Я не могу снова приниматься за эту тему. Я не могу опять убегать от него в раздрае среди ночи и ловить на пустынной Фонтанке такси. Я больше не могу. Я остаюсь рядом.

До утра.


Я не понимаю, зачем он меня возвращает. Со мной одни проблемы. Я бунтую. Требую какой-то моногамности. Заставляю что-то формулировать, объяснять, идти на уступки. Ограничиваю в правах. Всё время в конфликте, всё время какие-то оправдания. Ну, спишь ты одновременно с несколькими женщинами, ну, и спи. Только не трогай меня, зачем ты меня возвращаешь?


Я лежу рядом с ним в ночи. Пытаюсь проглотить комок, стоящий у меня в горле. Я очень люблю этого человека. Он – такой. Надо либо принимать, либо нет.

Я – не принимаю. Я не могу это принимать. Мне отвратно.


Утро серое, утро безликое. Я стараюсь не подавать виду. Честно, мне надоели эти разборки. Мне бы уйти отсюда поскорее и забыть про эти белые тонкие, изъеденные осветлителем, волосы.


Иду по улице, захожу в метро, прохожу мимо газетного киоска. На витрине – журнал, на обложке – анонс. Фотография актрисы, с которой несколько лет назад СМИ приписывали отношения моему любимому.


За месяц до этого я наткнулась на статью в интернете и совместную фотографию на каком-то банкете. Всё бы ничего, но на фотографии он держит её сумочку как дорогую сердцу вещь, так интимно держит, что внутри всё заныло от ревности. Единственное, что примиряло с ситуацией, прошедшие с момента банкета пять лет. Ну, и то, что девушка вышла замуж. Не за моего любимого.


И вот, пожалуйста, она во всю ширь улыбается на обложке, заголовок гласит: «Мои красивые романы…» Думаю: добью-ка я себя этой барышней, так чтобы мало не казалось, чтобы к белым волосам на простыне ещё и былые подвиги подключились, пусть она мне расскажет, как сильно он её любил, и почему они расстались, пусть откроет мне глаза, чтобы раз и навсегда избавиться от иллюзий…


Купив журнал, иду по переходу. Журнал жжёт мне руки.


Первые три страницы о трудно-счастливом детстве я пропускаю, сразу перехожу к красивым романам. Надеюсь, роман с моим любимым попадает под категорию красивых.


«Журналисты жёлтой прессы приписывали нам роман. Никакого романа не было! Я знакома с его женой, мы дружили, можно сказать, семьями. Мы до сих пор все вместе смеёмся над той ерундой. Нас засняли с ним на фуршете в честь музыкальной премии, куда мы оба были приглашены в качестве почётных гостей. Это – глупость несусветная, что про нас написали. У меня в то время были отношения совсем с другим человеком…»


Я выдыхаю. Верю сразу и безоговорочно. Камень с души. Хотя что мне до этой девушки, что до этого придуманного романа-неромана пятилетней давности? Все-таки, дура я, конечно, удивительная.


Десять дней назад я отправила его восвояси. Сказала, что уступаю его Эльзе. Закончила отношения.

Обидно?

Так как с Эльзой ничего не было, конфликт возник на пустом месте, то, как минимум, неприятно.

Из гордости решил не разубеждать. А может быть, не понял, что к чему и почему. Мужчины на догадку слабоваты в принципе, а мой любимый вообще на другой планете живёт. Неадекватная такая подружка в моем лице ему попалась. С его точки зрения.

Взяла с нуля психанула, на Эльзу стрелки перевела, на фиг послала.

Он на фиг не пошёл, а выписал себе девицу белобрысую, ту, которой шампунь от выпадения волос подарить надо. Девица выписана уже не впервые, пришла как миленькая, волосы свои пораскидывала, и ушла.

Только что-то после её ухода любимый мне письма писать начал, выдержал экзекуцию выдвинутыми на него претензиями, стоически перенес неприятные для себя объяснения. Не так и хороша белобрысая, как старалась.


Я прощу ему её. Немножко ещё времени мне надо, чтобы успокоиться, пережить и забыть эти волосы на простыне.

Я прощу, потому что она появилась, когда я ушла. Ушла по его разумению незаслуженно, внезапно, без объявления войны.


Она возникает, когда меня нет. Не в параллель идет, мне это важно, а в мое отсутствие.

