

— Догадалась… По некоторым деталям гардероба. Разве я не права? — несомненно, она считала нападение лучшим способом избежать нежеланных расспросов. Феликс решил в этот раз её не разочаровывать.

— Права. Но мне не нужно было ничего объяснять. Римма не любопытна и не ревнива.

Девчонка фыркнула, явно не поверив.

— Что, тоже запрограммированная?

— Что? — он искренне не понял.

— Ну, что вы там делаете со своими приближёнными, что они не просто подчиняются любому безумию, но и расхваливают вас на все лады?

Он усмехнулся, различив в голосе Зеленцовой досаду. Всё же он напрасно не узнал в деталях, чем она занималась целый день. Похоже, времени зря не теряла. Неужели рассчитывала найти в его доме сочувствующего, который поможет ей сбежать?

— Я всего лишь люблю помогать людям, — серьёзно сообщил он, в душе искренне забавляясь реакцией Зеленцовой. — Иногда это бывает крайне полезно. Например, когда встречаешь парнишку, недавно вернувшегося из Чечни и умеющего только воевать. Учиться чему-то ещё нет времени, потому что молодая жена, с которой успели расписаться перед армией, уже год как родила и уже успела устать от нищенского существования в ожидании мужа, и теперь хочет от него заботы и стабильных денег. И вот он устраивается вышибалой в дешёвую забегаловку, а днём подрабатывает сторожем в магазине и уже начинает дуреть от этой беспросветности. Так вот, когда встречаешь такого парнишку, будет великодушно предложить ему непыльную высокооплачиваемую работу. Или когда видишь глупую девицу из ближнего зарубежья, которая подалась в столицу нашей родины в поисках нормальной работы, чтобы содержать оставшихся дома ребёнка и мать, а её сцапали прямо на вокзале, избили, чтобы сразу понимала, кто руководит ситуацией, отобрали документы и поставили на трассу. Такие неприятности, знаешь, часто случаются с глупыми девицами, особенно если у них не наблюдается родни под боком. Но решить её проблему и предложить пусть немного пыльную, но тоже высокооплачиваемую работу будет опять-таки великодушно. И вот такие люди не предадут. Они остаются рядом не из страха и не только ради денег, а ещё потому, что, — Феликс состроил крайне серьёзное и растроганное лицо и проникновенно завершил: — хозяин очень, очень добрый и хороший.


Зеленцова несколько раз хлопнула глазами, переваривая его тираду. Губы чуть дрогнули, словно она не могла решить, ужасает её подобный цинизм или вызывает невольное восхищение своей практичностью.

— Вы ужасный человек, — наконец ошарашенно выдохнула она, но из-за промелькнувшей улыбки получилось совсем беззлобно и неубедительно.

— Звучит как тост, — он улыбнулся в ответ и отсалютовал девчонке бокалом.

Но та уже снова стала серьёзной.

— А папа? Как он стал у вас работать?

Вопрос его удивил. Ему казалось, что рвение, с которым Зеленцова стремилась не оставить смерть отца безнаказанной, должно говорить о более-менее доверительных и душевных отношениях между ними. Но вот оказывается, что она не знает о собственном родителе элементарных вещей.

— Если помнишь, лет десять назад твоей бабушке нужна была сложная операция на сердце. И если помнишь, она состоялась. В хорошей немецкой клинике, с последующим реабилитационным периодом…

— Вы дали папе деньги в долг? А потом предложили отработать? Знали, что папа тоже будет благодарен и не сможет потом уйти?

Феликс глубоко вздохнул. Едва речь зашла о семье, и девчонка снова нахохлилась, приготовилась за что-то сражаться.

— Инга, если ты не поняла, я никого из сотрудников не удерживаю силой. Ни под каким видом. И твоего отца тоже всё устраивало… Что, хочешь обвинить меня в своём безбедном детстве?

Девчонка явно закипала и была уже готова выйти из себя, но на его последней фразе вдруг грустно усмехнулась, мигом утрачивая весь запал.

