Катя Абель - Здравствуйте. Я – любовница вашего мужа

На счастье, их приютила костюмерша театра Маша. Предложила перекантоваться у неё пару дней. Пара дней незаметно перетекла в полгода. В первый же день Инга вымела из квартиры многолетний Машин бардак, во второй приготовила вкусный обед, а на третьи сутки Маша сказала: живите, сколько хотите, никуда не уезжайте.

Так и зажили втроём.

В неуютном доме, покрывшемся плесенью одиночества, вдруг появились люди, зазвучали голоса, запахло борщами и пирогами, и Маша с удивлением про себя отмечала, что так хорошо и тепло в её квартире не было с тех пор, когда была жива еще мама.

Жили, не ссорились, без особых проблем и хлопот, вместе ездили в театр, обсуждали премьеры, не напрягал даже чужой мужчина в квартире – муж Инги, которого Маша до переезда почти не знала, как-то быстро освоились друг с другом и подружились.

Однажды, поздним вечером, когда муж, уставший после работы, уже спал, а Инга засиделась с Машей на кухне, на телефон мужа пришла смс-ка. Телефон он забыл на столе перед тем, как пошёл спать. Инга, долго не церемонясь, смс-ку прочитала.

Как прочитала, так и застыла.

Смс-ка была от незнакомой Инге барышни Ларисы, которая звала её мужа зайчиком и сообщала, что она по нему соскучилась. Инга полезла в историю сообщений, и за десять минут прочитала целый роман. Маша наблюдала за ней молча, не шевелясь.

Прочитав, Инга села за стол, помолчала. Потом взяла телефон, написала ответ:

«Я тоже скучаю по тебе, мой кролик…»

«Когда же мы увидимся?» – кролик откликнулся незамедлительно.

Инга посмотрела на Машу, потом набила по кнопкам:

«Приезжай сейчас, жду тебя».

Здесь пикантность ситуации состояла еще в том, что мужу, который мирно спал в данный момент за стенкой, Инга до последней минуты верила безоговорочно, потому что за двенадцать лет их совместной жизни поводов для недоверия муж не давал никаких.

«Как сейчас? А куда?» – удивилась Лариса.

«Поэтический бульвар, 12, кв. 146» – написала Инга с молчаливого Машиного одобрения.

«Но ведь метро уже закрыто…» – отозвался телефон наивной уловкой.

«Я оплачу тебе такси».

«Еду! Целую тебя, зайчик!»

«И я тебя, кролик!»

«Приеду, зацелую тебя до смерти, всего, всего!»

«Это мы еще посмотрим, кто кого. Ты, главное, приезжай…»

Пока ждали Ларису, сидели молчали.

Инга достала из неприкосновенных запасов бутылку водки, налила по сто грамм себе и Маше. Обеих колотило. Ингу – от упавшего на неё знания, неминуемой встречи, от того, что принять решение необходимо было в данную минуту, права на ошибку не давалось, решение должно было быть единственно верным. А Машу – от токов, которыми была пронизана Инга. Токи били по Маше, заставляя её существовать в чужом биополе не менее напряжённо, чем сам источник энергии.

Пока Лариса ехала в такси, она забрасывала телефон горячими эротическими обещаниями, так что Инга получила вполне исчерпывающее представление, что сделали бы с её мужем через двадцать минут, если бы он не спал в соседней комнате, а встречал бы Ларису лично.

Наконец, пришло сообщение:

«Зайчик, я подъехала, стою у подъезда»

Инга протянула Маше деньги:

– Встреть её, пожалуйста, и расплатись за такси.

Маша растерялась:

– А дальше что делать?

– Сюда её веди. Что с ней делать?

На этих словах Инга налила себе ещё сто грамм и затянулась пятой за минувшие полчаса сигаретой. На часах было два ночи.

Через несколько минут они появились на кухне – Маша и растерянная девочка лет двадцати – двадцати двух с огромным плюшевым зайцем в руках и букетом цветов.

– Привет, – сказала Инга, – водочки?

Лариса усиленно заморгала.

– Я – Инга, жена Матвея.

– А где Матвей? – спросила девочка, отчаянно силясь понять, что происходит.

– Матвея нет дома, но я ему передам всё, что вы пожелаете.

– Он что, уехал? – никак не могла догнать ситуацию Лариса.

– Он и не приезжал. Это я тебе отвечала по телефону, – Инга подумала, что переход на ты будет достаточно уместен и упростит общение, – садись, не стесняйся.

– А откуда у вас его телефон? – Лариса продолжала стоять, обнимая зайца.

– Я же говорю, я – Инга, я – его жена. А это вот – Маша, моя подруга. А ты кто?

– А я – Лариса.

