Микола Адам - Здравствуй, Даша!

Вернувшись домой после репетиции, Юля набрала номер Коли Пиноккио, закрывшись в своей комнате, чтобы никто не подслушал. Она вообще не любила, когда кто-нибудь слушал ее разговоры по телефону. Коля ответил, удивленно спросив, кто это?

– Ты меня не знаешь, – сказала Юля в трубку. – Но я очень хочу с тобой познакомиться.

– Если это шутка такая, то вы не по адресу, девушка, – возразил Коля Пиноккио.

– Не вешай трубку, пожалуйста, – попросила Юля. – Тебя никто не разыгрывает. Мне реально нужна твоя помощь.

– Но мы же не знакомы, – прозвучал ответ. – Чем я смогу помочь незнакомому человеку?

– Очень многим, – уверяла Юля. – Давай встретимся, – предложила.

– Я приду, как дурак, – опять засомневался Коля Пиноккио, – а ты посмеешься с подругами или друзьями над разведенным лохом?

– Зачем ты так? – грустно произнесла Юля. – Я не такая.

– А какая?

– Тебе понравится.

– Это несерьезно, – решил закончить разговор Коля Пиноккио.

– Знаешь пустырь за военкоматом? – спросила тогда Юля.

– Допустим, – ответил Коля.

– Через полчаса на пустыре, – предложила Юля.

– Ты не придешь, – сомневался Коля Пиноккио.

– Вот и проверишь.

– Как я тебя узнаю? – наконец, заинтересовался Коля Пиноккио.

– Я красивая, не глупая. К тому же на пустыре, кроме меня, никого не будет.

– Зачем красивой и не глупой знакомиться с таким как я? – опять сомнения.

– Чтобы повысить твою самооценку, – прозвучал ответ. – Я жду. Время пошло.

Юля отключила телефон. Она дала Коле полчаса, потому что идти ему было далековато от Центра до новостроек, в конец города. Это ей – выбежать из подъезда и завернуть за угол дома. Однако усидеть в четырех стенах Юля не могла. Она пошла на пустырь к брошенным бетонным плитам, поставленным одна на одну. Их было пять. Юля забралась на пятую, самую верхнюю, села на край, свесив ноги.

Начинало темнеть. Сюда никто не ходил. Пустырь никого не привлекал. Здесь не спрячешься, в случае чего. Ветер продувал. Но Юля не боялась ветра. Она считала его другом, так же, как и звезды, потихоньку вспыхивающие в небесной дали. Только им девочка доверяла свои стихи, читала вслух, слушала себя и ветер. Звезды и ветер были преданы Юле, хранили все ее секреты и слезы.

Коля Пиноккио опаздывал. Юля посмотрела на часы. Полчаса давно истекли. Но ей не хотелось верить, что он не придет. Она продрогла, тело била дрожь. Ветер, чувствуя, что Юля нашла еще кого-то, ревновал. Стало темнее. Но Юля не уходила.

Она услышала его шаги раньше, чем осознала, что он пришел.

Коля Пиноккио поднялся на верхнюю плиту. Юля бросилась к нему на шею. Инстинктивно Коля обнял ее, прижимая к себе дрожащее, как замерзший котенок, тело.

– Это ты, – прошептала Юля, заглядывая в глаза юноше. – Я Юля, – представилась.

– Ты вся дрожишь, – произнес Коля Пиноккио.

– Так не отпускай меня, – попросила Юля. – Может, дрожать перестану.

– Зачем я тебе? – недоумевал Коля Пиноккио, потому что девочка в самом деле выглядела потрясающе, хоть и замерзше. – Что тебя, такую, и меня может связывать?

– А я тебе совсем не нравлюсь? – забеспокоилась Юля.

– Да нравишься, – ответил Коля, – в красоте-то я разбираюсь, но…

– У тебя кто-то есть? – помогала Юля.

– Вряд ли, – задумался Коля Пиноккио.

– Что тогда? – допытывалась Юля.

– Как-то странно все это, – не понимал Коля, что он делает на этом пустыре с жмущейся к нему несомненной красавицей.

– Ты боишься красивых девушек? – догадалась Юля. – Не бойся, – провела рукой по его щеке. – Они сами всего боятся. Давай дружить, – предложила. – Ты мне очень нравишься, – произнесла нежно. – Я все про тебя знаю. Не сильно болит? – спросила о разбитой губе.

