— Хороша, — похвалил он «колыванихину». Преодолевая первую неловкость, молча жевали пирог.

— Слушай, Cемен, — Алексей громко привлек внимание хозяина, — нету у тебя монопольки?

Cемен, тряхнув кудрявой шевелюрой, заулыбался: как не быть для хороших-то людей! Он неуловимым движением достал, как будто из ниоткуда, бутылку монопольки.

— Кудесник, — восхитился Харитон. Настроение у него улучшилось. Еще бы: пьет с лавочником, тот угощает! Алексей заливался соловьем: давай хлебнем еще по одной! Мало будет, еще возьмем. И он подзывал Семена еще и еще. К ним потянулись мужики, всем хотелось выпить с лавочником, еще никогда не видели его таким щедрым. Алексей, краем глаза замечая перемены в собутыльнике, завел разговор по душам с захмелевшим Харитоном.

— Что на хуторе нового? Не часто видим вас.

— Да живем не тужим, — весело отвечал Харитон. От выпитого стало тепло и весело на душе. Он готов был обнимать Алексея, ведь такой добрый оказался человек. У Алексея, подливавшего в стакан Харитона, и оставлявшего свой недопитым до конца, разум был ясным, и он знал, чего он хочет.

— Значит, не тужите? — уточнил он.

— Не-а, — хмельно улыбался Харитон, — чего нам тужить? Жена молодая, красавица! В доме порядок, стряпает вкусно. И пироги печет, не хуже Домахиных, — хвастался он. Алексей подливал, не жалея. Он искоса поглядывал на Харитона: достаточно ли тот подпил, чтобы задать ему главный вопрос? Наконец, решив, что Харитон в необходимой норме и можно его спрашивать о чем угодно, он наклонился ближе к уху Харитона:

— А ты за ней хорошо приглядываешь? — тихо, чтобы никто не слышал, спросил Алексей.

— Что значит хорошо? — не понял Харитон.

— Ну ты не молодой, все же, — Алексей прищурился глядя на собутыльника, — для нее ты можно сказать, дядя.

— Ну и что? — гуляющий в голове хмель не давал Харитону осмыслить слова собеседника.

— Понятно! Не дошло до тебя! — разочарованно протянул Алексей, — В деревне поговаривают, что с Егором они милуются за твоей спиной!

Харитон пьяно икнул.

— Сплетни все! Моя Дашка никуда из дома не выходит, не пущаю я ее.

— Ну конечно, в деревню она под твоим присмотром ездит! А когда уезжаешь, ты знаешь, что она делает?

Харитон озабоченно молчал, продолжая при этом неудержимо икать.

— То-то, — многозначительно поднял палец Алексей, — мне чего? Только не мог я тебе не сказать, уважаю я тебя! — В глазах Харитона появился металлический блеск.

— Давай еще по одной, — не унимался Алексей, подливая горячительного и в без того разгоряченную кровь Харитона. — Вчера их у речки видели, — врал Алексей, не поднимая глаз.

— Когда? — привстал Харитон.

— Да говорят аккурат к вечеру. Целовались они! — Алексей не мог глядеть на Харитона. Зная его вспыльчивый характер, он даже побаивался. Харитон весь побелел от праведного гнева: «вот оно как, значит» — думал он, я за порог, а она…

Алексей был доволен; цель достигнута. Душа Харитона сжалась, больно заныло в боку от такой новости.

«Пусть побесится, — злорадно думал Алексей, — будет знать, как на молоденькой жениться!» В мыслях его не было думки о том, какие могут быть последствия для Даши. Харитона отрезвили услышанные новости. В душе разгорался огонь ревности. И никаким зельем нельзя было его погасить.

— Спасибо за угощение, — с лавки он поднимался совершенно трезвым.

— Да, что ты, Харитон, — криво усмехнулся Алексей, — я от всей души, со всем моим уважением…

* * *

Харитон не заметил усмешки, он не видел уже ничего вокруг. На его худых щеках ходили ходуном желваки, глаза помутнели, он еле сдерживал себя. Не прощаясь с мужиками, вышел из шинка, молча копя в себе гнев. В телеге он нашел кнут и огрел ни в чем не повинного Ваську. Тот, привыкнув к хозяйской злобе, с места понес галопом. По дороге до хутора Васька знал каждую кочку, так что хозяин никогда раньше не направлял его вожжами. Но последнее время хозяин, видать, отведал по ошибке дурман-травы, вот и стал бешеным. В деревню едет спокойно, а из деревни словно черти его гонят… Всю дорогу нахлестывал Харитон вожжами верного коняку, сам того не замечая. Бросив вожжи на плетень, влетел в избу. Ничего не подозревавшая Даша, кинулась накрывать на стол:

— Харитон, ты голодный? Садись, обедать будем. Дети, ожидавшие его возвращения, стали забираться на лавку. Харитон подскочив к столу, саданул кулаком по столешнице.

