— Издалека? — поинтересовался Егор.

— Не-е-е, — оживился второй парень, — поднося к губам рюмку.

— Давайте за знакомство, — улыбался Егор, — меня Егором кличут.

— А я Никита, — представился парень, что сидел напротив.

— Вот это да! — улыбнулся Егор, — У меня друг Никита. Мы в Кислянке живем, проездом будете, заходите, — приглашал Егор.

— Ну а ты в Тюменевке будешь, к нам заезжай, там Никиту-забияку спроси, все дом мой покажут.

Краем глаза Егор увидел, как входит купец.

— Ладно, ребята, товарищ мой возвращается, — заторопился Егор к своему столу. Он оставил начатую бутылку за соседним столом. Парни были довольны, новый знакомый свой в доску, не жалко ему пол-литры. Егор как на углях сидел за столом. Он почти не слушал купца. Тюменевка, Тюменевка… Да это же деревня верстах в тридцати от Балашова, — рассуждал про себя Егор. Как же он раньше даже не предположил, что Даша почти рядом. От Кислянки до Тюменевки не вела ни одна дорога, поэтому он даже подумать не мог, что Даша может быть так близко. Ведь, чтобы туда доехать, надо сначала ехать в Балашов, а уж оттуда до Тюменевки. Но ведь по степи, по бездорожью… — пришла нелепая мысль. Конечно по бездорожью! — догадался он. Михаил побоялся ехать по дороге, вдруг кто увидит…

* * *

Купец, наконец засобирался восвояси. Распрощавшись, Егор не находил себе места. Хотелось бежать сейчас же, гнать своего бестолкового коня, быстрее, быстрее. Ведь она совсем рядом! Ночью он будет уже в той Тюменевке! Егор оседлал коня и пустил его во весь опор. Молодой конь несся по дороге, развевая гриву. Эх, хозяин бесшабашный какой, чуть чего ругается, не угодишь ему как ни старайся! Копыта весело постукивали по дороге, оставляя позади немеряные версты. Чем ближе была Тюменевка, тем меньше оставалось решимости у Егора. Что он скажет Даше? Нужен ли он ей? Она повзрослела на целый год. Вдруг разлюбила? Вдруг с его появлением она поймет, что он стал чужим? Решит вернуться к Харитону. Уже при повороте в деревню ему захотелось повернуть назад, пусть все останется как есть. Она не узнает, что он среди ночи был рядом. Был рядом и не повидал ее! Тоска полоснула по сердцу. Пусть будет, что будет! Егор решительно пришпорил коня. Тот, изогнув шею, потанцевал на месте. Опять хозяин не знает, в какую сторону его везти! Егор дернул удила и конь нехотя пошел прямо, ожидая очередного подвоха со стороны хозяина. Видимо, тот дороги не знает. Егор помнил, что тетка Катерины должна жить на краю деревни, у небольшой рощицы. В детстве отец показывал ему, проезжая через деревню, кого он тут знает. Но то было давно, а сейчас к тому же темень глаза-выколи. Он попытался определить, где находится. Лесок шумел на другом конце деревни. Видны были верхушки раскачивающихся деревьев. Егор повернул коня в сторону деревьев. Подъезжая к лесу, он разглядел приземистую избушку в отдальке от деревенской улицы. Стояла себе избушка, огороженная плетневым забором. На заборе горшки глиняные навешаны. Ничего примечательного. Подъезжая, Егор подумал, нет ли в изгороди собак, вроде Валяя да Окаянного, но за забором была тишина. Привязав коня к плетню, Егор открыл невысокие воротца. Подойдя к хате, он постучал тихонько в окно рукояткой кнута. Ожидал он недолго, хозяева спали чутко. Занавеска на окне отодвинулась и женский голос спросил: «кто там?» Этот голос Егор узнал бы среди гула голосов, даже если бы они были похожи. В горле застрял ком и он не мог произнести ни слова.

— Если вы к бабе Клаве, — доносилось от окна, — ее дома нет. На Суховке она. Позвали роды принимать. — занавеска закрыла окно. Проглотив комок, Егор постучал еще раз.

— Открой, Даша, — взволнованно произнес он. Внутри молчали. Видно, Даша не узнала его голоса. Но через мгновение он услышал, как отодвигается в сенях запор. Дверь, скрипнув, отворилась, и на пороге появилась Даша. Она маячила светлым пятном среди мрака ночи. Егор подлетел к порогу. Он готов был прижать ее к себе и целовать, целовать до одурения. Но Даша сделала неопределенное движение и иллюзия растаяла. На пороге стояла Даша, но такая далекая… Она попятилась в сени, и Егор пошел за ней. В избе она дрожащими руками никак не могла поднести зажженную спичку к фитилю лампы. Егор, не выдержав, чиркнул спичкой, поднял повыше фитиль и пламя вскинулось оранжевым отблеском. Даша растерянно теребила накинутую на плечи шаль.