– Да нет, – усмехнулся Коля.

Юля приподнялась на цыпочки, как раньше Павловская, чтобы чмокнуть Николая Михайловича в щечку, для того, чтобы поцеловать Колю в губы.

– Мягкие, – сказала после поцелуя. – Неуклюжие, – улыбнулась. – Давай встретимся завтра после уроков здесь же, – предложила.

– Давай, – согласился ошарашенный Коля Пиноккио. Он и подумать не мог, что понравится такой красивой девочке. А Юле он понравился. Она знала, что он хороший и порядочный. И нос у него не такой уж и длинный, как напридумывали. А то, что неумелый и трогательный в своем неумении, – так это замечательно. Будет чему учиться друг у друга.

– А сейчас иди домой, – попросила Юля вдруг только что пришедшего.

– Ты уверена? – уточнял Коля Пиноккио, правильно ли он понял.

– Да, – твердо ответила Юля. – Главное, что ты пришел. Значит, у нас все получится. До завтра.

Девочка выбралась из объятий мальчика, легко спустилась с бетонных плит на землю и побежала к дому.

ЭПИЗОД 11

Пьеса Екатерины Ткачевой «Здравствуй, Маша!» захватила Павловскую с первой страницы, хотя читать ее она не горела желанием. Посербав супчика с фрикадельками, приготовленного бабушкой, Таня открыла книжку на нужной странице и провалилась в текст, как в омут с головой, сама того не ожидая. Сорок страниц средним шрифтом проглотила на одном дыхании. Николай Михайлович знал, что предлагать. Не так-то просто заинетересовать современного подростка чтением, тем более чтением пьесы. Прикольно будет, если Николаю Михайловичу удастся поставить спектакль. Главная героиня, Маша, настоящий ежик, прямо как Дашка Белая, угадал Николай Михайлович. Только она должна играть Машу. Что-то есть в них общее. Обе бунтарки без причины. За ложной или, скорее, наигранной грубостью Маши скрывается ранимое и нежное существо, которое также как все, хочет любви, понимания и внимания. Шурка, вторая героиня, человек, у которого все это есть. Скрытый конфликт между ними на протяжении всего произведения заключается в том, чтобы и Машу и Шурку услышали и полюбили такими, какими они были наяву, а не в чьем-то воображении. Финал аж до слез пробирал. Шурка ждала своего парня, отлучилась на минутку помочь девочке, которая застряла на дереве, а слезть без посторонней помощи не могла. Маша вместо Шурки встретила ее парня и наговорила гадостей, не со зла, а потому, что тоже хотела парня. Когда Шурка вернулась, Маша целовалась с ним. Конечно, виноват парень. Зачем Шурке такой кобель, который целуется с первой встречной? Шурка, понятно, растеряна, обижена, потрясена предательством любимого человека, но, сдерживаясь, обращается к Маше и к своему парню словами Маши: «Как это у тебя? Не верь в любовь – не будет больно? А смешно!» Парень вырывается из Машиных объятий, стремится догнать убегающую Шурку. Оставшись одна, Маша плачет, говорит, что она не плохая, что тоже любит многое из того, что любит Шурка. Но ей никто никогда не говорил, как Шурке ее парень: «Здравствуй, Шура!». Никто и никогда. И тут появляется Шурка, окликает Машу и говорит ей: «Здравствуй, Маша!».

Дашке должно понравиться. Она же неизменная участница всех школьных мероприятий, связанных с художественной самодеятельностью. А Дом культуры это уже не школьный уровень с коротенькими сценками, здесь замах на полноценный спектакль. Николай Михайлович потом, если все получится, сто процентов, куда-нибудь дальше станет продвигать свою работу и работу актрис. Может, стоит попробовать? Но сначала нужно поговорить с Дашкой.

В школу Павловская пришла в новом образе. Решила последовать примеру подруги, только не так кардинально изменившись. За ночь много передумав, Таня все-таки решила согласиться на предложение Николая Михайловича и принять участие в постановке. Естественно, ей отведена роль Шурки, значит, нужно соответствовать героине. Вжиться в нее. Таня была светловолосой девочкой, но не настолько, насколько должна быть Шурка.