— Старый я для тебя? — c яростью прохрипел он. — К молодому бегаешь? Со мной тебе в бане стыдно, а с ним в кустах сладко? — Даша побледнела. Она никогда не видела Харитона таким. Дети из-за стола наблюдали за происходящим. Для них тоже отец предстал в новом обличье. Никогда раньше его загорелое лицо не было таким белым, не раздувались так ноздри. Харитон, не сдерживая себя, ударил Дашу по лицу.

— За что? — только и успела спросить она. По щеке растеклось красное пятно. Но Харитон, еще больше обозленный ее мнимым неведением, наотмашь, сплеча ударил еще раз. Даша качнулась, но устояла. Харитон, не помня себя, бил тяжелой рукой куда попадет. Он не слышал, как кричала в ужасе Даша, как вопили дети, уцепившись за его штаны. Наконец он отшвырнул Дашу к порогу. И только тут заметил детей, кричавших: «не трогай нашу маму!»

— А, щенки! — он оторвал от себя детей.

Он не кинулся к лежащей на полу Даше, обойдя ее, вылетел из избы. Гнев схлынул, неверная жена была наказана, можно было покурить и подумать о случившемся. Анютка и Ванятка со слезами кинулись поднимать Дашу. Кровь текла из разбитой губы, щека надулась, и не было возможности открыть глаз. Тело нестерпимо ломило. От неожиданности Даша не могла понять, чем так разозлила Харитона? Почему он так жестоко? Ванятка тряс ее за руку:

— Мама-Даша, вставай!

По щекам Анютки текли крупные слезы, она боялась прикоснуться к Даше и причинить ей еще боль. Даша приподнялась, оглядела пол, забрызганный кровью. «А ведь это моя кровь!» — промелькнула мысль. Но даже эта мысль не вызвала слез. Внутри будто закаменело. Она осторожно встала. Взяв у порога тряпку, вытерла с пола кровь, чтобы не пугать детей.

— Вы не бойтесь ничего, — погладила она по голове Ванятку, — я к своим пойду.

Дети в один голос заревели:

— Не уходи Даша!

— Он не тронет вас, — Даша переступила порог. Находиться здесь даже ради детей она не могла. Покачиваясь, она шла к родному дому. Харитона на улице не было, видно распрягал Ваську в сарае. Дома ее еще на пороге встретила бабка Авдотья. Почуяв недоброе, она подскочила к Даше. И тут же заголосила:

— Батюшки святы! Даша, чего случилось-то?

Катерина, увидев кровь на одежде дочери и разглядев ее лицо, побледнела и схватила попавший под руку ухват. Дед Василий остановил ее:

— Погоди! Пусть сначала расскажет.

Михаил растерянно смотрел на любимую дочь и невольные слезы ползли по его щекам.

— Доченька, кто тебя так? — спросил он, хотя и без вопросов было ясно.

— Харитон, — Даша прошла к столу и присела на лавку.

— Да за какие же такие прегрешения? — закричала бабка Авдотья.

— Он не сказал, — Даша говорила спокойно, без слез, словно это произошло не с ней. Михаил кинулся к двери, но Катерина преградила ему дорогу:

— Остынь, хочешь, чтобы он и тебе навешал?

— Да рази так можно с Дашкой?! — заплакал Михаил.

— Его дома нет, ушел куда-то, — произнесла Даша.

Ей не хотелось, чтобы родители устраивали разборки, по крайней мере, не сейчас. Она подумала, что братьев нет дома, видно ушли в деревню. А то Луку нельзя было бы ничем остановить. Катерина не выдержала и вышла из избы. Бабка Авдотья видела, как мелькнула ее юбка в окне. Разъяренная Катерина нашла Харитона на огороде. Тот сидел на пеньке спиленного дерева и курил. Катерина, сдерживая себя, тихо спросила:

— За что?

Харитон, не глядя на нее, бросил:

— Гуляет она с Егором!

И столько муки было в его словах, что Катерина оторопела. Оказывается, Харитон дико ревновал! Она молча смотрела на него.

— И все равно, Харитон, разобраться надо было! — Катерина говорила ровным голосом, но Харитон видел, как тяжело ей это удается. — К тебе она не вернется, Харитон! — Катерина быстрыми шагами пошла прочь. Слезы текли по ее суровому лицу. Чтобы никто не заметил слез, она долго умывалась в кадушке на огороде. Ведь до этого случая она и сама не припомнила, когда последний раз плакала. Придя домой, она молча уселась на сундук. Расспрашивать о разговоре с Харитоном ее никто не осмелился. Бабка Авдотья делала холодные примочки на лицо Даше. Но примочки мало помогали; лицо распухло, лилово-желто-зеленое пятно расплылось по правой щеке, глаз превратился в узкую щелку.

