— Да, Боря много работал, — поддакнул ей Сергей Владимирович.

А Серафима небрежно махнула рукой.

— Шлялся он больше, чем работал. Вот с этим и шлялся, — она указала старческим пальцем на Антона. — Нашёл себе компанию на старости лет. Этот-то хоть молодой и здоровый, как чёрт, а Боря дурак старый, всё хорохорился.

— Фима, что ж ты так про меня, — вроде бы посетовал Антон, хотя обиженным не выглядел.

Она пальцем в небо ткнула.

— Правда. Я всегда правду говорю, все знают.

— Ты бы про себя правду рассказала, — без особого уважения посоветовала ей Алиса. Я заметила, что бедной старушке тыкают все, но она, кажется, не расстраивается. И отчества её мне никто не сообщил. — Уверена, что твоя молодость была более, чем бурная.

— Я всегда была порядочной девушкой. По ночам с мужиками не скакала, как некоторые.

— Это ты на кого намекаешь?

— На твою мать, которая тебе такое позволяет.

— Серафима, — голос Марины был усталым. — У нас же гости.

Но та её, кажется, не услышала. На Алису смотрела с прищуром, после чего откровенно ту пристыдила:

— Э-эх, к отцу на поминки вырядилась с голыми ногами, сидит, прижимается к этому чертяке. Никакого стыда у нынешней молодёжи.

Антон широко улыбнулся.

— Серафима, скажи честно, я тебе нравлюсь?

— Я уже не в том возрасте, — вдруг легко отозвалась старушка, чем всех посмешила. Всех, кроме Марины. — Мне мужчины уже давно не нравятся. Всю вашу подлую натуру вызнала.

— Валерия, а вы чем занимаетесь? — поинтересовался Сергей Владимирович, видимо, с намерением сменить тему.

— А разве не видно? — Алиса смотрела на меня весьма выразительно. — Она училка.

— Да, не узнал Боря эту радость, — поддакнул Антон. — Хоть у одной дочери мозги есть. А он надежду потерял.

Серафима радостно засмеялась, а Алиса надулась. Я видела, как она пихнула Антона в бок, а Марина Леонидовна поспешила предложить:

— Давайте пройдём за стол.

— Давно пора, — пробормотала Серафима, резво поднимаясь и устремляясь к распахнутым дверям столовой.

Я тоже поднялась, немного помедлила, пропуская вперёд остальных, и только Антон приблизился ко мне со спины и проговорил на ухо:

— А я тебе говорил: слушай меня.

Я пихнула его локтем.

— Хватит.

Алиса обернулась на нас, и я поспешила от Антона отойти.

За столом в основном говорила Серафима. Складывалось такое ощущение, что старушка жила воспоминаниями, а целью её жизни было уличать других в непристойном поведении. Она постоянно хитро прищуривалась, и у людей складывалось ощущение, что она знает какую-то их тайну. А так, как тайны есть у всех, даже у самых незначительных личностей, то побаивались её поведения многие. По крайней мере, опасались. Этим вечером Серафима говорила о моём отце, о его жизни, о жёнах и детях, о его достоинствах и недостатках, и надо сказать, я узнала много нового. И об отце, и о его личной жизни, и даже о его жизни с моей мамой. А ещё меня посетила мысль, что знать о моей маме столько подробностей, может только человек, который все эти годы с ней общался. А припомнив мамину осведомлённость о жизни отца, я заподозрила Серафиму в шпионаже, причём, она явно была двойным агентом. Потому что этим вечером сдавала мою маму Марине Леонидовне, рассказывая, как Оля (это моя мама, кстати) все эти годы стойко поднимала в одиночку ребёнка. Потому что в те годы, когда я росла и получала алименты, отец зарабатывал куда меньше, и толку от его выплат было немного. А Оля не жаловалась, Оля старалась, работала и теперь пожинает плоды. Какие именно плоды пожинает моя мама, я не совсем поняла, и явно Серафима не старалась сделать этими речами мне приятно, скорее уж она пыталась уколоть Марину Леонидовну. И ей это удавалось, а почему Марина так реагирует — мне было не совсем понятно и поневоле заинтересовало. Настолько заинтересовало, что я не удержалась и после ужина, когда мы оказались с Серафимой на одном диване у камина, вдали от остальных, я спросила:

— Моя мама и Марина Леонидовна когда-нибудь встречались?

Серафима включилась в игру по щелчку пальцев, наклонилась ко мне и зашептала:

— Насколько мне известно, нет.

— Странно.

