— Это он тебе сказал?

Я секунду сомневалась, после чего призналась:

— Да, он. И я знаю, что отец хотел, чтобы он женился на тебе. Наверное, думал, что таким образом тебя защищает, что Антон всегда будет о тебе заботиться. Но он и так будет заботиться.

— Он папу обманывал.

— Знаю. Но что мы можем с этим сделать? Всё это было давно, и нас никто не спросил. И ты вправе злиться на маму, но… ты не сможешь злиться всю жизнь. Это же мама.

Алиса зловеще усмехнулась.

— О, ещё как смогу. Ты меня просто плохо знаешь.

Она с кровати вскочила, решительным жестом откинула за спину волосы и расправила плечи. Выглядела угрожающе, честно. А я тихонько вздохнула в сторону, уже понимая, что вряд ли чего-то добилась своим разговором по душам. Алиса злится, злится на мать и на любовь всей своей жизни. Но если честно, мне всё равно, сколько будет продолжаться война в этом доме, лишь бы она на мой не перекинулась в итоге.

— Ну что? — спросил Антон, когда я спустилась вниз. Он сидел в кресле, пил коньяк, который, как сказала Марина в начале вечера, специально для него на сегодняшний вечер приберегли, и на меня посматривал с намёком и усмешкой. Вот только взгляд был немного мутный, и я поняла, что после ругани в библиотеке он стресс снимает, и бокал этот не первый. Хорошо, если второй, что тоже вряд ли.

За стеной стало значительно тише, как я понимаю, пока я наверху с Алисой разговаривала, гости начали разъезжаться. И криков больше не слышно, Марина, по всей видимости, тоже дыхание переводит, скорее всего, наедине с Сергеем Владимировичем.

Я по ступеням лестницы спустилась, огляделась, и, не заметив никого поблизости, присела на соседнее с мужем кресло.

— Она теперь ненавидит всех вокруг. И меня, и тебя, и Марину.

— А кого больше?

— Точно не меня. Хоть что-то за вечер положительное.

— Да уж… — Антон допил залпом, голову откинул и на меня посмотрел. Позвал: — Лера. Ты сильно расстроилась?

— Из-за чего? Из-за тебя или из-за балагана в библиотеке?

— Чёрт с ней, с библиотекой.

— Скажу честно, я не ожидала. Что ты сделаешь такую глупость.

— Это «Колесо», Лер.

— Я понимаю. Но ты должен был мне рассказать, а не ставить меня… нас, в такое идиотское положение.

Антон помолчал, разглядывал свой кулак, что пристроил на подлокотнике кресла, затем подбородок им потёр.

— Я хотел, но никак не находилось подходящего времени. Мы то сходились, то расходились, потом я боялся нарушить равновесие, а когда подходящее время подошло, ты забеременела. Как я могу сказать беременной жене, что женился на ней из-за наследства?

Я от возмущения даже фыркнула.

— Ты совсем заврался, Антон.

Он неожиданно кивнул.

— Да. Пора с этим завязывать.

— Очень на это надеюсь. — Антон руку мне протянул, и я в знак примирения подала ему свою ладонь. Он сжал мои пальцы, потом по кольцу провёл. Меня же мучила одна мысль, я никак не могла от неё отделаться последний час, и немного посомневавшись, я её озвучила: — Антош, он ведь не указал имени в завещании.

— И слава Богу!

Я покивала, но покоя от восклицания мужа не нашла.

— Он даже не подумал обо мне, о моём существовании. У него была только Алиса.

Антон присмотрелся ко мне пристальнее, затем снова мою руку сжал.

— Малыш, ну не убивайся ты так. Мы же об этом уже говорили. Боря сам себя называл дураком и трусом иногда. Поэтому… Чёрт, я не знаю, что тебе сказать.

— Ну и не говори ничего. — Я заставила себя сделать вдох, хотя чувствовала, что горло всё ещё сжимает спазмом. — Всё так, как есть, ничего не изменишь. Я это сказала Алисе, но сказать самой себе, куда сложнее.

— А ты насчёт фонда серьёзно?

— Конечно. Нужно же мне чем-то заниматься? Ты лишил меня работы.

Антон усмехнулся.

— И сразу: я лишил!..

— Конечно, ты.

— Лерка, я так тебя люблю. И хочу.

Я посмотрела на него оценивающе.

— Ты пьяный дурак.

— Ага.

Совсем рядом послышался стук каблуков, Марина вышла в холл, увидела нас и остановилась, как вкопанная.