— Знаете, счастливее всего мы жили, когда у нас ещё ничего не было, — задумчиво, словно обращаясь к самой себе, проговорила она. — Родители покупали сто грамм ирисок на троих, и мы делили их поровну. Мне даже в детстве не нравились эти конфеты — тягучие, слишком сладкие, липнущие к зубам. Но я так любила те дни, когда мы просто гуляли по парку с пакетом этих несчастных ирисок. В этом было что-то… Не знаю. Но больше у меня никогда не было похожего ощущения счастья… Ещё мы каждое лето ездили в Крым к маминой подруге. Она вышла замуж за южанина и всегда звала нас к себе на лето. У них было тесно, родителям стелили в проходном зале, а мне — на маленькой веранде. Там помещался только чайный столик и складное кресло, но там было так много света, и всегда пахло цветами… По утрам мы накладывали целую корзинку фруктов из сада тёти Оли и шли к морю. На набережной торговали всякой всячиной. Пирожками, лимонадом, мороженым… Мне хотелось всего, но родители всегда говорили: «В воскресенье купим». И я ждала этих воскресений, и это всегда был праздник… Иногда тётя Оля тайком подсовывала мне какое-нибудь лакомство и в другие дни. Это было нашей тайной. Мама улыбалась и делала вид, что ничего не видит… Мы много смеялись. Не помню уже, из-за чего, но никогда потом нам не бывало так весело…

Девчонка замолчала, и Феликс неожиданно для себя ощутил неловкость. Это слишком личное, дорогое для Зеленцовой признание явно сорвалось у неё случайно, под влиянием момента. И теперь он чувствовал себя так, будто подсматривал за чужой жизнью. И самое неприятное, что ему было интересно. Наверное, надо было замять эту тему, но вместо этого он, потакая собственному любопытству, осторожно спросил:

— А потом? Когда Арсений начал зарабатывать, вы больше туда не ездили?

— Тётя Оля умерла, когда мне было семь лет. Там была какая-то страшная история… Странно, но я совсем не помню. Хотя мы как раз там были. Папа никогда не рассказывал мне подробностей, говорил: раз забыла — значит, так и надо, защитная реакция.

— Вот видишь. Семь лет… Твои хорошие воспоминания заканчиваются куда раньше, чем твой отец начал у меня работать. Ты просто была ребёнком и не видела проблем, которые всегда были в вашей семье.

Он что, оправдывается перед девчонкой? Да нет… Просто кто-то же должен вправить ей мозги. А то она, похоже, считает своё семейство образцово-показательным и готова списать на его счёт все домашние неприятности.

Взгляд Зеленцовой изменился, опять наполнился неприязнью.

— Наши проблемы вас не касаются.

— Ты права, — с деланым равнодушием кивнул Феликс и отодвинул опустевшую тарелку. — Ты ещё что-то хотела?

Девчонка замялась. Она явно не ожидала такого резкого перехода и не была готова перейти к делу. И всё же она быстро взяла себя в руки.

— Хотела… Хотела обсудить условия моего заключения. Почему мне нельзя гулять по саду?

Теперь, когда он уже видел, какой она бывает в естественной обстановке, её нервозность бросалась в глаза. Слишком упрямый взгляд, стиснутые руки… Ей явно был очень важен ответ.

— Тебе не хватило одной прогулки? — осведомился он, бросив выразительный взгляд на забинтованное плечо.

— Вы сами говорили, что собаки спускаются только на ночь. Я хочу гулять, что в этом плохого? Не думаете же вы, что я посреди белого дня смогу перебраться через ваш забор и ускользнуть от охраны?

— И всё же я не сторонник бессмысленного риска, если ты не забыла. Хочешь свежего воздуха — открой форточку.


Зеленцова прикусила губу, явно не собираясь сдаваться, но не зная, какие ещё подобрать аргументы.

— Сегодня днём вы предложили считать моё согласие на звонок маме сделкой, — наконец медленно проговорила она. — Завтра я должна решить все вопросы с деканатом, как вы хотите. Почему бы вам, в свою очередь, не назвать происходящее компромиссом и не пойти на ещё одну незначительную уступку?

Он усмехнулся, спрятав под этой снисходительной реакцией искреннее одобрение. Девчонка умела держать удар.

— Ты, случайно, не подумывала стать адвокатом? Похоже, переворачивать ситуацию в пользу нужной стороны — это твоё.

