— Глядишь, все и образуется, — суетился Петр, накладывая деревянным черпаком густое заквашенное молоко из чугунка. Под строгим взглядом Катерины руки его слегка дрожали, и молоко густыми белыми каплями стекало по краям небольшого глиняного кувшина. Та смотрела на руки Петра и думала о своем. Отогнав мысли, она спросила:

— А твоей не лучше?

— Cпит, — однозначно ответил Петр. Катерина поняла, что не стоит заводить разговор о Лизке, что никаких улучшений не наступило, и Петр отчаялся ждать их. Видимо, он даже смирился со своим положением.

— Пойду я, — она встала и взяла кувшинчик. Уже около порога Петр окликнул ее:

— Так ты приходи за молоком, ваша нескоро еще раздоится…

— Спасибо, я Саньку пришлю в случае надобности. — она чуть ли не бегом заспешила домой. Даша еще спала.

«Вот и хорошо, — думала Катерина, ставя молоко на стол, — Дашка встанет, а тут молочко припасено». Она принялась за обычные повседневные дела. Постепенно просыпалась семья, и дом оживал. Дед вносил охапку соломы для печки. Бабка прибирала кровати, мела пол, заменив на время внучку в ее обязанностях. Михаил пришел, наконец, из сарая, где управлял скотину. Катерина подоила корову, напоила телка и у плиты готовила завтрак. Утренние повседневные дела были справлены и теперь можно было садиться за стол. Ожидали только пробуждения Даши, чтобы как всегда, чинно усесться всей семьей. Но та сегодня заспалась. Бабка Авдотья, не выдержав, пошла в боковушку будить Дашу. Но будить ее не пришлось. Она сидела в кровати, в глазах ее застыло недоумение. Увидев бабку, она устремила на нее тревожный взгляд. Бабка Авдотья осела на стоящую около кровати табуретку. Она поняла, что ничего еще не кончилось. Нутром она почуяла, что впереди их ожидают худшие испытания. Она глядела на Дашу и сердце ее сковывал холод.

— Бабаня, я чего то не могу на ноги встать, — Даша недоуменно-вопросительно смотрела на бабку.

— А ты еще раз попробуй, донюшка, давай, вставай, — наставляла ее старушка. Даша попыталась поднять хотя бы одну ногу, но та лежала без движения. Ощущение отсутствия ног испугало Дашу.

— Бабаня, я чего, как Маришка теперь буду? — с ужасом в голосе произнесла она.

— И не придумывай, — в словах бабки звучало осуждение, — со сна у тебя это. Она опустила ноги Даши с кровати и они бессильно висели неподвижно, словно неживые. Вошла Катерина, все еще недоумевая, что могло задержать дочь и свекровь.

— Заспалась, видать, — сообщила ей свекровь, — видала, ноги затекли. Катерина, тоже ощутила щемящую тревогу. Она опустилась на корточки и стала растирать ноги дочери, в надежде, что та скорее встанет. Но от ее прикосновений Даша даже не поморщилась. Катерина вопросительно смотрела на нее: ну, почуяла? Но Даша лишь отрицательно покачала головой. Катерина ущипнула ее за лодыжку. Даша даже не покривилась. Боли она не ощутила. Катерина тревожно переглянулась со свекровью. Обоим было понятно, что случилось непоправимое. Непонятно отчего дочь станет теперь калекой, может быть не сможет ходить до конца жизни, а ведь только жить начала. День, начавшейся с надежды, был перечеркнут настигшей семью бедой. Никого уже не оставляли мрачные предчувствия в течение всего дня. Домочадцы не глядели друг на друга, боясь найти подтверждение своим невысказанным мыслям на лице близкого. Даша весь день лежала в постели, не обращая внимания на принесенное, так любимое ею, кислое молоко. Она лежала, уставясь взглядом в потолок, не слыша уговоров деда, о том, что на все воля Божья. Не обращая внимания на увещевания бабки, что может со временем все придет в норму, и она будет еще бегать. Она лежала и думала, что видно никогда не суждено увидеть ей Егора. Ведь он сам никогда не придет в ее боковушку, чтобы увидеть ее. До ее сознания еще не доходило, чем грозит ей эта привязавшаяся немочь. Она думала о том, что если бы могла ходить, то хоть изредка, хоть одним глазком видела бы Егора. Она душой чувствовала, что он не забыл ее, и несмотря на женитьбу, любит только ее, Дашу. Эти мысли придавали ей сил. Появилась надежда, что все равно встанет на ноги, несмотря ни на какие недуги. Дед Василий предполагал, что связана ее болезнь с нервами. Он вспомнил о богатых горожанках из его прихода, те сплошь болели этими самыми нервами, даже на курорты ездили лечиться. Постепенно Даша обретала надежду, и к концу дня попросила, чтобы мать дала ей вязание. Жизнь на хуторе продолжалась, несмотря на навалившиеся невзгоды.

