— И ты тоже?

— Мне там ловить нечего. Парень я практичный, за Парашкой ухаживать буду, за ней мельницу отдадут. А эту видал, как сторожат — кобели одни чего стоят, — ухмыльнулся Никита. От слов друга на душе у Егора стало спокойнее, значит Даша просто стеснялась своих братьев. Будет опять вечер и опять он улучит момент, чтобы оказаться рядом с ней.

Глава 5

— Всю ночь гуляют, потом спят до обеда, — Катерина, стоя у печи, ворчала на детей, поздно пришедших ночью из деревни. — Вон кизяк некому принести, — возмущалась она.

— Давай лоханку, пусть дети поспят, — перебил ее дед Василий. Он набросил на плечи старый кожушок и вышел в сени. Но успокоить Катерину было не так-то просто. И хоть утро было ранее, можно детям и поспать, она продолжала сердито ворчать, пока Даша не выглянула из боковушки. — Мамань, давай помогу у печи, — предложила она.

Но та, видимо, спустила утром на пол другую ногу, нежели обычно и, по этому поводу, была настроена воинственно. Делая вид, что не слышит Дашу, она продолжала: «ты посмотри не метено в хате до сих пор, вдруг кого лихоманка занесет — позору не оберешься». И хоть в хате на полу не было и соринки, Даша взяла в руки веник и принялась мести пол. Но настроение матери было испорчено окончательно, когда она обнаружила, что спичек, постоянно лежавших наверху в одной из не слишком прогреваемых гарнушек, не оказалось на месте. Она поводила рукой поглубже, но так и не нащупав спичек, взбеленилась:

— Все на цигарки извел, ведь сколько раз было говорено, чтобы не трогал!..

Даша, предчувствуя бурю, попыталась незаметно проскользнуть в свою боковушку. Но Катерина, заметив ее движение, повысила голос:

— Ну-ка, защитница отцова, собирайся в деревню. Да не говори мне, что мороз на улице. Спичек вон надо, сахара купи, да соли. Опять же конфет да пряников: Рождество скоро, будут христославить; чем угостишь? И не проси, чтобы лошадь запрягали: по ночам вас носит и ног не жалко, так что — поспешай. Даша была рада отлучке из дома. Ведь теперь целый день вся семья будет ходить бочком, да молчком, а все потому, что мать встала не с той ноги. Даша, радуясь в душе, что не надо будет целый день слушать недовольное ворчание, поспешно одевалась. Сунув ноги в валенки и на ходу застегивая шубейку, она выбежала за порог, прихватив холстинную сумку. Опасаясь, что мать вспомнит о завтраке, она ускорила шаги, чтобы не возвращаться. Но та, увлеченная своими речами, не подумала, что отправила дочь голодной. Даша радостно шла по проторенной дорожке. Она надеялась увидеть Егора в деревне. Вдруг ему тоже надо будет в лавку? Не замечая щиплющего щеки мороза, не глядя на окружающую ее бесконечную белую равнину, в мечтах она добралась до деревни. Из труб вился белесый дым и висел над крышами, долго не рассеиваясь в морозном воздухе. В сараях слышались покрикивания хозяев, управляющих скотину. Кто-то очищал от снега проходы около домов, накидывая и без того высоченные сугробы. На улице изредка встречались сельчане. Некоторые, пряча усмешку в усах, здоровались с Дашей, качали головами понимая, что девчонка не по своей воле так рано пришла в деревню. Даша решила сначала зайти к подруге.

Вся семья сидела за поздним завтраком. Даша смутилась: я как всегда вовремя!

— Лапушка! Проходи, проходи, садись с нами, — ласково приглашала ее мать подруги, — мы припозднились сегодня. Она подвинулась на лавке, уступая место. Ели кислые блины, обмакивая их в заквашенное молоко, не особенно заботясь о наступившем посте. Даша уселась рядом с подругой и, впервые за утро, свободно перевела дух.