— А вы что здесь делаете? Ещё не окончательно мне жизнь испортили?

— Марина Леонидовна, я поговорила с Алисой. Сделала всё, что могла.

Она едко улыбнулась мне в ответ. Было заметно, что последние полчаса пошли ей на пользу, и она смогла взять себя в руки.

— Весьма тебе признательна. А теперь не могли бы вы покинуть мой дом. Видеть вас, сомнительное для меня удовольствие.

Она прошли мимо нас, и стала подниматься по лестнице, не удостоив нас больше ни одним взглядом. Антон же ухмыльнулся, глянул ей вслед, после чего поднялся и протянул мне руку.

— Поехали домой, моя королева. Ты сегодня перевыполнила план по семейным тайнам и разборкам.

Я с кресла поднялась, подошла к большому зеркалу на стене, а Антон спустя минуту приблизился ко мне сзади, уже с пальто в руках. Накинул мне его на плечи, а потом обнял, положив ладони мне на живот. Ткнулся подбородком в мою макушку.

— Но в гневе ты, вылитый Боря.

Я попыталась не реагировать на явный намёк, невинно моргнула и поправила чёлку. Поинтересовалась:

— Я тебя напугала?

— Немного, — признался он. — Но выглядело это круто. Ты так меня защищала.

— Ты мой муж.

— Да, — сказал он в какой-то непонятной для меня задумчивости. — Я твой муж. Очень надеюсь, что ты никогда не передумаешь. — Антон наклонился ко мне, поцеловал в щёку, а потом на ухо шепнул: — Я постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы ты не передумала.

Я улыбнулась ему, перехватив его взгляд в зеркале.

— Договорились.

Эпилог

5 лет спустя


Я старательно улыбалась, глядя на женщин, сидящих напротив меня, и улыбаться старалась искренне и проникновенно. Ненавижу врать людям в глаза, но порой просто не остаётся другого выбора. И в данный момент, выбора на самом деле нет, что бы ни говорил Антон. Мой муж, вообще, ко многим вещам относится легко, порой ему проще махнуть рукой, улыбнуться кому надо, и всё само собой устраивается. По его мнению. И та ситуация, в которую мы попали пару недель назад, воспринялась им также. Антон посмеялся. Затем позвонил отцу, Алику Тимуровичу, и они посмеялись вместе. Я уверена, что следующим утром он, придя в офис, и там рассказал о нашей «беде», и я даже верю, что и там нашлись такие люди, которые вместе с ним от души посмеялись.

Правильно, что ему не смеяться? Это ведь я теперь сижу перед двумя незнакомыми тётками, которые сверлят меня взглядами-рентгенами, и уверены, что видят насквозь. И меня беспокоит их прозорливость, поэтому я продолжаю улыбаться и врать.

— Тёма — единственный ребёнок? — спросили меня.

Лучезарная улыбка не сходила с моих губ.

— Нет. У нас с мужем ещё есть дочка, ей всего годик.

— Замечательно. Очень хорошая разница в возрасте, три года. Всегда так считала.

Другая женщина, со скучным комелем на затылке, закивала. А потом что-то записала в блокнот. Я постаралась незаметно вытянуть шею, чтобы подглядеть, не преуспела в этом и расстроилась. Я сходила с ума от неизвестности, и разговора, который в последние десять минут больше напоминал допрос.

— Расскажите нам о Тёме. Чем он увлекается, к чему больше склонен. Вы уже наняли ему репетиторов?

— Репетиторов? — переспросила я, и лучезарная улыбка на моих губах дрогнула, но всего на секунду. — Ему всего четыре с половиной.

— Некоторые родители в нашем саду уже нанимают детям репетиторов, готовят их к школе. Например, английский язык. Чем раньше ребёнок начнёт слышать, общаться на этом языке, тем проще ему будет в дальнейшем.

Я серьёзно кивнула.

— Без сомнения. И, если это предусмотрено программой вашего сада, то мы, конечно же, найдём репетитора.

— У нас есть уроки иностранных языков, для дошкольников, — сказали мне, но как-то уклончиво.

— Языков?

— Мы стараемся развивать детей разносторонне.

Я снова закивала.

— Мы тоже с мужем придерживаемся этого принципа. У нас и семья… разносторонняя. — И вот тут я вспомнила: — Знаете, Тёма немного говорит на осетинском! Правда, совсем немного…

— На осетинском?

— Да, отец моего мужа — осетин.