— Что показалось тебе странным, деточка?

— Они так реагируют друг на друга. Точнее, только на упоминания имён. Это ещё более странно.

— Ну, Боря был мерзавцем, так что ничего удивительного.

— Это тут при чём?

— Как же. После того, как они с Мариной прожили свои медовые пару лет, он полюбил рассказывать ей, какая замечательная у него была жена. И чтобы не винить себя-любимого, винил её за то, что не общался с тобой. Хотя, это было справедливо.

— Ах вот в чём дело, — проговорила я, откидываясь на спинку дивана и складывая на груди руки. — А мама?

— А твоей маме он говорил, что его новая жена предел мечтаний любого мужчины. Возможно, так и было первый год, и он на самом деле так думал, но потом глаза начали открываться. Но твоей маме он упрямо это повторял. Наверное, для того, чтобы самому не было так обидно. Знаешь, ей даже повезло, что он перестал появляться. Но бедная Оля так и не вышла замуж.

Почему-то я никогда не смотрела на жизнь мамы с этой стороны. Конечно, когда повзрослела, начала задаваться вопросом, почему она, молодая и привлекательная женщина, не захотела больше выйти замуж, но мама всегда говорила о папе, негодующе, и я, в конце концов, уверилась в том, что отец отбил у неё всякую охоту повторять попытку замужества. Может, так, в какой-то степени, и было, а может, мама не просто негодовала, а страдала все эти годы по мужу-предателю. Вряд ли я наберусь смелости спросить её об этом сейчас, спустя годы.

— Вы ведь общаетесь с моей мамой, да?

— Мы созваниваемся иногда, — не стала спорить Серафима, мило улыбаясь.

— Удивительно, что она мне ничего не говорила, и мы никогда с вами не встречались.

— Ты так быстро выросла, деточка. Я оглянуться не успела.

Да уж, двадцать семь лет пролетели незаметно.

Я призадумалась, и не сразу поняла, что Серафима вглядывается в моё лицо. А потом она вдруг сказала:

— У тебя Борины глаза.

Я растерянно моргнула.

— Да. И боюсь, что мозги его. Для женщины это плохо.

Я всё-таки улыбнулась.

— Степень моего ума на моём лице отражается?

— В глазах. — Серафимы похлопала меня сухонькой ладошкой по коленке. — Но Марина мудрее, не забывай об этом. Мудрость с годами приходит.

Я перехватила взгляд Антона, который наблюдал за нами с другого конца комнаты, Серафима тоже в ту сторону посмотрела, после чего возмущённо фыркнула.

— И не вздумай связаться с этим чёртом двояким. Или, по крайней мере, пусть женится.

Я оторвала взгляд от лица Антона, а на Серафиму взглянула изумлённо.

— В каком смысле?

— В обычном. Пусть женится. Не всё же коту масленица. А смотрит он на тебя, как кот на сметану. — Серафима довольно и в то же время как-то возмутительно засмеялась, а потом и пальцем Антону погрозила. Тот усмехнулся, словно слышал каждое слово из нашего разговора, а после не спеша направился к нам через гостиную. Я наблюдала за его приближением с неловкостью.

— Фима, я всего лишь смотрю, — сообщил он, присаживаясь на подлокотник кресла напротив.

— Смотришь так, что даже меня, старую женщину, пробирает. Оставь девочку в покое, не нужно ей таких проблем.

— Это я проблема?

— А кто же? И нечего мне улыбаться.

Я лицо рукой закрыла, скрываясь от их взглядов. А Антон клятвенно пообещал:

— Я буду о ней заботиться.

— Очень на это надеюсь.

— Перестаньте, — шикнула я на них.

А Серафима устремила на него свой палец, прямо в лоб Антону.

— Её отец с тебя спросит когда-нибудь, запомни.

— Запомню, — кивнул он.

Серафима вздохнула, кажется, удовлетворённо, с дивана поднялась, опираясь на мою руку, и негромко проговорила:

— Моё любимое печенье принесли, пойду…

Как только она отошла, Антон пересел ко мне, улыбался, поднеся бокал с виски к губам.

— Фима — наша семейная Ванга, — сказал он. — Как скажет, всё сбывается. Так она однажды Боре предсказала погибель от очередной юбки. И вот, сбылось. К сожалению.

— Это ты сейчас на что намекаешь?

— Это я не намекаю, это я раздумываю. Где мне тебя сегодня поцеловать.

— Тебе не стыдно?

— Нет. А должно быть?

— Тебе никогда стыдно не бывает? — уточнила я.