— Здравствуй, Егор, — наконец произнесла она.

— Здравствуй, — тихо произнес Егор. В свете лампы он украдкой разглядывал ее. Это была не прежняя Даша. Хотя она мало чем отличалась от той, какой он помнил ее. Все та же пушистая коса, правда, глаза стали темнее. И теперь они напоминали летнюю траву, привядшую от жаркого солнца. Нижняя губа, отметил Егор, стала полнее, но по-прежнему слегка капризно оттопыривалась. Что-то еще изменилось в Даше. Она, несомненно, похорошела. Появилась в ней какая-то взрослость. Егор заметил, что движения ее стали плавными и сама она как-то округлилась. Опустив глаза, он увидел, как оттопыривается шаль на груди. Егор охватил ее всю ревнивым взглядом. Она стала еще красивее. И ему хотелось смотреть на нее, разглядеть ее всю.

— Ты с дороги, Егор, сейчас соберу на стол, — Даша метнулась к печи. Она подавала на стол творожники в сметане, наливала в кружку взвар, будто делала это всегда. Будто каждый вечер он приходил домой уставший, а она встречала его у порога. Егор умылся под рукомойником. Даша подала ему чистое полотенце. Она стояла и смотрела, как он вытирает лицо, руки. «Как жена» — пронеслось в голове Егора. Он положил полотенце на ее протянутые руки. «Чужая жена» — полоснула сердце мысль. Она по-прежнему была чужая жена. Да, она убежала от мужа, но не убежала от предрассудков. Не могла она принадлежать ему! Чужая жена. О разводе с Харитоном не могло быть и речи. Навряд ли тот захочет отпустить Дашу. Вдруг из горницы послышался детский плач. Егор вопросительно вскинул голову.

— Сын, — улыбнулась Даша и скользнула в горницу. Слышно было, как она уговаривает ребенка. Потом послышалось почмокивание, видно ребенок сосал грудь. Егор молча сидел за столом. Наконец Даша вышла, неся на руках ребенка.

— Познакомься, Егор, — сказала она. Сидящий за столом непонимающе глянул на нее.

— Вот ты дядя непонятливый какой, — ласково произнесла Даша. — А это тоже Егор!

Теплая волна накрыла Егора; не побоялась значит назвать в его честь сына. И пусть ребенок и похож на Харитона, но звать так же как и его! Ребенок смотрел на него темными глазками. Волосы у него тоже были темные. И даже прямым носом он напоминал своего отца.

— Большой, — удивился Егор.

— А то как же! Растем! — радостно сообщила Даша.

Теперь было понятно, отчего не было в хуторе всю зиму бабки Авдотьи. Ребенок задремал и она отнесла его в люльку. Егор отодвинул сковороду: очень вкусно! Даша смотрела на него и сердце ее радостно замирало. Вот он рядом. Сидит и смотрит на нее, как на незнакомку.

— Егор, я очень изменилась?

Егор отрицательно покачал головой:

— Ты такая же, только повзрослела.

Даша смущенно смотрела на него. Им надо было о многом сказать друг другу. Но они молчали. Слова не хотели сплетаться в плавную речь, застревали внутри. Пора было предложить ему укладываться спать. Кроме полатей, на которых спала тетка Клава, она не могла предложить ничего. Егор понял ее смущение:

— Даш, кинь мне на пол рогожку какую-нибудь. Я привык спать где попало.

Даша постелила постель и ушла в горницу. Егор медленно раздевался и думал о Даше. Нельзя было догадаться: рада ли она его появлению? Ее смущение можно было толковать по-всякому, ведь они даже не поговорили. Он не знал, о чем она сейчас думает, лежа в постели в другой комнате. Он не сомневался, что Даша тоже не спит. Захочет ли она хоть на одну ночь соединить с ним свою жизнь? Посмеет ли? Забудет ли о том, что он тоже не свободен? Или всю ночь они так и будут думать друг о друге, а утром он уедет, потому что придет тетка Клава с хутора. Он слышал, как ворочается Даша на своей кровати. Егор подумал, что должен решиться. Ведь он видел, как загорелись ее глаза, когда он вошел в избу. Егор решительно смахнул с себя одеяло. Он быстро вошел в горницу. Даша, услышав шаги, приподнялась на локте.