— Тетенька Катерина, — тянула пришедшая Анютка, — Мы не надолго. Посмотрим и уйдем.

— Чего на нее смотреть? — не пускала детей дальше порога Катерина.

— Ну чего ты, пусти, они же дети, — увещевал ее Михаил.

— Да и то, Катерина, может Дашке полегчает, — вступилась за детей бабка Авдотья, — она их вон как любит.

Катерина, все еще недовольная, позволила детям раздеться и пройти к Даше. «Любит, любит, — ворчала она, — вон до чего любовь довела». Из боковушки послышались радостные Дашины восклицания. Она была рада пришедшим Ванятке и Анютке. Они молча присели на край кровати, испуганные неласковой встречей и непонятным Дашиным нахождением в постели среди бела дня. Они увидели ее бледной, еще больше похудевшей. Хотя она казалась и до этого худенькой. Харитон, их отец, не раз подсмеивался над соседкой, что мол ветерок покрепче дунет, да и унесет Дашку. Ванятка всегда опасался за нее, особенно когда дул сильный степной ветер. И теперь, глядя на Дашу, Ванятка серьезно попросил ее:

— Даша, ты на улицу не ходи.

— Отчего это? — улыбнулась Даша.

— Там ветер сильный, не ровен час, унесет тебя, — совершенно серьезно говорил Ванятка, повторяя в этом своего отца. Ведь тот всегда строгий и серьезный. Даша от души рассмеялась. Так Ванятка напомнил ей Харитона своим серьезным переживанием. Но тут же на глаза ее навернулись слезы. Вот такой маленький человечек по-своему переживает ее болезнь, от души заботится о ней. Анютка взяла ее за руку:

— А я знаю, Дашуня, ты летом будешь с нами в догонялки играть.

И была в ее словах такая вера, что Даша уже не сдержала слез. Она отвернулась, чтобы дети не заметили, как она плачет. Смахнув слезы, она весело посмотрела на детей:

— Обещаю, на улицу ни ногой, пока толстая не стану. А летом побегаем еще!

Окрыленная словами девочки, она и сама поверила; конечно, летом она пойдет, потихонечку по травке…

В кухне прислушивались к веселому щебету, доносившемуся из боковушки. Семья решала, как же быть дальше. Ведь скоро совсем нельзя будет проехать по степным дорогам. Сейчас уже солнышко припекает. А неделю-другую, развезет дороги так, что ни одна лошадь не вытащит ноги из раскисшего чернозема. А как немного подсохнет, сеять надо. Дальше сенокос. Одним словом начнется страдная пора и тогда будет не до Даши.

— Ты вот, что Михаил, езжай на станцию, там больница есть. Привези домой доктора. Объясни, что, да как, куда же везть ее в такую даль? Тут здоровый пока доедет, умается. Уговори, одним словом, денег не жалей. Барана прирежь, отвези. Но только пусть посмотрит Дашку настоящий доктор. Может лекарства какие пропишет, — наставляла сына Авдотья. С ее мнением согласился и дел Василий.

Мария, пришедшая к сыну из деревни, не нашла в хате ни Харитона, ни детей. Она устала с дороги и решив, что дети, скорее всего у соседей, направилась к ним. Дверь открыла недовольная Катерина. Недовольна она была тем, что пришедшая соседка не дала довести до конца разговор и принять окончательное решение, как же быть дальше? Сроду в деревне не обращались к докторам. Рожали дома, болели дома, в крайнем случае, к бабкам-знахаркам ходили. У тех всегда травки есть от всякого недуга. А тут свекровь советует пригласить доктора. — Конечно в городе жили, чай до сих пор считают себя грамотными, — думала она о родителях мужа. Доктора им подавай, — злилась она, — а денег сколько надо? Неизвестно еще, чего он запросит? Тут еще соседка некстати. Теперь разнесет по всей деревне. Хотя, конечно, шила в мешке не утаишь. Мария спросила о внуках. Те, услышав знакомый голос, выбежали из боковушки и уже обнимали колени бабушки.

— Не сидится вам дома, — упрекала их бабушка, — пришла, а там и никого. Отец где?

Она одела внуков и, попрощавшись, ушла. Катерина с облегчением подумала, что не придется объяснять соседке про болезнь дочери. Ей не хотелось выслушивать советы. Ведь теперь все только и будут делать, что лезть со своими советами. Как будто только тем и занимаются, что излечивают каждый день страждущих.