Она стала чуть ли не платиновой стереотипной блондинкой, одела школьную форму, еще мамину, бабушка нашла, с белыми манжетами, воротничком и белым фартуком. Волосы собрала в хвостики. А поскольку на улице похолодало – кожаное приталеное пальто со стоячим воротником одела поверх, на ноги натянула гетры. Нужно было как-то соответствовать Дашке, становиться антиподом, что ли. Как черное и белое, как тьма и свет. Не так запущено, конечно, не так масштабно. Словом, поддержать Дашку, чтобы она не чувствовала себя одним воином в поле. Бабушка с удовольствием провожала внучку в школу. Наконец-то девочка прозрела и красиво оделась, а главное, правильно, как настоящая школьница. Все бы последовали примеру Танечки, глядишь, и производство труда увеличилось бы. Больше дисциплины стало бы. Зачем отменили школьную форму, распоясались от вседозволенности? Сталина на них нет! Когда уже президент возьмется за правильное образование детей и их внешний вид?… Одно безобразие, как посмотришь на некоторых, даже смотреть срамно. А Танечка молодец, умница-внучка…

Она нагнала Дашу на перекрестке, когда та собиралась переходить дорогу.

– Привет! – улыбнулась, подходя.

– Тань?! – удивилась Даша. – Ты, что ли?…

– Да я, – продолжала улыбаться Павловская, довольная произведенным эффектом.

– Ты чё, в первый класс собралась? – не нашла ничего пооригинальнее сказать Даша.

– А я твой прототип, – выпалила Павловская.

– Прото… чё? – не поняла Даша. – Сама-то поняла, чё сказала?

– Короче, твоя светлая половина, – выкрутилась Павловская.

– А темная тогда где? – засмеялась вдруг Даша.

– Не тупи, Белая, темная ты! – объяснила Таня. – Ты же у нас эмо. А я антиэмо. Поняла?

– Антиэмо прям! – продолжала смеяться Даша.

Подошел Коля Пиноккио. Поздоровался вежливо. Девочки поинтересовались, как его рана? Не беспокоит? Коля промолчал или сделал вид, что не услышал, оценил наряд и новые цвет волос и прическу Павловской.

В классе на всех троих тут же обрушилась атака Хвалея и Костальцева.

– Прикинь, – громко обратился Хвалей к Костальцеву, как только Коля Пиноккио, Даша и Павловская вошли в класс, – Пиноккио с охраной пришел. Сколько платишь? – навис над Колей, садившемся за свою парту. – Или они натурой берут?

– Отвянь от него, дебил! – посоветовала Даша Хвалею.

– О, секьюрити замычало, – прокомментировал Костальцев Дашину фразу.

– А чё, у него языка нет? – отозвался Хвалей. – Слышь, Пиноккио, языком работать устал за вчера? Колись, какие они на вкус? Как с двумя-то справился?…

Коля Пиноккио дрожал мелкой дрожью, сдерживая ярость, но боясь ударить и получить сдачи, а ох как хотелось вмазать Хвалею между глаз. В руках он вертел шариковую ручку, которую, знал по фильмам, можно использовать, как оружие. Откуда взялись смелость и решительность? Одной рукой, резко, Коля схватил Хвалея за шею и пригнул к парте, во второй сжимая ручку. Ручку приставил к горлу.

– Завалю, нахер! – прохрипел.

Оцепенение охватило класс. Некоторые рты раскрыли от изумления. Хвалей не на шутку испугался, пытался вырваться, но Коля Пиноккио крепко держал его.

– Отпусти, дурак! – процедил Хвалей.

– Пиноккио – Рэмбо, бля, – констатировал Костальцев, подбираясь к Коле с тыла.

– Отвали, Костальцев, – опередила его Даша.

Желание вонзить ручку в горло противника овладевало Колей Пиноккио со страшной силой. И сам он был страшен в тот момент, будто дьявол вселился. Уже и кровь засочилась из поцарапанной кожи на шее Хвалея.

– Пиноккио, успокойся! – говорил Костальцев. – Мы пошутили.

– Шутки у вас дебильные, – заявила Даша, – и сами вы дебилы. Отпусти его, Коля, – повернулась к Пиноккио. – Не стоит он того.

– Не могу, – выдохнул Коля. – Не получается.

Павловская села за парту рядом с Колей Пиноккио, зашептала, гладя его по плечу:

– Отпусти, Коля, пожалуйста. Все будет хорошо. Ты же хороший, добрый, милый, ты не такой, как они. Ты лучше. Ты сможешь. Отпусти, пожалуйста…

Она опустила вторую руку на руку, сжимавшую шею Хвалея, погладила ее, по одному пальцу разжимала захват.