На меня смотрели и молчали. И я по глазам этих женщин, представительниц приёмной комиссии частного детского сада, видела, что в этот момент они вспоминают, как выглядит мой ребёнок, заодно пытаются представить его отца. А может, и представлять не надо, Антон не раз на страницы газет в последние годы попадал.

По столу постучали ручкой, переглянулись, затем снова обратили внимание ко мне.

— Вы хотели рассказать нам о Тёме.

Я сделала глубокий вдох.

— О Тёме. Тёма — замечательный мальчик. Вы подумаете, что я говорю так потому, что я мать, но это не так. Он на самом деле замечательный ребёнок. Он весёлый, энергичный, очень любознательный. И сообразительный. Он очень добрый, очень любит сестрёнку. И… — Я не знала, что ещё сказать. По крайней мере, достоверного, чтобы палку не перегнуть. Замолчала, и вот тут меня спросили:

— Почему вы решили поменять детский сад?

Вот этого вопроса я боялась. И за три предыдущих дня, с тех пор, как записалась на собеседование к этим строгим женщинам, правильного ответа не подготовила. Не говорить же им правду, что мой замечательный, энергичный и сообразительный четырёхлетний сын устроил в своём бывшем саду полноценный потоп. Можно сказать, что великий. Пока его одногруппники спали после обеда, а воспитатели улучили себе несколько минут, чтобы в покое и тишине попить чаю, Тёмка вылез из кровати, заперся в ванной комнате и открыл во всех кранах воду. А его сообразительность дошла до того, что он заткнул все раковины, и вскоре вода полилась на пол. Как он потом объяснил мне, после того, как его перестали ругать, он всего лишь хотел выпустить на волю рыб из аквариума. Перед этим инцидентом их водили в океанариум, и Артём решил, что несправедливо, если рыбы, что живут в аквариумах в их группе, должны ютиться в тесноте и неволе. И он решил налить им бассейн. Или озеро. Или море! Прежде чем воспитательницы поняли, что происходит, затопило два нижних этажа. А вот на стадии спасения рыб, моего сообразительного сына и накрыли с поличным. И пока я хваталась за голову, потому что из детского сада нас вежливо попросили (вежливо, потому что мы пообещали оплатить ремонт), мой муж веселился, и совершенно не переживал по поводу того, какой детский сад теперь возьмёт этого ребёнка-катастрофу. Если бы это был единичный инцидент, я бы так сильно не переживала, но это было лишь самым масштабным происшествием в исполнении моего сыночка, по крайней мере, на данный момент. И вот этого «на данный момент» я уже начинала всерьёз опасаться. И сейчас смотрела на женщин, и старалась быстренько придумать объяснение, и в итоге решила использовать козырь, который мне сам в руки упал всего несколько минут назад.

— Нас не устраивала программа… э-э, развития. Вот как раз всесторонности и не хватало. А у вас очень опытные воспитатели, я много об этом слышала. Очень надеюсь, что мы вам подойдём.

Когда у тебя нет выбора, когда ты на грани умопомрачения от мыслей о том, что твой ребёнок лишается нормального детства (потому что дома, рядом с мамой, в таком возрасте уже странно находиться, в этом мы с Антоном были солидарны), надо льстить. И я льстила. Я улыбалась, а мысленно молилась. Возьмите нас, возьмите. Тёмка уже разобрал на мелкие части свой старый велосипед, ему скучно! А у меня кончились мысли, чем его развлечь!

И поэтому я жизнерадостно добавила:

— И мы готовы участвовать во всех родительских мероприятиях!

Дверь кабинета за моей спиной без стука открылась, я насторожилась и не зря. Тёмка, смуглый, курчавый, настоящий чертёнок внешне, но с очень добрыми, хоть и лукавыми глазками, прошёл к столу, остановился рядом со мной, а на стол облокотился. Положил голову на руки, разыгрывая передо мной усталость, а на меня взглянул с намёком.

— Мама, когда папа нас заберёт?

Я сделала страшные глаза, дёрнула сына за пояс джинсов, оттаскивая от стола и заставляя его встать нормально, и на всякий случай пригладила его волосы. Хотя, их приглаживать бестолку, они всё равно выглядят немного взъерошенными. Растянула губы в улыбке.

— Скоро приедет, — проговорила я негромко. И другим тоном, более строгим, заметила: — Ты забыл постучать, когда вошёл, Артём.

Сын непонимающе моргнул, покосился на незнакомых тёток, потом снова на меня, и очень знакомо нахмурился. Как отец, когда тот был не в восторге от происходящего. Рот открыл, собираясь что-то сказать, а я поспешила его перебить: