* * *

Не подозревая о содеянном соперницей, Даша щипала в сенях гуся. Несмотря на то, что гуси лежали в деревянном корыте, Даша с бабкой Авдотьей были завалены белым мягким гусиным пухом. Катерина, несмотря на холод, не разрешила щипать гусей в комнате. Оглаживая тушки, горячим, нагретым на печке утюгом, Даша выдергивала тугие гусиные перья. Ведь завтра рождество, можно наконец разговеться. Да и гостей приедет немало, надо всех удивить. Мать любит, когда нахваливают ее за кушанья. Сестры тоже умеют готовить, так что надо стараться. Катерина жарила и парила в доме; пеклись пирожки, ватрушки, сдобные пышки. Варился взвар, наполняя кухню запахом лета. На печке в чугунках что-то кипело и брызгало на плиту, пузырясь на ней жирными пятнами. Санька то и дело подбегал к матери и пытался ухватить то пирожок, то ватрушку. Но дед строго следил за его действиями с печки: нельзя! Подождать надо до заутрени.

— Вот это да! — возмущался Санька, — теперь голодным цельный день быть?

— По тебе не скажешь, что голодал, — упорствовал дед, — а пост надо соблюдать. Санька искал сочувствия у матери, но Катерина, поджав губы, неодобрительно качала головой, молча соглашаясь с дедом. Послонявшись по кухне вместе с котом, так и не выпросив подачки, Санька отправился к деду на печку, пусть тот хоть сказку расскажет. Кот прыгнул вслед за ним.

— У кота тоже пост? — Санька вспомнил, что Киселю тоже ничего не перепало.

— Пусть попостится, — усмехнулся дед. Видимо он вспомнил давнюю проделку кота, когда тот был еще только принесенным от соседей шкодливым котенком. Принесла его Даша. Уж больно приглянулся ей черный с небольшим белым пятном на грудке котенок. Как и стоило ожидать, Катерина сразу набросилась на гостя: что, у нас кошки нет? Неси обратно — откуда принесла. Но, как всегда, отец вступился за любимую дочку: пусть живет. Кот стал любимцем семьи. И был он до поры до времени просто кот, без имени. Он вырос, потолстел. В меру был шкодлив, да и где там проказить, ведь целый день в доме люди. Даже подумать нельзя о том, что находится в хозяйских плошках и чугунках, стоящих на припечке. А уж сметану хозяйка относит куда-то под замок. Но однажды хозяева всей гурьбой ушли на кладбище. А на столе оставили горячий в плошках молочный кисель. Кот долго не мог подступиться к нему. Но когда тот остыл… Пришедшие хозяева увидели на столе полупустые плошки и растянувшегося тут же на столе кота со вздувшимся животом. Видно, пузо не позволило коту покинуть место преступления. Строгая хозяйка поставила все на свои места. Плошки она, из брезгливости, просто выкинула. Был выкинут за двери и кот, c приказанием никогда не переступать даже порога. Но время остужает все недовольства. Кот опять проголодался и орал под дверью. Мягкое Дашино сердце не в силах было выдержать душераздирающих воплей. Она со слезами умоляла мать вернуть кота. Опять же вмешался отец, сказав свое веское слово, после монолога жены. Перед котом распахнули двери. Он было с триумфом занес лапу через порог, но, памятуя о недавних событиях, опрометью кинулся в хату. В тот же день кот получил имя: назвали его Кисель. И вот теперь кот тоже попал под гнет тяжелых человеческих обычаев. Разочарованный, он последовал на печку за Санькой. Так хорошо дремать, когда дед рассказывает свои сказки. У него там и про мышку услыхать можно. Мысль о непойманной мышке заставила кота вздрогнуть, но тем не менее на улицу он не попросился. Успеется еще.

Только на рассвете, управившись с делами, укладывались спать. Уставшая Даша еле доползла до постели. За день мать загоняла ее с поручениями: воды принеси, убери, посуду вымой. Помогай и бабушке и матери. Обе сердились, если она не успевала по первому их зову. Уже укрываясь одеялом, Даша вспомнила про гадание и побежала на кухню за спичками. Нащупав в гарнушке коробок, она также легко помчалась в кровать. Колодец из спичек Даша сложила в изголовье. Засыпая, девушка мечтала о том, как обязательно ей ночью Егор приснится. Ведь никто больше не может быть ее мужем. Это уже решено. Может вскорости и зашлет Егор сватов. Глядишь на масленицу и свадьбу сыграют. И не будет никого счастливее Даши. Ведь не надо будет ходить в деревню по ночам. Уже в полусне Даша видела, как Егор нежно гладит ее лицо чуть-чуть шершавой ладонью. И даже во сне ей было жарко от его объятий и поцелуев. Она сбросила одеяло и лежала в одной рубашке. Короткий остаток ночи пролетел незаметно. Даше казалось, что она только опустила голову на подушку, а уже стучали в окно, прося разрешения христославить. Даша не собиралась подниматься: ведь это дед будет умильно слушать пришедших. И если те будут петь слаженно, дед, со слезами на глазах, щедро одарит христославцев.