Кирюха, Глашкин брат, поддел девушку:

— Что, Дашка, мать из дома выгнала? В такую рань в деревню приперлась?

Ни для кого не был секретом характер Катерины.

— Да нет, я сама. Перед Рождеством надо купить гостинцы, — улыбнулась Даша.

— С подружкой повидаться тоже надо, — поддержала ее Шура.

Глашка многозначительно подмигнула Даше, вылезая из-за стола. Та, извинившись, последовала за ней. Они отправились в пустую горницу. Глашка нетерпеливо схватила подругу за руку: давай рассказывай, целовались вчера?

По лицу Даши расплылся яркий румянец.

— Один раз только.

— Ну и что? — любопытству подруги не было предела.

— Ничего! Братья начали кричать, — обиженно сказала Даша, — я ничего и не поняла. Любит он меня или нет?

Глашка расхохоталась: эх ты! Маленькая еще понимать!

— А ты знаешь, Дашка, — девушка посерьезнела и заговорщицки глянула на подругу, — надо погадать под Рождество! Говорят из спичек надо сложить колодец под подушкой. А как засыпать будешь, скажи: суженый, ряженый, приди ко мне наряженный водицы испить. Придет к тебе князь богатый высокий усатый, — Глашка поднялась на носках, приложила пальцы к верхней губе, пытаясь убедительнее показать воображаемого князя. Даша, глядя на нее, не смогла сдержать улыбки.

— Вот увидишь! Кто явится — за того и замуж! — убеждала неугомонная Глашка. — Вон Улька Орлова рассказывала, что приснился ей Степан. За него и вышла. Эх! Хоть бы мне приснился богатый, высокий, усатый! — мечтательно произнесла Глашка.

— Ой, уморила! — смеялась Даша, — в нашей деревне усатые — только старики пузатые! Да и те не особо богатые.

— Не скажи! — не унималась Глашка, — у стариков, поди, сыновья есть! А старики не вечные. Вон Алешка-лавочник, чем не жених — высокий, симпатичный!

— Наум на погост не спешит! — перебила ее Даша.

— Так и Алешка мне не нужон! — махнула рукой Глашка, — в лавке сидеть! Скукота! Мне бы такого, чтоб веселый был, шебутной.

— Так то Никита! — воскликнула Даша, — он тебе нравится?

— Ой не знаю, не знаю! — жеманилась Глашка, — боюсь по бабам бегать будет. Не по мне такая жисть!

— Тебя не разберешь! — покачала головой Даша, — чтоб веселый да дома сидел? Ты где такое видела? За веселыми девки сами табуном ходят.

— Не говори, подруженька! — притворно пригорюнилась Глашка, — веселый да шебутной — все равно, что чужой.

Не удержавшись, они рассмеялись.

— Мать ругает меня, что не умею в парнях разбираться. Говорит, работящего надо, да спокойного. А что с таким делать? Со скуки помру, — не унималась Глашка.

Они еще долго шептались, смеялись, обсуждая парней да девчат. Глашка припомнила, как вчера вечером металась Паранька. «Поди, Егора искала» — мстительно предположила она. Подняв юбку, Глашка показала, как Паранька бегает, заглядывая во все углы. Дашу забавляли кривлянья подруги. Наговорившись, Даша покинула гостеприимный дом и поспешила в лавку. Настроение было приподнятое.

Подходя к соседней улице, она услышала шум около дома одинокой Фроськи — «зазнобы». Потихоньку к дому собирался любопытствующий народ. В покосившуюся дверь отчаянно барабанил Толька Кочетков.

— Выходи! — орал он, — выходи, отец! Знаю, что ты у нее! — Толька перестал барабанить, прислушиваясь к звукам в доме. За дверью затаились и на провокацию не ответили.

— Ну, держись! — Толька разбежался и ударил плечом в дверь. Дверь, тяжко заскрипев, подалась, но натиск выдержала.

