Зельда, увидев его, пошла медленнее, но он по-прежнему шел в нескольких шагах от нее, не приближаясь. Она заметила, что он нарочно размерял для этого шаги. Тогда она вдруг сделала вид, будто у нее подвернулась нога, уронила на землю книги, схватилась за дерево, чтобы не упасть, и охнула, как от боли. Майклу ничего более не оставалось, как поспешить к ней на помощь.

— Вы ушиблись?

Она сделала гримасу и улыбнулась. Они смущенно стояли друг подле друга. Зельда — держась одной рукой за дерево, другой потирая лодыжку, а Майкл — весь участие и беспокойство. Он собрал с земли книги и, поддерживая прихрамывающую Зельду под локоть, проводил ее до самого дома. Это положило начало более близкому знакомству. Теперь Майкл по утрам делал крюк, чтобы пройти мимо ее дома, и нарочно замедлял шаги, поджидая ее. Иногда они вместе возвращались из школы и прощались у ворот дома ее дяди, поболтав несколько минут. Зельда отдавала себе отчет в той застенчивой нежности, которую она питала к Майклу: на языке других девочек ее возраста это называлось «обожать». Майкл же не анализировал своих чувств. Зельда Марш — удивительная девушка, она слишком хороша для него, — вот все, что он знал. Ему и в голову не приходило, что она может разделять его чувства. Он ничего не говорил о ней матери, понимая, что не встретит сочувствия и одобрения.

Шла зима — и все более разгоралась эта влюбленность мальчика и девочки. Они болтали и смеялись, посылали друг другу записочки через весь класс, с парты на парту. Майкл носил Зельдино колечко с бирюзой (подаренное ей отцом несколько лет назад), но не забывал, подходя к своему дому, снимать и прятать его. Они едва решались иной раз подержать друг друга за руки. Майкл был необыкновенно стыдлив и мучительно конфузился всякий раз после того, как это случалось. Зельда не хотела его отпугивать, он ей слишком нравился. Но было что-то в Майкле, в их отношениях, что расстраивало и беспокоило ее. Что-то было «не так»…

Наступили летние каникулы. Майкл уехал. Зельда получила от него открытку со штемпелем «Руэдиннэн», потом коротенькое письмо и любительские снимки: Майкл верхом, он же на площадке для тенниса в компании товарищей, мальчиков его возраста и девушек, девушек в белых юбочках и корсажах с пышными рукавами. Зельда впервые почувствовала ревность. Она даже удивилась тому, что ей так больно. Да стоит ли Майкл Кирк того, чтобы так терзаться из-за него? Она удержалась от искушения и не ответила ему на письма.

Возвратясь осенью в школу, она испытала настоящее разочарование, узнав, что Майкл не будет больше учиться вместе с ними. Говорили, будто он поступил в школу живописи и ваяния. Зельда сердито решила не думать о нем больше. Раз как-то встретила его на улице — и прошла мимо с холодным поклоном, тотчас пожалев об этом. После она всегда высматривала его, но, как только видела, сразу пряталась за угол или входила в какую-нибудь лавку, или просто ускоряла шаг. Она говорила себе, что это глупо, однако не имела мужества встретиться с ним лицом к лицу.

Через месяц они столкнулись в аптеке. Оба несколько минут стояли рядом у прилавка, не замечая друг друга, когда же заметили наконец, у Зельды сильно забилось сердце и, сама того не сознавая, она ответила радостной улыбкой на широкую, удивленную улыбку Майкла. Они вместе вышли из аптеки со своими покупками, обернутыми в розовую бумагу.

— Я думал, вы злитесь на меня, — решился сказать Майкл, все еще радостно ухмыляясь.

— О, нет, — был ответ. — Я вас давно не видала. Вы никогда не проходите мимо нас, — добавила Зельда поспешно, чтобы предотвратить упреки.

— Я вам писал нынче летом, а вы не ответили.

— Не знала адреса…

— Достаточно было адресовать «Руэдиннэн». Я ведь писал на бланке отеля.

— А я не знала, что вы жили в этом отеле… Не была уверена.

— Понравились вам фотографии?

— Да. Вы, должно быть, превесело проводили время со всеми этими мальчиками и хорошенькими девочками. — Она слегка подчеркнула слово «девочки».

У Майкла лицо снова расплылось в улыбку.

— Они — ужасные трусихи! — констатировал он.

— Нравится вам в студии?

— Еще бы! Там замечательно славная публика. А профессор Вилльямс ужасно милый человек и хороший учитель.

И он стал рассказывать о студии.

— Там и девочки учатся? — перебила она.

— Конечно! Я думаю, там девочек вдвое больше, чем мальчиков.

— О! — слабо охнула Зельда. Снова раздражение овладело ею, и они некоторое время шли молча.

— Зельда… — порывисто шепнул Майкл.

Но она не ответила. В ней боролись противоположные ощущения. Ей хотелось, чтобы он продолжал; высказал то, что выдавал его взволнованный, обрывающийся шепот. Но она не могла заставить себя поощрить его словом или взглядом. Резкий ветер дул им в лицо, зимнее солнце светило как-то уныло.

— Не зайдете ли на минутку? — предложил Майкл, когда они дошли до его дома. — Мамы дома нет, — добавил он. — Мне бы ужасно хотелось показать вам свои работы.

Она пошла за ним по цементной дорожке через двор к его «студии». Потом молча разглядывала рисунки, которые он ей показывал: этюды маслом, углем и карандашом. Тут были зарисовки полуобнаженных мужчин и женщин, наброски рук, ног, обнаженных торсов. Со странным чувством смотрела на все это Зельда. Она смутно угадывала, что для Майкла, изучавшего анатомию человеческого тела и находившегося вместе с существами другого пола в обстановке, где позировали полуголые мужчины и женщины, открылся мир новых ценностей, новых интересов. Она с любопытством вглядывалась в Майкла, а тот с увлечением показывал и объяснял рисунки. Вся его прежняя застенчивость и сдержанность куда-то исчезли, лицо сияло восторгом. У Зельды промелькнула мысль о женщине, которая когда-нибудь будет его… перехватило горло, полоснуло болью по сердцу. Сославшись на головокружение, она поспешила выйти на воздух.

Через десять минут она была уже на улице, спешила домой, крепко сжимая в руке свой пакетик в розовой бумаге.

— О, это ужасно, ужасно! — твердила она себе. — Так не может продолжаться!

Добравшись до своей комнаты, она бросилась на кровать и спрятала в подушки пылавшее лицо. Она влюблена! Но, боже, что за дурак этот Майкл! Он ничего не замечает! Слепой дурак!

Мужественно посмотрев в лицо этим фактам, она решила выкинуть из головы Майкла Кирка. Что-то мучило ее, будило неудовлетворенность и тревогу, и она инстинктивно стремилась избавиться от этого. Она постаралась не думать о Майкле. Но было так сладко вызывать в памяти его образ и воображать, что… давать полную волю воображению!.. Нелепый, маленький Майкл Кирк… глупенький Майкл Кирк… ничтожный, невзрачный Майкл Кирк… Как смешно, что она думает о нем!..

Наступил декабрь, холодный и ветреный, и принес с собой снежную метель — редкое явление в этом крае, вызвавшее во всей Калифорнии веселое возбуждение. Первая половина учебного года окончилась, и мистер Хортон, директор школы, отослал Зельду домой с письменным предупреждением дяде, что, если она не будет учиться лучше, ее оставят на второй год. В письме говорилось еще, что Зельда — легкомысленная девчонка и деморализующе влияет на своих товарищей.

По этому поводу дядя устроил ей сцену, оставившую в девушке горькое чувство возмущения. Угрюмый бородач Кейлеб принял на себя роль судьи и отчитал племянницу жены, как умел. Его гладко катившаяся речь глубоко врезалась в память Зельды, вызвав в ней яростное озлобление. Она жаждала свободы — свободы приходить и уходить, когда вздумается, делать то, что хочется. Она не знала сама, чего ей собственно хочется, но знала твердо, что для нее невыносимо: насилие над ее волей, подчинение, тюрьма. В глубочайших тайниках сердца она знала, что нужен ей — Майкл Кирк. Но она не хотела и думать об этом! Мальчишка, безбородый юнец, моложе ее на год — и без капли сообразительности!

4

В тот вечер, когда доктор Бойльстон повез Зельду в театр, она резко заявила ему, если он хочет, чтобы они остались друзьями, он должен прекратить свое заигрыванье с нею. В театре она вся трепетала от возбуждения. Давали «Серенаду». Она нашла, что Евгений Каулис — лучший бас в мире, а Марсия Ван-Дрессер — изумительная красавица. Театр казался ей раем, и она напрягала глаза и уши, чтобы ничего не пропустить, все увидеть и услышать. А доктор невыносимо раздражал ее: он то касался коленом ее колена, то гладил украдкой кончиками пальцев ее плечо. Это было противно, Зельда так и сказала доктору. В конце вечера он оставил ее в покое, стал снова вести себя прилично, называть ее «калифорнийским цветочком» и после представления повел ее к Мэски и угостил мороженым. Прощаясь с ним у ворот, она подставила ему щеку, и доктор растаял от удовольствия и благодарности. Он долго держал ее руку в своих огромных лапах, тихонько поглаживая ее и бормоча все время: «Милая Зельдочка, вы так добры ко мне, старому греховоднику… ужасно добры, право… Я вас страх, как люблю, Зельда… Признайтесь, вы считаете меня порядочным наглецом и старым дураком, а? Ничего не могу поделать! Но я вас ужасно, ужасно люблю, девочка…»