С шумным выдохом вырвался Хвалей на свободу, жадно глотая воздух, держась руками за горло.

– Молодец, Коля! – продолжала гладить Павловская Пиноккио. – Молодец! Успокойся, а я с тобой посижу. Ничего страшного. Все хорошо.

– На большой перемене, – прохрипел Хвалей, обращаясь к Коле Пиноккио и к Костальцеву, – собираем сходняк. Будем решать по правилам. Я не урод и гасить исподтишка не буду. Как решит сходняк, так и будет.

– Ты чё несешь, Хвалей! – возмутилась Даша. – Какой сходняк? Благородный ты наш! Нашел, кого на сходняк выносить!..

– Завали рот, сука! – прохрипел Хвалей. – А то передумаю!

– Да, Белая, лучше заткнись, – подмигнул Даше Костальцев, – хуже будет.

Возразить Даша не успела. Вошла Мария Петровна. Прозвенел звонок.

ЭПИЗОД 12

Коля Пиноккио застыл, словно лед. Застрял сам в себе, как в замурованном замке. Он ничего не видел и не слышал. Мысли взрывали мозг автоматными очередями. Никуда укрыться от них возможности не было. Нервы напряглись, как перекачанные бицепсы со вздувшимися венами, готовыми вот-вот лопнуть. Коля Пиноккио понял одну важную вещь: он больше не боялся. Но страх не желал покидать уютное вместилище, в котором выстроил свои собственные страны и города, потратив уйму сил и лет. Кто ему возместит ущерб? Он не согласен даже на самые ничтожные потери. Коля Пиноккио сопротивлялся страху, как мог. Страх, защищаясь, использовал любые средства. Пока не особенно удачно. Коля давал отпор, отчаянно вырываясь из страшного и черного колодца трусости и нерешительности, увязая по пояс в болотистой жиже, цеплялся за неустойчивые стены, ломал ногти на пальцах, раздирал пальцы в кровь, но полз, карабкаясь, вверх. Страх, предчувствуя неминуемое поражение, выбросил последний козырь, как в картах. Образы Даши и Юли вдавил Коле Пиноккио в глазницы. Чем, мол, теперь ответишь? Ослепленный, Коля сорвался со стены и рухнул вниз, назад, в вяжущую, сковывающую движения мердь. Ему нравилась Даша с первого класса. Они даже сидели за одной партой в самом начале учебы. Но он-то ей не нравился ни капли! С этим ничего не поделать! Хоть бейся головой о стенку, хоть нет. Даша сильно изменилась за последние несколько дней. Как вообще возможна такая внезапная перемена? Не факт, что ему повезло бы с прежней Дашей, но нынешняя Даша Белая Колю Пиноккио пугала. Вот! Страх сжимал обеими руками Колино сердце. Но одновременно с этим и восхищала, побуждала к поступкам, за которые никогда не будет стыдно. Хватка страха ослабла. Он растерянно заозирался. Даша достойна уважения и понимания, принятия ее такой, какой она сама решила быть. Это ее право, будь она эмо или кто-то еще. Вероятно, она раньше всех стала старше, повзрослела как-то вдруг, неожиданно для себя, не только для всех. Поэтому запуталась и не знала, что делать, спряталась за грим-тушью и в виртуальном мире единомышленников из Интернета. Ее нужно защищать, ограждать от подонков вроде Хвалея. А Юля – странное, воздушное создание, необыкновенно притягательное и загадочное. Коля Пиноккио знал, что не просто так, не случайно они познакомились, хотя, если бы Юля не позвонила сама, он бы так и не узнал о ее существовании. Но ведь она позвонила! Что ей нужно от такого, как Коля Пиноккио? Красотой он не отличался, балагурством тоже, обычный замкнутый очкарик с собственным внутренним миром. Юля же – удивительно красивая девочка, достойная самых дорогих богатств и внимания известнейших людей мира. Ей вообще не место в таком городе, как этот. Ей бы блистать в Париже или в Милане, а еще лучше в Лос-Анджелесе. Она порядком лучше и красивее многих голливудских див и старлеток. Сомнения Коли Пиноккио снова придали сил страху. Но юноша уже сделал выбор. Никакой страх, никакие его уловки больше не страшны человеку, принявшему важное решение и поставившего точку, а не запятую.