В первый раз я ее обнаружила после своего возвращения из Египта. После того, как гуляла в его представлении с неизвестными ему кавалерами по морскому берегу и написала сдуру в сообщении: «Бассейн, коктейли и сплошные предложения руки и сердца» – пятидесятилетнему несвободному человеку, который сам мне предложить не может ничего. Ни предложить, ни обещать, ни удержать.


У каждого мужчины есть такие девушки, которые вызваниваются в минуты острого одиночества.

У каждой девушки есть такие вызваниваемые мужчины.

У меня, например, их трое.


Я прощу ему белобрысую. Потому что я люблю его очень.


***


У меня такое чувство, будто я экстерном прохожу краткий курс семейной жизни: «Как не убить мужа сковородкой, если от него пахнет женскими духами».

У моего знакомого Димы

У моего знакомого актёра Димы есть жена. Девушка, с которой он встречался четыре года, вдруг забеременела, и так как Дима считает себя порядочным человеком, то через семь месяцев расписался с ней в ЗАГСЕ.

Недели за две до этого события мы с Димой переписывались в интернете, и он позвал меня на свидание:

«Ты мне так нравишься, а вдруг у нас что-нибудь получится?».


Дима мне тоже нравился, на свидание я согласилась, но оно не состоялось вовремя из-за Диминых съёмок, а через две недели я узнала, что Димина девушка стала теперь его женой и на днях должна разродиться. Так что вопрос со свиданием, как и с тем, что может у нас получиться, для меня оказался закрытым.

Для Димы, кстати, тоже: больше он меня никуда не звал. Я немного повозмущалась в разговорах с Яной: какое, к чёрту свидание, когда ты на беременной подружке женишься, что за блядство?! И успокоилась.


Фотографии малыша стали появляться в интернете месяца через два после его рождения. Прелестный карапуз, одеваемый в модные ползунки, публиковался Диминой женой у него на странице в сочетании с незатейливыми супружескими признаниями, вроде «Наш папа – самый лучший в мире!», «Люблю тебя, любимый, навеки», «Папа, мама, я – счастливая семья».

Я краем глаза, по мере обновления, так или иначе наблюдала за выставляемой на показ идиллией, сильно этим вопросом не интересуясь. Хорошо всё у людей, и прекрасно.


Через полгода где-то Диму пригласили на съёмки сериала в Москву. Работа была плотная, на пять месяцев. Дима снял в Москве квартиру, но жену с полугодовалым малышом решил не перевозить. Времени на семью из-за съёмок всё равно не будет, и жена окажется брошенной с младенцем на произвол, лишённая помощи питерских бабушек-дедушек-тётушек. Пять месяцев – не такой срок, чтобы переворачивать всю жизнь вверх дном.

Из Москвы Дима звонил каждый день, все выходные проводил в Питере. Вёл себя почти безукоризненно.


То ли Дима заскучал вне дома по женской ласке, то ли встреченная на съёмочной площадке девушка обладала редким набором замечательных качеств, так или иначе, Дима закрутил роман на стороне. Вспоминая о приглашении на свидание за две недели до свадьбы с беременной подругой, мне не кажется этот факт удивительным.

Вряд ли Дима рассчитывал, что роман на съёмочной площадке перейдёт во что-то серьёзное, к тому же полугодовалый сынишка требовал от папы всё большего внимания.


За три месяца из пяти, что Дима прожил в Москве, девушка со съёмочной площадки успела забеременеть. Лёгкая интрига в один момент трансформировалась в большую проблему. Делать аборт девушка категорически отказалась. Дима запаниковал. Ситуация требовала от него какого-то решения, решение не находилось.


Можно было бы оставить девушку в Москве, в конце концов, её решение – это её ответственность, уехать в Питер и забыть обо всём как о ночном кошмаре. Правда, кошмары иногда возвращаются: есть вероятность, что девушка поедет за Димой, требуя законных алиментов и признания отцовства.

Заявится к жене, устроит скандал. Получится некрасиво.


Можно было бы договориться именно об алиментах, о какой-то ежемесячно выделяемой сумме, и отцовском участии в жизни ребёнка во время приездов в столицу. В конце концов, съёмки в Москве – не такой уж редкий случай для популярного актера, каким Дима когда-то был, и есть вероятность, что станет снова.


Можно было бы объявить обо всём жене, выдержать презрение, истерику, скандал, а потом переложить решение вопроса на неё. В конце концов, жена – главный угол этого пока совсем не равнобедренного треугольника, пусть жена и решает, как быть.