– Не скажу, что мне очень приятно, но раз приехала, Лариса, давай, выпей водки. Разговор легче пойдёт. Сядь.

Лариса села, крепко прижимая к себе зайца.

– Пей.

Лариса выпила.

– Теперь расскажи, зачем ты приехала. Ах, да, ты ведь уже все рассказала по смс…

– Вы читали мои сообщения?

– Девочка, – вздохнула Инга, – ты непроходимо тупа. Я же говорю: я не только читала, но и отвечала на твои сообщения, мой кролик.

У Ларисы заслезились глаза, она заморгала ещё быстрее.

– А зачем… зачем вы меня сюда позвали?

– Поговорить. Вот, видишь, не зря приехала: сидим, разговариваем. Ты мне скажи: тебе что надо от моего мужа?

– Я его люблю.

– Денег у него нет, – Инга предпочла не услышать последнюю фразу, – машины нет, даже квартиры нет. Ему жить негде, видишь, вот, у Маши ютимся. Ты что от него хочешь?

– Я его люблю.

– Отлично, – смилостивилась Инга, – Любовь – это прекрасное чувство. Светлое и доброе. Ты люби его молча, ладно? Потому что у него есть жена, то есть, я, и я его тоже люблю. Уже двенадцать лет. Так что тебе в его жизни места нет совсем.

Девочка моргала.

– Давай по-честному, – Инга затянулась сигаретой, – вот он вернётся утром домой, я скажу ему, что ты заходила, слово тебе даю. Если он позвонит тебе завтра, значит, всё по-твоему вышло, любите друг друга с ним на здоровье, только жильё себе подыщите. Потому что на улице ночевать вы не можете, у него мочевой пузырь слабый, простужаться нельзя. Слышишь, да?

– Да…

– А если не позвонит тебе завтра, то забудь вообще этот номер, поняла? Чтобы духу твоего рядом с ним не было, потому что это я сейчас такая спокойная, с тобой разговариваю. А, если узнаю, что ты ему по-прежнему сообщения пишешь, волосы тебе повыдёргиваю все до одного, не пожалею. Ты уж мне поверь.

– А если вы ему ничего не скажете? Как я узнаю?

– А никак. На слово мне поверишь. Других вариантов у тебя нет. Ясно?

– Я буду за него бороться, – прошептала Лариса, и слезы опять выступили у нее на глазах.

– Девочка, – тяжело сказала Инга, – ты, видимо, не поняла. Никто ни за кого бороться тут не будет. Либо он тебе позвонит завтра, и ты получишь его со всеми потрохами, либо забудь о нем раз и навсегда. Уяснила? Всё, свободна. Иди домой.

Лариса с зайцем молча смотрели на Ингу, не двигаясь с места.

– Что ещё? – спросила Инга раздражённо.

– У меня нет денег на обратную дорогу, – прошептала Лариса.

Инга достала кошелек, вытащила последние триста рублей.

– Поймаешь машину. Если не хватит, пешком дойдёшь.

– Хватит, – впервые за всё время улыбнулась Лариса, – спасибо вам.

– Зайца оставь. Я ему передам. И цветы. А то не поверит, что ты здесь была.

– Хорошо.

Лариса усадила зайца на стул, сверху прикрыла его букетом.

– Только вы обязательно передайте.

– Вот ты дура, прости меня, Господи, – не выдержала Инга, – я же тебе и говорю о том: оставь, я ему передам. Мне самой этот заяц ни за каким чёртом не нужен.

– До свидания, – сказала Лариса.

– Надеюсь, не увидимся больше – ответила Инга.

Лариса ушла.

Инга налила себе новые сто грамм.

Опрокинула. Закурила новую сигарету. Пальцы ходили ходуном, сигарета выплясывала замысловатый танец. Посмотрела на Машу, Маша молчала.

– Блять, ну и ночка, – сказала Инга, глубоко затянувшись.

Потом она пошла в комнату, растолкала спящего мужа.

– Матвей, проснись, тебе тут зайца привезли. И цветы.

Муж просыпался долго, долго не мог понять ни про зайца, ни зачем его будят в половине четвертого. Когда всё-таки понял, услышал имя Лариса, и увидел телефон, который Инга держала у него перед глазами, то мощной волной вынесло его с дивана в один момент, словно и не спал он этой ночью вовсе.

Ошарашенный он ходил по квартире нервными ногами не в силах поверить, как возможно, что Лариса была в этом доме пятнадцать минут назад, разговаривала с его женой, а он в это время спал и ничего не слышал.

– Ты мне скажи, – спросила его Инга, – она тебе всегда цветы дарит? Нет, ну зайца я ещё могу понять, а вот что за традиция такая новая – к мужикам с букетом ездить?