— Думала, — не стала спорить Зеленцова. — Но теперь смотрю на вас и думаю, что лучше быть прокурором.

Сказала и тут же прикусила язык. Видно, сообразила, что вышла из амплуа проникшейся своим положением, безобидной бедолаги.

— Что ж, раз уж ты знаешь слово «компромисс», давай-ка его применим. С завтрашнего дня ты можешь гулять. В сопровождении охраны.

Вытянувшееся от разочарования лицо Зеленцовой определённо стоило того, чтобы принять такое решение.

Глава 10

Ужин с Ветровым оставил странное впечатление. Вроде как она не потерпела полного поражения, и вообще стоило бы радоваться, что тот от угроз и физического воздействия решил перейти к сделкам и даже выслушивает её пожелания. И всё же в душе прочно поселилось ощущение, будто сегодняшнее достижение на самом деле таковым вовсе не является.

Дело было не только в неоправдавшихся надеждах, хотя, конечно, она немало рассчитывала на возможность свободно разведать территорию. Ингу не покидало чувство, будто разрешая ей гулять под присмотром надзирателя, Ветров откровенно издевался. Он сам не считал это уступкой, отлично поняв, что ей нужно было на самом деле. Но почему-то не ответил прямым отказом, а снова вступил в некую не понятную ей игру, формально пошёл ей навстречу.

Решил и на ней испытать хвалёную «доброту господина Ветрова», от которой однозначно выигрывает только он сам? Вряд ли. Каким бы человеком Ветров ни был, неоправданной самонадеянности в нём не наблюдается. Он не может думать, что благодаря мелким псевдо-уступкам вызовет в ней расположение и сможет ею управлять. Да и не старался он вовсе изобразить душевность и сострадание. Нет, посыл был иной. Какой?

Он снова развлекался, как тогда с пистолетом? Ждал её реакции? Следующего шага? Кот и мышь… Ей ведь уже приходила в голову такая мысль!

Что ж, пока мышь шевелится, коту интересно, и у неё остаётся шанс. Получается, до сих пор она всё делала правильно. Только вот следует помнить, что рассчитывать можно лишь на себя. Коты не испытывают сострадания к пойманным жертвам, и если тем не удаётся убежать, финал такой игры всегда один.

Инга едва не забыла об этом сегодня за ужином. С самого начала всё пошло не сказать чтобы совсем не так, но всё же иначе, чем она ожидала.

Начать с того, что Ветров отреагировал на её появление в столовой самым неожиданным образом. Нет, она специально постаралась немного приодеться и выглядеть более-менее привлекательно, рассудив, что у красивых всегда больше шансов добиться того, чего хочется. Красота пробуждает симпатию. Она сама в детстве совершенно спокойно относилась к необходимости травить капустных гусениц, но если видела где-нибудь пострадавшую бабочку, переполнялась сожалением. Кто сказал, что друг на друга люди смотрят как-то иначе?

Но Инга никак не ожидала, что её маленькое преображение произведёт такой эффект. Ветров весь ужин почти не отрывал от неё глаз. Причём смотрел совсем не так, как раньше — не как на досадную помеху, не как на слабого, но докучливого противника… Инга не была искушена в вопросах отношений и не часто ловила на себе заинтересованные мужские взгляды, но всё же могла с уверенностью сказать, что этот взгляд был именно таким. Заинтересованным. Мягким, обволакивающим, изучающим и многообещающим… Но при этом не сальным, не наглым и навязчивым. От этого взгляда не хотелось отряхнуться, он не пугал и не вызывал неприятия. Наоборот…

Инга неожиданно для себя заметила, что при других обстоятельствах Ветров наверняка произвёл бы на неё впечатление. Такие мужчины притягивали её внимание, казались привлекательными. Элегантный, с отточенными аристократическими манерами, правильность которых сглаживалась лёгкой естественной небрежностью и не производила впечатление педантичности. Без малейшего намёка на выпирающий живот, крепкий, жилистый — без рельефной мускулатуры, которая встречается у завсегдатаев спортзалов, но без всякого сомнения обладающий внушительной скрытой силой. И самое главное, с таким острым, проницательным взглядом, который, казалось, любого видит насквозь, и от этого немного не по себе, но в гораздо большей степени — интересно и… возбуждающе?