— Давай, Толян! Вышибай! — поддержали его мужики.

— Дверь только позавчера на место навесили, — сочувственно произнесла Нинка Чернышова.

— На кой? — равнодушно спросил Степан Кривенцев, — все равно выбьют.

Толька разбежался еще раз. В это время с другой стороны хаты, из распахнувшегося окна вылетел овчинный тулуп, вслед за ним сиганул щупленький мужичонка.

Толька оставил попытки выбить дверь, как только понял, что его провели. Он выхватил дрын из шаткого плетня и помчался за мужичонкой. Обособлено стоящие мужики созерцали потеху с усмешками. Бабы осуждающе качали головами: кобели, вы, кобели!

— Эх, Иван! До седых мудей дожил, а все по бабам! — громко возмущалась Верка Корнеева.

— Не говори! — поддержала ее Нинка Чернышова, — Анна всю жизнь терпит такую свистопляску. Внуки уже есть, а он все туда же! — она горестно покачала головой. В суматохе никто не заметил подошедшую Анну, жену блудливого Ивана. Она давно знала о похождениях мужа и прямиком направилась к дверям Фроськиного дома.

— Отвори! Шалава гулящая! — застучала она кулаком в дверь.

Дверь резко открылась. Анна едва не упала через порог. Фроська сразу пошла в наступление. Руками она ухватила Анну за платок и втащила в сени. Оттуда послышались вопли обеих женщин. Неизвестно, в чью пользу окончилась бы потасовка, если бы не вмешались сочувствующие бабы. На помощь Анне кинулась Любка Орлова. Вместе они выволокли упирающуюся Фроську. Анна, повалила ее в снег и упав рядом колотила ненавистную соперницу здоровенным кулаком. Разъяренная Любка ухватила Фроську за валенок, но та что есть мочи брыкнула ногой, и Любка повалилась рядом. Бабы таскали друг дружку за волосы, не разбирая, рвали одежду. Верка кинулась разнимать. Нинка Чернышова бегала вокруг баб и кричала: «Шалава ты, гулящая! Что ж ты без разбору со всеми?»

— Так они просють! — вопила Фроська, отбиваясь от баб.

— А-а-х, про-о-сють!.. — хором заголосили бабы.

Даша, став невольной свидетельницей, с недоумением созерцала происходящее. Наконец, решившись, она бросилась в кучу, крича: «Тетка Люба! Теть Вера! Вы же убьете ее!»

Наблюдавшие мужики тут же оттеснили ее: «Не вмешивайся, девка! Дай до конца досмотреть представлению! Чай не впервой!»

И правда, бабий гнев поостыл, и помолотив друг дружку еще немного уже без прежнего пыла, они, уставшие и довольные, поднимались со снега. Оценив ущерб, начали приводить себя в порядок.

— Прям — теянтер! — Верка заправляла под платок выбившиеся волосы, — в город ездить не надо.

— Ладно, бабы! Айда по домам! — скомандовала Любка. Она плюнула в сторону Фроськи и первая покинула поле боя. Даша, успокоившись и решив, что для Фроськи опасность миновала, направилась в лавку.

Алексей скучал за прилавком, перекидывая костяшки на счетах. Но, увидев вошедшую Дашу, вскочил с табуретки и кинулся ей навстречу:

— Дарья Михайловна, — он учтиво подставил Даше руку, — наконец-то заглянули к нам, думал уж: не дождусь! Что же вы так долго не заходили?

— А то не знаете, Алексей Наумыч, — Даша, все еще возбужденная, в тон ему разыгрывала из себя знатную купчиху. — Метель дороги перемела, не выбраться было с хутора. Вы мне соли, да сахара фунт отвесьте, пряников, да леденцов не забудьте. А самое главное — спичек, — вспомнила Даша.