— Вот жених и не приснился, — разочарованно подумала Даша, переворачиваясь на правый бок. Видимо она опять задремала, потому, что в голове вспыхнула яркая картинка. Первое, что она увидела, был ослепительный снег. Такой белый, искрящийся, у кромки переходящий в голубое сияние, что резало глаза. Даше показалось, будто она даже прищурилась во сне. И тут же она пожалела об этом. Не надо было делать этого. Потому, что открыв глаза она увидела меринка Ваську, принадлежавшего Харитону. Она точно это помнила. Пытаясь прогнать видение, она беспокойно заворочалась. Но видение не собиралось покидать ее сон. Наоборот, она увидела со спины мужчину, чуть выше среднего роста. Талия его была опоясана ярким алым кушаком, выделяющимся на фоне бело-голубого снега. Под начищенными сапогами поскрипывал искрящийся снег. Даша беспомощно металась по подушке. Так хотелось увидеть его лицо. Что этот мужчина не Егор, она поняла сразу. И еще она поняла, что тот, кого она увидит, и есть ее судьба. Но мужчина все шел, держа под уздцы коня, и не собирался оглядываться. Даша уже молила его: обернись! Тот, словно услышав ее мысли, медленно стал поворачиваться всем туловищем. И опять лицо его было скрыто от Дашиного взгляда. Даша застонала во сне. Мужчина все продолжал свой бесконечный поворот. И вот Даша увидела его. На нее смотрел из под нахмуренных бровей Харитон. В его взгляде не было никакой любви. Даже просто доброжелательности Даша не увидела на хмуром лице. Равнодушно Харитон окинул взглядом пространство, словно хотел увидеть человека, потревожившего его. Но так ничего вокруг и не обнаружив, он повернулся к колодцу и бросил вниз колодезную цепь. Та, громко стуча заклепанным на ее конце ведром, ухнула в воду. Даша проснулась в холодном поту. Подошедшая бабка подбирала с пола одеяло:

— Ишь ты беспокойная какая, — ворчала она, — одеялу места нет. — взгляд ее упал на свалившиеся с кровати спички. — Ты, девка, никак гадала? — она тяжело наклонилась за спичками: «так-то недолго и прогадать счастье свое» — бабка была явно не в духе. С тяжелой головой Даша поднималась с постели. Сон все не выходил из головы. Она медленно одевалась, пытаясь припомнить все детали сна. Снова пережить впечатление, произведенное им. И как часто бывает в молодости, она поразмышляв, наконец успокоилась. Чтобы Харитон был ее мужем? Да он старше ее чуть не вдвое, но если и не вдвое, так ему все равно лет около тридцати — припомнила Даша. И решив, что снам нельзя верить, она спокойно вышла в переднюю. Дед, умиленный, с умасленными коровьем маслом волосами, сидел возле печки. Видимо славили сегодня с душой, раз проняли старика. Уже умывшись, Даша увидела в окно подъехавшие сани, полные закутанных в шубу детей. Это приехала тетка Таисия. «Сейчас будет шум и гам» — сообщила Даша деду. И тут же за ее словами в хату ввалилась толпа деревенских детей. Еще с порога они вразнобой закричали:

Днесь пресветлая девица, мать земная царица,

Она Христа рожала, в ясли его клала,

Над ним звезда воссияла, волхвам путь показала,

Волхвы приходили, дары приносили…

Немного освоившись, они продолжали уже более стройным хором:

Царь Ирод, что ты наделал?

Четырнадцать тыщ маладенцев побил,

За богатством погнался, в вечные муки попался…

Тут самый маленький из них не выдержал и пустил слезу. Дед вскочил с табуретки: чего же ты плачешь? Так складно у вас получается.

Малец тер кулачком глаза: маладенцев жалко!

— И-и-х, милай! Когда было-то! — дед уже оделял всю компанию медяками. Бабка подносила детям пирожки и сдобные пышки: угощайтесь, либо устали ангелочки. Даша вынесла конфеты и щедро сыпала в протянутые ладони. Не успела закрыться дверь за ребятней, как не меньшей толпой ввалились приехавшие. Оказалось, что приехали обе тетки со своими домочадцами. И теперь у порога была настоящая куча мала. Дети пытались побыстрее раздеться и добраться до деда Василия: он за стихи щедро оделит медяками. Каждому еще хотелось быть и первыми. Двое братьев затеяли небольшую потасовку. Но дед прикрикнул на них: разве можно в такой светлый праздник? Ну-ко, все вместе стихи говорите.

