— Их-х-хе, — бабка Авдотья вытерла набежавшие слезы, — чем все это кончится? — вздохнула она.

— Хватит причитать, — перебила ее Катерина.

Братья растерянно толклись возле телеги. Было жалко сестру, добрая она, красивая, а какая-то невезучая. Вон с Егором ничего не получилось, замуж вышла не по-путевому. Даша села в телегу, и Михаил дернул вожжи: ну поехали… Лошадь медленно, словно нехотя, тронулась с места. Даша сидела на сене, брошенном в телегу, и думала о том, как отец в детстве укачивая ее на руках, напевал песенку своего собственного сочинения:

Дочка, дочка, лучше сыночка,

Дочка полик подметет, и водички принесет

Бабка Авдотья рассказывала Даше, что Михаил хотел первенца-сына, а родилась девочка. Но Михаил так обрадовался ее рождению, что тут же прибаутку сочинил. С тех пор он часто напевал ее Даше. Уж очень отец любил дочь. И теперь сердце Михаила обливалось кровью: будет дочь далеко, пусть не у чужих людей, но не рядом же! Телегу раскачивало по неровной изрытой сусликами степи. Лошадь понуро трусила то в горку, то в лощинку, телега покачивалась, убаюкивая седоков. Даша задремала. Разбудил ее ласковый солнечный лучик. Он настойчиво лез в глаза и не хотел отступать. Даша огляделась: насколько хватало взгляда, росли лазоревики. Они покрывали степь бордовым цветом. От малейшего порыва ветерка цветы пригибались к земле, и степь меняла свой цвет, становясь блеклой, а когда ветерок отступал, лазоревики распрямлялись и опять степь становилась кроваво-красной. К тетке они приехали поздним утром. Она встречала их на пороге своей избы: прикрыв глаза ладошкой, смотрела, не узнавая. Наконец разглядев гостей, не скрывая своего удивления, кинулась навстречу. Михаил распряг лошадь, решив, что обратно он поедет ближе к ночи. Тетка Клавдия, давно овдовев, жила одна. Детей у нее не было. Хата ее стояла на краю небольшого леска. Тетка была известна в местной округе как повитуха. Часто она уходила в соседние деревни принимать роды и задерживалась там иногда на день, два. Даше она обрадовалась. За столом Михаил рассказал ей все, что произошло в ихней семье. Тетка Клавдия сразу поняла, что к чему.

— Пусть Дашуня живет сколь надо. Вон куры мои под присмотром будут, когда я куда отлучусь, — сразу решила она. — Даш, так ты у нас и кружева вяжешь? — спросила она смущенную Дашу. Та согласно кивнула головой. — Вот и свяжешь мне покрывало, а то я не рукодельница… Все больше по роженицам бегаю, не до чистоты мне. Твоя мать вон чистюля какая! — Даша вымыла посуду после обеда и оглядела комнату. Конечно, тетке Клаве, старой уже женщине, не по силам навести порядок в доме.

«Ну это ничего, я потолок побелю, на окна занавески красивые повешу» — решила Даша.

Глава 16

Харитон всю ночь ворочался в постели, ожидая, что Даша все-таки вернется. Он лежал и представлял, как она будет каяться в своей измене. Ведь он никогда не поверит, что не встречалась с Егором. А тот тоже хорош, ведь предупредил его… Харитон громко вздыхал, не в силах подавить обиду на неверную жену. «Другие вон и не так своих жен бьют, и ничего, жены только послушнее становятся, — оправдывал он себя, — а эта нежная какая!..» Ничего, ничего, он еще научит Дашку уважению! Ночь проходила. Харитон вскидывался от дремы, смотрел в окно и видел серые предрассветные сумерки. Потом заря покрыла все розовым светом. Выплыло на востоке оранжевое солнце. Даша все не шла каяться перед ним. Наконец, невыспавшийся и хмурый, Харитон не выдержал и поднялся. Он раздумывал: доить ли корову самому, или подождать еще? Но пастух уже собирал коров на стойле, и Зорька рисковала по его воле остаться в стойле на весь день. Харитон подоил корову и выгнал ее в стадо. Найдет дорогу до стойла, не впервой. Он покосился на соседний двор; там Катерина со свекровью управляли хозяйство. Так и не дождавшись Даши, Харитон решил пойти к соседям.

«Зорюет поди, про мужа, про детей не думает» — кипело внутри Харитона. Он вошел в избу, перекрестился на передний угол, где висели иконы.

— Добро вашей хате, — нерешительно переминаясь, с ноги на ногу произнес он.

— Здорово, Харитон, — отозвался от печки дед Василий. Бабка Авдотья встретила его молча.