5

Зельда-таки умудрилась в субботу днем «улизнуть» на прогулку с Джеральдом Пэйджом. «Улизнуть» на ее языке называлось уйти, обманувши тетку и дядю. На этот раз, например, предполагалось, что она делает покупки в городе. Между прочим, ей было поручено отнести к Стразинскому завить накладные локоны тетки. Зельда упросила одну из школьных товарок выполнить вместо нее все поручения, сама же встретилась в условленном месте с Джеральдом, и они поехали кататься на взморье в его щегольском экипаже. У Зельды сердце прыгало в груди от гордости и удовольствия. Джеральд имел такой внушительный вид, когда, держа вожжи в сильных, затянутых в перчатки руках, с веселой важностью поглядывал из-под полей шляпы на дорогу и объезжал встречные экипажи. Зельде казалось, никогда еще она не неслась так головокружительно быстро. У нее дух захватывало, а соленый морской ветер дул в лицо и играл ее волосами; когда они на обратном пути очутились на пустынной дороге в Парке, ее спутник перестал подгонять лошадей, взял вожжи в правую руку, а левую закинул за спинку сиденья, чтобы было удобнее «ухаживать» за Зельдой.

«Ухаживать»? Все эти намеки, вопросы, бормотанье, жадные взгляды, жаркая рука, не смевшая обнять по-настоящему, — может быть, все это и не следовало считать «ухаживаньем влюбленного»? Ведь ничего определенного, значительного, ничего такого, что выдавало бы его намерения, — а все же это было «ухаживание», и Зельда это отлично понимала. Всякая другая девушка, не такая красивая и самоуверенная, как Зельда, была бы польщена вниманием этого вылощенного юнца. Но на Зельду это не производило никакого впечатления. Она обожала кататься. Быстрая езда кружила ей голову… А Джеральд Пэйдж? Хм, очень он ей нужен! Она мысленно пожала плечами.

Тем не менее, раньше, чем он снова взялся за вожжи, чтобы везти ее домой, ему тоже, как доктору Бойльстону, милостиво подставили щеку для поцелуя. А так как он оказался смелее доктора, то поцеловал и уголок рта, и Зельде пришлось резко остановить его заявлением, что она выскочит из коляски и пойдет домой пешком, если он не будет вести себя прилично.

Но не удовольствие провести тетку и дядю, не встреча и катанье с Джеральдом в его щегольском экипаже на зависть и удивление Гвендолен Кук, мимо которой они промчались, не всеобщее внимание, возбуждаемое ими, не ухаживание Джеральда сделали этот день памятным для Зельды. Самым драгоценным воспоминанием, самым важным эпизодом этого дня было то, что она увидела, проносясь в экипаже по набережной: две фигуры, медленно прохаживавшиеся по песчаному берегу у самой воды — мать и сын, гулявшие рука об руку.

6

Зельда отложила вечернюю газету и задумчиво посмотрела перед собой. То, что она прочитала, разбудило мысли, целый вихрь мыслей. Это был отчет об очередном концерте кружка любителей музыки. Миссис Кирк тоже выступала, и рецензент с восторгом отзывался об ее игре. Картина за картиной проносились перед погруженной в грезы Зельдой. Она дала волю воображению. Внезапно сладостная трепетная волна захлестнула ее, прокатилась по всему телу, начавшись с кончиков пальцев — она закрыла глаза и судорожно вздохнула.

На следующий день, в отсутствие дяди и тетки, она позвонила по телефону доктору Бойльстону. Доктор очень обрадовался, узнав ее голос. Зельда объяснила, что ей хотелось бы его видеть, так как у нее есть просьба к нему. Не может ли доктор под каким-нибудь предлогом прийти к ним в один из ближайших дней? И доктор явился в тот же вечер. Зельде удалось переговорить с ним до прихода дяди.

— Я ужасно одинока, доктор, — сказала она, просительно глядя ему в лицо своими темными глазами. — И скучаю целые дни. Дядя все время отсутствует, тетя занята, а в этом старом доме так темно и уныло, что хочется бежать прямо отсюда без оглядки. От меня требуют, чтобы из школы я шла прямо домой, но после того, как просидишь целый день в классе, невозможно же сразу отправляться в эту клетку и снова приниматься за зубрежку! Хочется заняться чем-нибудь иным, повеселее. Мне не дают заводить друзей. Временами мне кажется, что я здесь сойду с ума!