Притихшие дети кучкой предстали перед дедом. Тот умильно слушал. Седые волосы его благочестиво блестели в лучах, падающих из окна. Слезы выступили на подслеповатых глазах. Дед раздавал собираемые для такого случая медяки. Даша наделяла конфетами. Приехавшие тетки и дядья, наконец, получили возможность раздеться и распаковать привезенные гостинцы. Дело понятное: в гости, да без гостинцев? Все-таки не каждый день видятся: сестры в другой деревне живут, совсем не близко. Чинно подавались на стол нажаренные и напаренные с вечера блюда. Теперь можно было и разговляться. Катерина и Даша метались от печки к столу, принося все новые яства. Сестры Катерины умильно созерцали подаваемое на стол. Угодила сестра! К приезду наготовила сколько всего. И гуси жареные, и утки, и баранина, запеченная в чугунке. А уж о печеном и говорить не приходится. Ломящийся от еды стол дразнил своим изобилием. Но самого главного на стол еще не поставили, видимо позабыв среди суеты.

— Мать, ты ничего не забыла? — Михаил разочарованно смотрел на жену. Та, словно не замечая просящего взгляда мужа, придирчиво оглядывала стол. Удовлетворенная изобилием Катерина решила, что не стоит томить мужа и медленной походкой вышла в горницу. Оттуда она появилась с двумя бутылками, наполненными прозрачной, как слеза, самогонкой.

— Колываниха сказала, что настаивала на зверобое. Так что не озверейте, — она многозначительно посмотрела на мужа. За столом пронеслось некоторое оживление. Но прежде, чем приступить к трапезе, дед Василий прочитал молитву и все, молча шевеля губами, повторяли за ним. Наконец, перекрестившись, дед взялся за ложку. За ним и все приступили к трапезе. Михаил взялся за горлышко бутылки: ну теперь-то можно! Ему явно не терпелось. Разливая слегка мутное и чуть желтоватое содержимое бутылки, он боялся: как бы не ошибиться, чтобы хватило на всех. Катерина, понимая его тревогу, вынесла из горницы еще две мутные бутылки:

— А эта вроде на почках липовых, попробуйте.

— Вы ешьте, ешьте, — потчевала бабка Авдотья, — Вон, сколько всего наварили, — она явно задабривала сноху. За столом началось настоящее веселье. Самогон лился рекой, уже без объяснения, на чем настояна та или иная бутылка. Хотя вкус еще все ощущали, и был он у каждой бутылки разный. Да и как иначе? Ведь Колываниха на всю деревню мастерица в этом деле. Тут уж ей равных нет. На чем только не настаивала она свою «первостатейную», как любила она приговаривать, набивая цену своему зелью. Перечню трав, на которых настаивалась «первостатейная» не было конца. Тут и ранние цветы мать-и-мачехи, и горькие цветы степной полыни, и зверобой, и чабрец, и дикая степная земляника, и ягоды рябины, и липовый цвет, и цветы ревеня, и розовые яблоневые цветы, да всего и не перечислить, на чем настаивались огромные бутыли на полках в хате Колыванихи. Про нее поговаривали, правда шепотком, что она настаивает самогон и на собачьем дерьме, но никто за руку не поймал, да говорят, делает это она в качестве отворота для пьяниц, если уж очень настаивают жены. Поистине неисповедимы пути Господни; сама спаивает, сама же от запоев лечит… Но тропинка к хате Колыванихи не зарастала, снегом ее не переметало. Катерина, хоть и обошлось ей это дороговато, приобрела достаточно Колыванихиного зелья, и за столом не было перебоя с наполнением стаканов. Наконец дети, отведав всего, из-за стола были выдворены. Одевшись, они веселой толпой высыпали на улицу. Даша тоже вышла из-за стола. Идти вместе со всеми она не хотела, считая себя взрослой, чтобы играть с ребятней. Накинув шубейку, она пошла к избе Харитона. Войдя, она увидела хозяина сидящим за столом. Он приветливо улыбнулся гостье:

— Ну что, Дашуха, давай славь!

Даша, взглянув на Харитона, припомнила свой утренний сон и застеснялась. Она никак не могла припомнить церковных стихов. Первое, что пришло ей на ум было: «Маленький мальчик сел на стаканчик, а cтаканчик хруп, давай, дядька Харитон, рубль». Харитон был явно удивлен. По давнему негласному договору, Даша звала его просто по имени.