— Давайте решать, как дальше будем? — подала голос Катерина.

— А чего решать? — вскинулась бабка Авдотья, — не вернется она к ироду этому. Мало детей на шею посадил, так еще и руки распускает. — Михаил тяжело вздохнул, но промолчал.

— Здесь тоже нельзя ей оставаться, — тихо произнес дед Василий.

— Это еще почему? — задиристо спросила бабка Авдотья.

— Все-таки венчанные они. Харитон будет требовать, чтобы вернулась назад.

— Назад?!!! — перебила его бабка, — так мы и отпустим ее.

— Удержишь ее, — произнесла Катерина, намекая на то, что не смогли отговорить Дашу от замужества, — прибегут эти галчата, она пожалеет их, да и пойдет к нему опять.

— Эт точно, — с горечью в голосе согласился Михаил.

— Не вернусь я! — вскинулась Даша.

— А я вот чего предлагаю… — решительно начала бабка Авдотья. Все повернулись в ее сторону. Она отложила мокрую тряпку и оглядела всех победным взглядом.

— Дашку надо отвезти в Тюменевку, к твоей, Катерина, тетке. Она ить одна живет. Пусть Дашка поживет там, а дальше видно будет. Только, чтобы никто не знал об том! И ты молчи, а то подопьешь, все ему выляпаешь! — обратилась она к сыну.

Михаил смущенно пригладил волосы.

— Будет вам, мамаш, что я, пью без просыпу, что ли? — обиделся он.

— Вот и не пей, воздержись! — приказала мать. — Ты, Катерина, сходи собери ее вещи, да сейчас, пока не остыли ни мы, ни он. А то потом уговаривать придет, а Дашка добрая… — Катерина нехотя поднялась с сундука. В соседской хате было тихо, Харитон еще не вернулся. Катерина молча собирала Дашины вещи, не обращая внимания на испуганные взгляды детей. Анютка и Ванятка ни о чем не спрашивали тетку Катерину, она и раньше-то строгая и неразговорчивая, сейчас пугала детей суровым выражением лица. Катерина, расстелив на пол простыню, кидала на нее Дашины вещи из сундука. Наконец в сундуке не осталось женских вещей, и Катерина в сердцах хлопнула тяжелой крышкой. Она связала концы простыни и ушла из хаты. За время ее отсутствия пришли сыновья, бывшие в деревне. И теперь Даша объясняла братьям, что произошло совсем недавно. Лука, сразу вскипев, бросился к двери. Его остановила Катерина.

— Охолони! Его и дома-то нету. Да и не надо вам лезть к нему. Что ты ему сделаешь? — Лука нервно сел на сундук. Слова матери немного остудили его.

— Я его подожгу! — произнес Иван. И все взоры повернулись к нему. Смирный Иван, от которого, бывает, и слова не услышишь за целый день, вдруг заявляет такое. У бабки Авдотьи отвалилась челюсть: вот тебе и Ванька. Она кинулась к внуку с кулаками:

— Я тебе дурню, кудри-то повыдергаю, посмей только сунуться к нему, — бабка молотила ладошкой по спине внука. Катерина стукнула кулаком по столешнице:

— Хватит, никто ему ничего не сделает! Дашку ночью отец отвезет к тетке Клаве.

На том и порешили. Рано отужинав, легли спать, чтобы проснувшись поздней ночью, проводить Дашу и Михаила в дорогу. Дорога и не очень дальняя и не совсем близкая. Находилась Тюменевка «на отдальке», как говорят в деревне. И из хутора туда не лежало ни одной дороги. Ехать надо степью, бездорожьем, по балкам да буеракам. Решили, что уж там Харитон, если и захочет, никогда не догадается искать Дашу. В эту ночь Даша лежала в своей боковушке, на своей девичьей кровати. Слез не было. Она думала не о том, как сложилась ее жизнь с Харитоном; она вспоминала Егора. Давно они не встречались! Даша представила себе Егора, и он, как живой, возник в ее воображении. Вот он улыбается, вот его голова наклоняется к ней, и он целует ее, целует в первый раз… Даша задремала. Ей показалось, что только закрыла глаза, когда бабка Авдотья уже затрясла ее за плечо: «пора, дочка!» Она вскочила и пошла умыться. Катерина уже отнесла в телегу узел с бельем, наложила продуктов. Дед Василий принес кувшин с медом:

— Вот Клавдия медком пусть побалуется! Он тяжело вздохнул: — Не далеко от дома-то будешь, внучка… А там, глядишь, и образуется все. Не век же прятаться.