Муж Инги мычал в ответ что-то невразумительное, стараясь не вдаваться в детали.

– В общем, так, – подвела черту Инга, – у тебя есть ночь, вернее то, что от неё осталось, на принятие решения. Завтра ты либо звонишь этой курице, собираешь свои вещи и выезжаешь от меня навсегда, либо ты никогда больше не видишь её и не слышишь. Вообще никогда, ни её, ни какую-либо другую, потому что этот коллапс повториться не должен ни при каких обстоятельствах. Я говорить об этом больше не стану. У тебя есть ночь для принятия решения.

– Я уже всё принял, я всё понял, я тебе клянусь, никаких больше…

– У тебя есть ночь! – резко перебила Инга, – вот утром и выскажешься. Спать я сегодня буду одна, ты остаёшься на кухне с зайцем, обдумывать своё будущее. Доброй ночи.

На этом Инга ушла в их с мужем комнату и крепко закрыла за собой дверь. Маша поспешила к себе. Муж остался на кухне один, с зайцем напротив, пачкой сигарет и остатками недопитой водки в бутылке.

На следующий день Ларисе он не позвонил.

Когда мы ссоримся – по смс – (смешно, мы всегда ссоримся по смс) – мне хочется кричать: «Любимый мой! Не будь маленьким!!!» Я так люблю тебя, я так в тебя верю, я знаю, что ты – самый крутой, самый лучший, самый умный, я умоляю тебя: не становись маленьким, мелочным, пошлым… Так больно тебя терять…

Когда он пропадает на несколько дней, я ревную. В этом романе вдруг выясняется, что я – ревнивая до чёртиков. То есть, почти буквально: при очередном приступе чернеет в глазах, горят щёки, и резко начинает болеть голова.

Я очень боюсь, что он кого-нибудь полюбит.

Вру. Я очень боюсь, что он очарует какую-то новую девицу, что я – как завоёванный рубеж – становлюсь ему неинтересна, что хочется нового тела и нового самоутверждения на молоденьких курочках. После этого я не смогу его любить. Я буду отплёвываться, материться, буду лежать целыми днями в тёмной комнате с разодранным сердцем.

Я вычисляю возможных соперниц. В театре это Наташа, помощница художницы Марины. Наташа – натуральная блондинка, почти бесцветная, с крупными, очень простыми чертами лица. При первом взгляде – не задержишься.

Но есть в ней что-то такое, что называется индивидуальностью, обаянием, харизмой, какой-то свой внутренний секрет, личностная самобытность. Неожиданно для себя отмечаешь, что тебе хочется находиться в её обществе, хочется с ней разговаривать, хочется внимания её теплых светлых глаз.

Наташа очень стильно одевается, не ярко, но так, что обязательно подходишь рассмотреть на ней вещь, потому что она – необычная, интересная, как сама Наташа.

Наташа говорит всегда очень просто и искренно, отсюда ощущение чистоты. Ты ловишь себя на мысли, что так не бывает, что эта откровенность – тоже маска, стиль поведения, способ самозащиты, но, когда говоришь с Наташей, веришь ей, и тоже рассказываешь про себя такое, о чём потом сильно жалеешь.

В общем, если в театре у меня есть соперница, то это – Наташа.

Я подхожу к ней со спины, смотрю на ее длинные волосы, насколько они тонкие и белые. Волосы у Наташи красивые, цвета пшеницы, они желтее тех, обесцвеченных, прилипающих ко мне с простыни, желтее и толще, потому что натуральные, а не выжженные белой краской до состояния паутины.

Это же надо иметь такие противные тонкие волосы!

Нет, это не Наташа была у него, когда мы поссорились.

Мы с ней почти в дружеских отношениях. Возвращаемся вместе домой после моего очередного визита в театр. Мы живём друг от друга в двух остановках.

Наташа жалуется, что влюбиться не в кого. Я знаю историю её последней любви, она рассказала о ней на гастролях в Череповце, в моём номере за распитием виски после спектакля. Он был женат. Они жили с ним вместе какое-то время. Потом он вернулся к жене, оставив Наташу. Иногда они пересекаются в работе и сидят вместе на скамеечке, о чём-то грустно беседуя. Всё очень коротко и банально.

Наташа говорит, что влюбиться совершенно не в кого. Рассказывает, как пристаёт режиссёр Андрей. Не только к ней, но и к её подружке, работающей реквизитором. Подружке девятнадцать лет, «Это ведь – то же самое, что приставать к ребёнку!» – возмущается Наташа. Режиссёр Андрей сильно обеспокоен поиском партнёрши, несмотря на жену и младшего сына, которому год и восемь, насколько я помню…