— Егор, — только и выдохнула она, когда он опустился на край кровати. Ее руки уже тянулись ему навстречу, сердце тяжело ухало в груди, заглушая все разумные мысли. Егор обнимал ее, целовал податливые губы. Одежда летела на пол. Руки Егора жадно скользили по телу Даши. Нежная кожа распаляла желание. Даша обнимала его за шею, гладила его спину, отвечала на его поцелуи. Егор нежно обхватил ладонью ее грудь. Даша замерла от неожиданной ласки. Егор целовал грудь, теребил сосок языком, поднимался выше, целовал шею, волосы, пахнущие чабрецом. Он и не подозревал, как сильно он хотел любви, любить вот эту рыжую, зеленоглазую женщину. Он любил ее каждой клеточкой своего истосковавшегося тела, каждой частичкой своей истосковавшейся души. Он не подозревал, что она так нужна ему, нужна сейчас, иначе сердце не выдержит, разорвется от желания обладать ею.

— Дашка, родная, сладкая моя! — шептал он, не помня себя.

— Егор, я так сильно люблю тебя, — Даша шептала в ответ. Он целовал ее всю с головы до ног, она извиваясь в его руках, целовала его. Порой он не помнил, где находится, как попал сюда. От ее жадных поцелуев и горячих рук сознание уплывало. Не было вокруг никого и ничего. Не было деревни, не было этой избы, не было времени, когда они были не вместе. Были только двое, соединенные в одно целое, и не было силы способной их разъединить. Потом Егор опять целовал ее, но уже более спокойно, поглаживая ее теплое нежное тело. Даша гладила его по груди, рука ее путалась в завитках волос. Егор улыбнулся в темноте, и Даша почувствовала его улыбку. Она приподнялась на локте, заглядывая ему в лицо.

— Ты чего, Егор?

Егор обхватил ее грудь.

— Ты знаешь, Даш, теперь они напоминают поспевшие яблоки.

Даша ухватила его за волосы.

— Ты и это помнишь, Егор? — тот прижал ее к груди:

— Я все помню! И ты прости меня, Даша, прости, что не сбылось у нас.

Даша ладошкой прикрыла ему рот.

— Не надо Егор! Я так рада, что ты здесь! Так рада, что мы сейчас вместе! А дальше пусть будет, как будет! — эта ночь была только для них. К утру притомившаяся Даша откинулась на подушку и задремала. Егор гладил ее растрепавшиеся волосы, пахнувшие таким родным запахом. Даша повернулась, обхватила его за шею и затихла на груди, обняв рукой. Егор боялся шевелиться, чтобы не потревожить ее сон. Предутренние сумерки, напомнили о том, что он здесь гость и скоро надо будет уезжать. Он пошевелился, и Даша тут же вскинулась: утро?

— Да. Мне пора!

Даша молча поднялась с кровати. Егор посмотрел на спящего в люльке ребенка и невесело улыбнулся. Ведь этот ребенок мог быть их с Дашей сыном… Даша, сдерживая слезы, обнимала Егора и не могла оторваться от его груди. Егор гладил ее по голове:

— Даш, давай я приеду за тобой и уедем в город! Нас там никто не знает.

Слезы покатились из глаз Даши:

— Не могу я так, Егор! Ты передай через Луку, чтобы отец приехал, домой я хочу! Не могу больше здесь. Давно бы уехала, да отец говорит, что Харитон пьет там. Боюсь я его!

Сердце Егора сжало тисками. Не уедет Даша с ним в город. Побоится молвы людской, побоится жить одна без родных. Побоится гнева Божьего, при живом-то муже, жить невенчанной с другим. Сам он решился бы на что угодно, только бы с ней. А она…

* * *

Егор ехал степью. Опять цвели лазоревики, расстилаясь без конца и края. На востоке вставало солнце, занимался новый день. Паранька встречала мужа стоя на высоком крыльце. Она, улыбаясь, смотрела, как передавал Егор уздечку работнику, как шел по широкому двору. Но по мере его приближения, улыбка сходила с лица Параньки. Не зря она была дочерью колдуньи. Видно передалось колдовское начало и ей. Душа почуяла неладное, сердце рванулось из груди. А может, просто любила она Егора и сердцем и душой? Вот и подтолкнула душа любящее сердце. А оно сбой дало, замерло, ноги подкосились у Параньки. Егор хоть и видел, как побледнела жена, как покачнулась, навстречу не поспешил. Привык он к таким выкрутасам. А напрасно. Сейчас Параньке и вправду было худо. Она поглядела на подошедшего мужа, и ее предчувствие подтвердилось. Синие глаза смотрели на нее словно две ледышки, словно чужие они стали. Паранька поняла, что произошло непоправимое. И нельзя уже ничего исправить. Она отвернулась от Егора и вбежала в избу. Оттуда послышались ее крики. Вошедший вслед за ней Егор увидел, как рвет она волосы на голове, заламывает руки. Но такое бывало часто и порядком надоело ему. Он сел на стул с гнутой спинкой и глядя мимо Параньки произнес:

— Не могу я так больше, Параша, не мила ты мне, я и не скрывал никогда…