Была одна проблема. В любом случае требовалось ввести жену в курс происходящего. Это показалось самым сложным пунктом.


В очередной выходной Дима ехал домой с тяжёлым сердцем, он твёрдо решил рассказать жене о своём загуле, признать ошибки и просить сочувствия.

Самое главное, он не знал, как начать. Как тут начнёшь говорить про измену, когда тебя встречают блинами-пирогами, виснут на шее и пляшут канкан от радости?


Дима заметил, что чем ближе он подходит к дому, тем медленней и рассудительней становятся его движения. Мир вокруг вдруг оказался удивительно объёмным, внимание концентрировалось на деталях, о которых раньше никогда не думал. Надписи в лифте обрели смысл, стены подъезда обнаружились серо-зелеными, а стёкла в окнах – несмотря на огрехи, неожиданно чистыми. Перед тем, как заходить в квартиру, Дима перекурил на лестничной площадке.


Никогда еще дверь собственного дома не была ему такой чужой. Ключи затерялись в недрах карманов, бренчали где-то близко, но доставались долго и трудно, и всё вокруг точно давало знак, точно говорило: «Подумай, Дима, ещё раз подумай, а может быть, не сегодня?»


Когда входная дверь всё-таки поддалась, и Дима оказался в прихожей, выяснилось, что пирогами не пахнет, песен никто не поёт, а квартира – пустая.


Записка, брошенная на столе, объяснила, что жена собрала свои вещи и вместе с ребёнком уехала к маме. Распахнутые пустые шкафы эту новость подтверждали. Также в записке сообщалось, что видеть Диму жена не хочет, звонить ей не надо и самое лучшее, что можно сделать – это отныне оставить их с сыном в покое.


Жене рассказали обо всём без него. Не обо всём, конечно, никто не знал про беременность, просто нашлись люди, которые поделились с ней информацией о Диминой любовнице. Хватит – решили эти люди – пребывать жене в розово-зефирной эйфории и публиковать сладкие фотографии, пора возвращаться к реальности.


Жена задохнулась от возмущения и решила Диму наказать. Жена была молодая и не очень опытная в семейной жизни, однако, пять лет общения с Димой дали неплохую практику по отбиванию назойливых девиц, на него претендующих. Мух бояться, варенье не варить.


Главным пунктом составленного плана было Диму испугать. Если раньше крутые методы по устранению соперниц вроде собирания вещей могли окончиться в пользу соперниц, то теперь на её стороне было сильное преимущество: восьмимесячный сын. Дима испугается, что больше не увидит ребёнка, и захочет вернуть их обоих. После его уговоров, конечно, всё встанет на свои места, но пережитый от её ухода шок заставит Диму забыть дорогу к другим женщинам. Такой был расчет изначально. Но сразу всё пошло не по задуманному.


Дима вернулся из Москвы, увидел пустые шкафы и испугался. С одной стороны, он, конечно, облегчённо вздохнул – неприятное для него объяснение откладывалось, с другой стороны, терять жену и ребёнка вовсе не входило в его планы.

Выпив немного для снятия стресса, Дима лег спать и проспал до самого вечера. Проснувшись, он снова чуть-чуть выпил и проспал до следующего утра. Сказались изматывающая работа и бурные ночи в объятиях девушки со съемочной площадки.


Весь этот день жена не находила себе места в квартире мамы. Время приезда Димы домой она знала. Не сводя глаз с часов, определила момент, когда он увидел записку. Десять минут дала ему на осмысление. Потом стала ждать звонка, готовая не брать трубку. Звонка не было.

Тогда жена решила, что он поехал за ней без звонка, и стала ждать его приезда, готовая не открывать двери.

В дверь никто не звонил.

Через два часа жена запаниковала: а дома ли Дима?

А вдруг он решил остаться в Москве у длинноногой заразы?

А вдруг он обрадовался, что она ушла, позвонил заразе и сказал, что свободен?

А вдруг с ним что-то случилось в дороге?

Вечером, не выдержав, она сама позвонила Диме, готовая, если он снимет трубку, сухо сообщить, что ключи от квартиры она кинет ему в почтовый ящик, и услышать объяснения происходящего.

Дима трубку не снял, потому что, выпив чуть-чуть, спал беспробудно-здоровым сном уставшего человека.

То, что Дима не бьётся у нее под дверью в попытках объясниться, еще полбеды, но то, что он после всего содеянного не отвечает на её звонки, было серьезной заявкой.