* * *

На посиделках Глашка не находила себе места. Подружка опять не пришла. Хотя сегодня Глашка и ждала ее. Хотелось поделиться новостями, пошептаться. «Пора уже Дашке забывать Егора» — думала Глашка. Сама она любила своего Кольку. Но думала, что если бы он переметнулся к другой, она не стала бы так убиваться. «Парней мало в деревне ей» — ругала она подругу. Так и не дождавшись появления Даши, она глазами отыскала Луку. Тот сидел около красивой девушки. «Видал, Наташка ему приглянулась, — удивилась Глашка, — и она улыбается, ты посмотри» — она в недоумении поглядывала на парочку. В деревне все знали, что Наташка Сыпкова очень уж привередлива к парням. Не один пытался провожать ее, да только получал от ворот поворот. — А тут цветет как маков цвет. А ведь Лука еще и действительную не служил. — рассуждала Глашка. Она подошла к парочке и нарушила их тихое уединение.

— Лука, чего Дашуня не пришла на посиделки? Я ждала ее.

Лука отодвинулся от Наташки и поерзал на лавке. Уж больно не хотелось при всех говорить о болезни сестры. И так деревня только и говорит о ней да о Егоре. Скорее бы новое что случилось, тогда бы оставили их в покое. Так нет, Дашку угораздило слечь совсем. Он встал с лавки и поманил Глашку в сенцы.

— Ты только не говори никому, Глаш, — начал он.

Глашка всполошилась от такого начала:

— Да чего случилось то? Чего ты как телок мямлишь?

— Будешь перебивать, не скажу ничего, — обиделся Лука.

— Сама узнаю, завтра на хутор прибегу, — не сдавалась Глашка.

Лука, поняв, что с Глашкой особо не поспоришь, рассказал о болезни сестры.

— Дед Василий говорит, от нервов с ней приключилось такое, в городе вроде барышни все этими нервами страдают… — озабоченно произнес Лука.

— Нервы! — придумают тоже, — махнула рукой Глашка.

Глашка стояла и слушала, приоткрыв рот. Такого в деревне уж точно испокон веков не было. Егор, обычный парень, да и Дашка раньше ничем не отличалась от других. А тут смотри, нервы у нее! Чай не городская какая неженка! Из-за любови! На глаза Глашки навернулись слезы.

— Я прибегу завтра, — пообещала она. — Подруженька моя, горемычная, — входя в избу, Глашка уже сочувствовала Даше — надо же, какие невзгоды навалились.

В избе все головы повернулись к ней. Выходила веселая, улыбалась, а пришла со слезами. Тут что-то не так, — решили на посиделках. Но Глашка молчала. На вопросы отвечала односложно: ничего не знает. Ее поведение еще больше насторожило собравшихся. Августина тоже потихоньку попыталась узнать о своей любимице. Но даже ей Глашка не поведала об услышанном..

Неизвестно какими тропами, но на следующий день весть о непонятной болезни Даши разнеслась по деревне. У колодца бабы собирались кучками и не расходились, сообщая друг другу подробности о происходящем на хуторе, а когда последние были исчерпаны, начинались причитания: как же она теперь? Кому такая нужна? Долго ли протянет? Высказывались всяческие предположения и догадки, отчего это могло произойти. Одни говорили, что Дашка застудилась, другие говорили, что это из-за Егора, не перенесла его измены. Высокая, худая баба Настя Крутикова высказала предположение, что это все проделки Агафьи. Даниловы, видать, ей поперек горла. Вон Лизку извела, потому как Петро на ней не женился. Теперь Дашка дорожку перешла Параньке. Вот на нее порчу и напустили. А чего им богатым-то? Совести совсем нет. Евсей все село долгами обложил, а жена колдует. Веселая семейка, — возмущались бабы, сами того не сознавая, насколько они близки к истине. И как иногда зависть, помноженная на зло, может поменять судьбу человека, погубить всю его жизнь, и даже довести до гробовой доски.

Слухи от колодца быстро облетели деревню. Дошли они и до дома мельника. Работница, ходившая за водой, так спешила сообщить новость, что по дороге расплескала все из ведер, висевших на коромысле. Возбужденная, она вбежала в переднюю комнату и затараторила:

— Ой, чего же деется-то! Дашка Данилова, ну та, с хутора, — уточнила она, глядя в непонимающее лицо хозяйки. Та пила первый чай, расположившись на краешке стола. Хоть и не обремененная хозяйскими заботами, вставала она рано.

— Ну и чего Дашка? — уточнила Агафья.

— Так я вам и говорю, обезножила она, слегла, — уже спокойнее закончила работница.