Алексей бросился исполнять ее просьбу. Он, чуть ли не бегом, сновал между полками, не сводя глаз с Даши. Наконец, сумка была наполнена. Появившийся Наум, хозяин лавки, оттер сына в сторону: сам рассчитаю. Он перекидывал костяшки на счетах, не доверяя сыну деньги. Тот, надувшись, стоял рядом. Наум назвал сумму, и Даша протянула зажатые в кулачке деньги.

— Ты газеты передай деду, — Наум подал ей сверток, перевязанный бечевкой, — пусть просвящается.

Даша взяла тяжелую сумку и направилась к двери.

— Эх, расцвела девка, — ухмыльнулся ей вслед Наум, — кому-то достанется такой первоцвет?

Стоявший за спиной отца Алексей тоже не сводил глаз с Даши, и кривая улыбка ломала его губы: уж он то не упустит своего. Во внешности девушки и правда произошли изменения: походка стала плавной, а глаза светились тайной, придавая ее лицу еще больше красоты. Даша вдруг как-то враз повзрослела. Выйдя из лавки, она направилась на край деревни. Девушка знала, что Маришка теперь ждет ее с нетерпением. Ей тоже хотелось поделиться своим секретом. Маришка должна знать, ведь она как родная для Даши. Подружка, как всегда, в хате была одна. Она вся подалась в своем ящике навстречу Даше. Та вынимала из своей сумки розовые пряники, в лохматых обертках конфеты и сыпала их в Маришкины костлявые растопыренные пальцы. Маришка весело смеялась, радуясь неожиданным подаркам. Удовлетворенная, она уложила их около себя, и вопросительно посмотрела на Дашу. Даша сняла шубку и присела на табуретку рядом с ящиком:

— Смотри, как я придумала, правда похожи на лазоревики? — она показывала связанные кружева, — А вот эти, как снежинки, правда? — Марина радостно кивала головой. Она подняла большой палец, что означало высшую степень одобрения. Но радостный вид Даши насторожил ее. Выражение лица поменялось, в глазах опять читался вопрос.

Даша понимала каждый Маринкин взгляд. Она улыбнулась: сейчас расскажу! Многозначительно помолчав, решилась.

— Я влюбилась! — объявила она.

Маришка испуганно вздрогнула. Теперь глаза излучали беспокойное сомнение: как такое возможно? Кто он? Не бросит ли Даша ее, Маринку?

— Он очень хороший, — радовалась Даша и добавила шепотом, — мы вчера целовались.

Маришка тревожно смотрела на подружку. Слезы стояли в ее глазах. Она больше не хотела разговаривать. Даша успокаивала ее: я к тебе всегда приходить буду, Мариша, я вас обоих так люблю! Так люблю! Но Маришка была безутешна. Слезы так и катились из ее запавших глаз. Она отвернулась от Даши. Несмотря на уговоры и обещания, так и не захотела попрощаться. Расстроенная Даша покинула избу подруги. Тяжелая сумка оттягивала вниз руку всю обратную дорогу. Да и на дороге все чаще попадались неприметные кочки. На околице деревни Даше попался навстречу местный дурачок, Миша Кислянский. Никто не помнил его фамилии. Прозвище получил он по названию деревни. Как всегда, одет он был в замызганную казачью форму. На голове красовалась неизменная фуражка, которую он не снимал ни зимой, ни летом. Все деревенские дети побаивались дурочка, хоть и был он всегда спокойный, с неизменной улыбочкой на глупом лице. Но стоило ребятишкам подразнить его: «Миша-дурачок, Миша-дурачок», как хватал он все, что попадало под руки, и без разбору швырял в ребятишек. Даша, помня его еще с незапамятных времен своего босоногого детства, тоже побаивалась и при случае обходила стороной. А тут Миша шагал, не уступая дороги. Даша посторонилась, пропуская его. Но Миша не собирался проходить мимо. Он остановился и вполне осмысленным взглядом окинул Дашу.