— Дашка не проснулась еще? — топтался возле порога Харитон. Хозяева не приглашали пройти. Бабка Авдотья громыхала ухватом, почти скрывшись в печи. В это время в хату вошла Катерина. Пройдя на середину хаты, она с неприязнью оглядела непрошеного гостя.

— Ты зачем, Харитон, пришел? Сказала же, что не вернется моя дочь к тебе!

— Не вернется? — вскинулся Харитон, — c чего бы ей не возвращаться? Мы чай венчанные! Нас теперь только Бог разлучит.

Из горницы выскочил Лука, за ним следом Иван. Оба кинулись к Харитону. Между ними метнулась бабка Авдотья: не сметь! Лука, словно споткнувшись, остановился, с ненавистью поглядывая на соседа. Ослушаться бабушку, да еще в присутствии отца-матери он не смел. Спрятав взгляд, он поплелся в горницу. Иван послушно последовал за ним. Оба подумали о том, что встреча эта не последняя…

Харитон потоптался на месте и пошел к двери: «А вернется, искалечу, чтобы и ему была не нужна!» Он громко хлопнул дверью, так, что задрожали стекла в окнах. Бабка Авдотья бессильно опустилась на лавку и запричитала:

— Головушка ты моя горькая! Это надо — несчастливая какая!

— Сама виновата, — сурово произнесла Катерина, — никто не неволил.

Тут уж не выдержал Михаил:

— Она тебе дочь, Катерина, а у тебя и жалости нет! — он махнул рукой и вышел во двор, чтобы никто не видел его слез.

— Никто не знает, какие испытания ему Бог предназначил! — тихо произнес дед Василий, — терпеть надо!

— Терпеть, терпеть, — заплакала бабка Авдотья, — до коль терпеть-то?

— Не ропщи, Авдотья, — дед Василий повернулся к иконам и осенил себя крестным знамением.

Харитон, придя в свою избу, велел Анютке собрать свои и Ваняткины вещи.

— К бабке отвезу вас!

— А как же Даша? — не понимая, почему та не возвращается, спросил Ванятка. Харитон бросил на него злобный взгляд: «забудь об ней!» Анютка, размазывая слезы, собирала узелок. В отличии от брата она понимала, что отец неправ, что Даша вряд ли переступит когда нибудь порог этого дома. Харитон усадил детей в телегу и поехал в деревню. Всю дорогу он молчал, молчали и дети, нахохлившись, сидя в телеге. Анютка переживала, но спросить, где Даша и что с ней, она не смела. Отец последнее время стал неузнаваем. Угрюмый, вечно его какие-то думки точат. Такой отец был, все равно, что чужой дядька. Мария встретила внуков с недоумением.

— Чего ж от молодой-то матери, да к бабке?

Харитон, не особо вдаваясь в подробности, объяснил, как он немного поучил жену, но у нее же такая защита! Защитили от него, упрятали куда-то.

— В погреб, что ли? — не поняла Мария.

— Может, и в погребе сидит, — озабоченно произнес Харитон, — ну век сидеть не будет, появится, задам ей жару, — пообещал он матери.

— Да, надо их учить, как мужей почитать, — согласилась Мария.

Харитон уезжал из деревни один. Мария же, проводив сына, не выдержала, пошла к соседке поделиться сплетней о своей непутевой снохе. Они долго обсуждали: как же можно убежать от мужа? Побил, так и приголубит потом, пожалеет, да приласкает. На этом вся жизнь построена!

На следующий день у колодца собралась толпа баб. Слыханное ли дело — от мужа сбежать? Тон задавала все та же Машка Лапшова:

— Бабы, бабы, — требовала она внимания, — ну и девки нонче пошли… Чуть муж прибил, она хвостом вильнула! Ее гулко поддержал хор согласных голосов. И лишь одна Нинка Чернышова, как всегда, пошла наперекор обществу:

— Никто не знает, что там у них произошло. Дашку судите, а может Харитон больше виноват!

— Ой, заступница, — вступила Райка Леонова, — тебя муженек сроду не бил? Терпишь, не убегаешь? А она изнеженная какая, это Мишка все нежил ее. А мужу чего ее холить?

Бабы долго еще толклись у колодца. Уж больно в диковинку такое; от мужей еще никто не бегал. Всех мужики бьют, и терпят все. Что же дальше будет? Этак бабы совсем от рук отобьются! От колодца сплетня понеслась вместе с бабами в каждый дом, не давая покоя ни старому, ни малому. Деревня загудела: вот так Дашка, чего отчубучила. Она и так какая то непонятная… Вышла замуж за старика, теперь бросила его… Изумлялся народ такой непостоянности своей же деревенской бабы. И только в одной избе, которую, впрочем, и избой-то не назовешь, уж больно она отличается от деревенских хаток, сплетня эта вызвала довольную ухмылку у одной из обитательниц. Паранька была довольна: соперница позорно бежала. Уж после такого скандала, навряд ли появится в хуторе! А там время пройдет, забудет о ней Егорка. С глаз долой, из сердца вон! — люди не зря придумали поговорку.