Он сделал вид, что призадумался, хотя я была уверена, что ответ у него был готов через долю секунды, причём вполне искренний. Но он сказал:

— Иногда.

Я спрятала улыбку. Мой взгляд скользил по его плечу, по идеальному крою пиджака, я даже не удержалась и провела рукой по рукаву. Он голову повернул, в лицо мне посмотрел и спросил:

— Как тебе вечер?

— Я себя запугала, — призналась я.

— Я подозревал, но и успокаивать не спешил.

Я вдруг осознала, что мы сидим с ним на диване, нос к носу и шепчемся. Моргнула и поспешила отодвинуться, но опоздала, за нами наблюдали. И если Марина Леонидовна лишь смотрела, хоть и хмуро, то Алиса откровенно злилась.

— Антон! — не удержалась она и позвала его. — Ты обещал со мной выпить.

Он поднял свой бокал.

— Я пью, лисёнок. Без тостов и чоканья, сегодня нельзя.

Я ещё отодвинулась, и Антон глянул на меня, предостерегающе. Отодвигаться я прекратила.

Сергей Владимирович, который единственный пил чай, кашлянул и спросил:

— Валерия Борисовна, я всё-таки хотел бы с вами поговорить. С глазу на глаз, так сказать. Например, завтра, если у вас будет время.

Мне не нужно было этого делать, но я машинально посмотрела на Антона. Тот подбородок потёр, после чего за меня ответил:

— Да не о чем говорить, Сергей Владимирович. Заявление она подаст.

Я никак не могла набраться смелости, чтобы взглянуть на Марину. Та, кажется, руки сцепила, а Антона сверлила негодующим взглядом. Я не смотрела на неё, а она не смотрела на меня. Обстановка накалялась. Только Серафима ела маленькие пирожные с взбитыми сливками, брала одно за другим с большого блюда, и на происходящее в комнате не реагировала, а может так только казалось.

— Это ты решил? — спросила Марина Леонидовна ледяным тоном.

— Нет. Это Лера решила. — И он посмотрел на меня. Во взгляде спокойствие и упорство. — Правда, Лера?

Я даже не поняла, как кивнула. Под его взглядом, или подсознательно согласившись, когда вспомнила разговор с матерью, но я кивнула, и в этот момент решилась моя дальнейшая судьба. И это я осознала в следующую секунду, с опозданием. Услышала, как Марина судорожно втянула в себя воздух, в комнате повисла тишина, не скажу, что Сергей Владимирович насторожился или расстроился, он чай пил, а вот Алиса нахмурилась.

— А о чём речь? О моём наследстве?

— Это не только твоё наследство, дорогая, — сказал ей Антон.

Марина руки в бока упёрла.

— А ты и рад, да?

— Мне чего радоваться? Хотя, — он посмотрел на меня, — такой дочке и я бы обрадовался.

— Вот только смотрит он на неё не как на дочку, — мимоходом заметила Серафима.

— А кто меня в этом упрекнёт?

Алиса топнула ногой.

— Антон!

— Не кричи, — попросил он.

— Ты тоже перестань, — одёрнула я его, недовольная его намёками. Сочла нужным встать, чтобы открыто посмотреть на Марину Леонидовну. — Я так решила, и это моё право. Разве нет? Я законная дочь, и я имею право на часть наследства. По крайней мере, это будет компенсацией моей маме за все прошедшие годы, что она думала и вспоминала об отце. За все неприятности и горести, что он ей причинил.

— Правильно, — поддакнула мне Серафима, продолжая жевать, но на неё никто кроме меня внимания не обратил.

— Но он про тебя даже не вспоминал! — Алиса смотрела на меня с раздражением.

Я, как можно более спокойно, пожала плечами, притворившись, что это замечание меня не задело.

— Я про него тоже не вспоминала. Что не отменяет того факта, что я имею право на свою долю.

— Ты даже не понимаешь, что имеешь в виду, когда произносишь это слово — доля. — Марина взмахнула рукой, не скрывая возмущения, после чего ткнула в Антона пальцем. — А вот он имеет. Он тебя для этого на свет Божий и вытащил, чтобы меня и мою дочь ограбить. Конечно, я не Боря, я не махнула бы рукой на происходящее, не позволила бы ему нас грабить дальше! Это только Боря ему доверял. Слеп был, как крот.

Серафима покивала, соглашаясь.

— Слепой был. Дурак. Лет двадцать пять назад ослеп.

— Ты-то хоть помолчи! — прикрикнула на неё Марина Леонидовна.