* * *

А еще люди говорят, что время лечит. Но можно ли со временем вылечиться от любви? Вопрос этот очень спорный! Ведь в душу к каждому не залезешь, не узнаешь, что там в ней, в душе чужой? Немало людей проносят в себе неразделенную любовь через всю жизнь. Вроде и живут с неплохим человеком, жизнь сложилась, детей вместе вырастили, столько невзгод вместе перенесли… А нет-нет, да и приснится во сне та далекая, или тот далекий… И изменить ничего нельзя, а поди ты, сердце от воспоминаний вдруг забьется тревожно-радостно, а душу опалит теплой грустью о несбывшемся…

Радовалась Паранька исчезновению соперницы. Думала, что если Дашки не будет, то Егор изменится, потянется к ней, к Параньке. И заживут они тогда!.. Не все же Егору мотаться по городам да селам, зарабатывая для батюшки золотые. У того и кубышек скоро не хватит золото таить. А им с Егором пока молодые и пожить надо, порадоваться друг другом. Паранька была уверена, что все изменится. С таким настроением она и ложилась спать. Вот приедет Егор, она поведает ему про непутевую Дашку и тогда…

Егор узнал о Дашином побеге не от своей благоверной. Не удалось порадоваться Паранька впечатлением, которое могла бы произвести на мужа. Другие сообщили ему хуторские новости, едва он через день приехал в деревню. На околице ему повстречалась Феня Авдеева. В руках она несла огромный букет ромашек. Возвращалась с поля, где косили траву на сено. Шла она медленно, помахивая свободной рукой. Разомлевшая от жарко светившего солнышка, от запаха ромашек, она с улыбкой повернулась на стук копыт, приближавшийся сзади. Увидев же, кто сидит на коне, заулыбалась шире, кокетливо приветствуя седока.

— Ты вот, Егор Дмитрич, все в разъездах, да в разъездах, городов, поди, насмотрелся, где тебе до нас до деревенских! — подначила она Егора.

Тот на шутку не отозвался, устало спрыгнул с коня и чтобы немного размять ноги, пошел рядом с Феней.

— Неуж в деревне без меня случилось знамение какое? — озабоченно спросил он.

— Да уж и не знаю, говорить ли тебе? — напустила на себя серьезность и Феня. Но Егор не проявлял нетерпения, молча подстраиваясь под девичий шаг. Обиженная его невниманием, Феня медленно начала:

— На хуторе тут опять суматоха произошла. Ты Дашку Данилову помнишь, поди? — она сделала многозначительную паузу, с торжеством отмечая, что таки задела Егора своим рассказом. У того на щеках заиграли желваки.

— Убежала она от Харитошки своего! — небрежно бросила Феня. Она видела, как меняется взгляд Егора, из синих глаза стали почти черными. Светлые брови сошлись к переносице. В душе Феня порадовалась: пробрало, а то прямо знать ничего не хочет.

«Погоди, посмотрим, как ты закрутишься от следующего сообщения». Феня сделала озабоченное лицо:

— Говорят, он побил ее, Харитон-то. Ну совсем немного, глаз, говорят, заплыл, да рожа красная стала, — зачастила она, видя как Егор поспешно вскакивает на коня и поворачивает на дорогу к хутору.

— Так нет ее в хуторе, нет, — закричала ему вслед Феня. Она еще немного постояла, наслаждаясь произведенным впечатлением. Отомстила все-таки, если не Дашке, то хоть ухажеру ее. Из-за этой Дашки у нее проблемы с Алексеем. Не хочет тот жениться, не быть ей, видно, лавочницей. Не видать легкой жизни. В лавке сидеть, не в поле сено ворошить. Егор скакал в хутор, не разбирая дороги. Как мог Харитон избить Дашу? Как рука у него поднялась? Она ведь такая нежная! Такая худенькая! Ее и можно только обнимать и любоваться ею. Как можно было бить ее по лицу? Ярость кипела в душе Егора. Его Дашу, девчушку, к которой он и подойти-то боялся, избить как любую другую в деревне бабу! Он нахлестывал коня, не замечая, как тот закусил удила и понесся, словно ветер, по степи. Очнулся он только у ручейка. Конь со всего маху влетел в воду, и Егора обдало холодными брызгами. Конь переходил ручей, по грудь погрузившись в воду. Ноги Егора и вся его одежда намокли. Егор понял, что конь, не выбирая дороги, взял левее брода и потому попал в яму. Наконец выбравшись на берег, Егор соскочил с коня.