В первую субботу после возвращения отца мама вернулась с рынка и на кухне распаковала большой сверток из зеленых листьев папайи. Внутри был ярко-красный кусок мяса крокодила.

— Хорошо помогает для лечения ран, — сказала она. — Он такой больной, что ему нужно много есть, чтобы восстановить силы.

Она приготовила мясо с какими-то травами. Я наблюдала, как она с ложечки кормит отца красновато-коричневым бульоном. Много дней подряд она возвращалась домой со свертками из листьев папайи и готовила ярко-красное мясо, которое доставала из этих свертков.

Днем и ночью мама сидела возле кровати отца. Иногда она ругала его, а иногда пела песни, которые я никогда раньше не слышала. Может быть, она все-таки любила его? Может быть, она только с виду была такой колючей. Я и сейчас вижу, как ее невысокая фигура сидит возле постели отца в вечерней мгле. Помню, как, застыв в дверном проеме и с благоговением слушая эти песни, о существовании которых я даже и не подозревала, я подумала о том, что мама похожа на океан. Она всегда была такой загадочной, что, наверное, я так никогда и не смогу ее узнать до конца. Мне хотелось стать ручейком, переходящим в реку, который когда-нибудь вольется в этот океан.

В один из дней отец неожиданно сел на кровати и попросил банан.

Мы все вместе собрались вокруг него и с радостью смотрели, как он самостоятельно ел банан.

Наш отец был настоящим героем. Он нам только слабо улыбнулся. Затем попросил Лакшмнана принести особенный брусок из дерева, который отец хранил много лет. Потом он начал вырезать из него маску. Медленно, очень медленно стало вырисовываться прекрасное лицо маски с изогнутыми бровями и полными чувственными губами. Приятно улыбающаяся маска лежала возле кровати, и отец часто смотрел на нее. А потом однажды ночью мы проснулись от громкого стука и гневного голоса. Мы побежали в комнату отца. Он стоял посреди комнаты, держа в руках большую деревянную мамину колотушку. Маска была разбита вдребезги, а ее куски валялись по всей комнате. Несколько секунд отец смотрел на нас невидящим взглядом, а потом упал на пол и разрыдался.

На следующий день я стояла у двери и смотрела, как он ест суп из аллигатора. Отец позвал меня и похлопал по руке. Я села на кровать и положила голову ему на живот. Он начал рассказывать мне историю своих злоключений. Каждое слово огнем выжигалось у меня в памяти. В конце концов, он выбрал именно меня, чтобы рассказать свою невероятную историю. После этого отец начал быстро поправляться и вскоре уже сам ходил по двору. Очень быстро он стал забывать детали того, что с ним случилось, но в моей памяти они остались навсегда. По прошествии многих лет отец помнил только маску и улыбку Смерти, которая играла с ним в странные игры.

Чтобы мои ноги стали более сильными, мама попросила Мохини водить меня в рощу рядом с нашим домом, вдоль ручья и иногда даже до китайского кладбища на другой стороне большой дороги. Взявшись за руки, мы шли — моя сестра, шумно ступающая впереди в своих смехотворно неудобных, красных деревянных сабо, которые так любили китайские женщины в те дни, и я в своих крепких ботинках, за которые мама заплатила хорошие деньги. На одной из таких прогулок взгляд моей сестры привлек яркий блеск какого-то синего предмета в плавно текущей воде. Она вошла в воду прямо в красных башмаках и в одежде и вернулась с сияющими глазами и потрясающим синим кристаллом, зажатым в руке. Это было началом самого счастливого времени в моей жизни, когда земля стала кристальным источником бесконечного изобилия. Мы находили камни ошеломляющей красоты повсюду — в грязи, на обочине, под домами, на берегах реки, когда мама ходила покупать рыбу, и у скал рядом с рынком. Мы их тщательно чистили и один раз в неделю носили профессору Рао.

Профессор Рао, утонченный человек с волосами чисто белого цвета и учитель индийской истории, был знакомым отца, геммологом, специалистом по камням. Он показывал нам пожелтевшие печатные рукописи, важные бумаги, которые он написал для Геммологического Общества Лондона. Его сын, которым профессор очень гордился, изучал медицину в Англии. При любой возможности профессор Рао преданно посылал своему сыну грозди незрелых зеленых бананов через друзей и знакомых. Он часто читал нам письма от молодого веселого парня, в которых тот благодарил отца за прекрасные спелые бананы. Желтые плоды приводили молодого человека в восторг.

Именно профессор Рао научил нас носить с собой кусок кремня в кармане. Когда мы находили камень, сначала били по нему кремнем, и если камень поддавался, это означало, что его можно отполировать до блеска грубым сукном. Таким образом мы с Мохини заполнили почти до краев старый деревянный упаковочный ящик красиво отполированными разноцветными камнями. В моих детских глазах закрытый ящик под домом походил на самое настоящее сокровище, равное по ценности даже профессиональной коллекции камней, кристаллов, окаменелостей и самоцветов профессора Рао.

Равное его распиленным и полированным полусекциям жеод, скромных каменных яиц, толстые внешние стенки которых были покрыты причудливыми рисунками, образовавшимися из-за быстрого охлаждения, а великолепные полости заполнены кристаллами глубокого фиолетового цвета. Равное даже его трехфутовой аметистовой пещере, в которую легко поместится вся моя голова. Равное, я был уверен, его необыкновенно большому лингаму из черного турмалина, имеющему форму фаллоса, который считается у индусов символом бога Шивы. И равное, как я думал, куску янтаря с пойманным в ловушку насекомым внутри. Я не забыл принять во внимание отвратительный драматический фактор предсмертной борьбы насекомого.

Я лежал на ковре из зеленых и желтых листьев в нашем саду за домом, не завидуя его раковинам морских ушек и коралловым деревьям с драгоценными четками. Но теперь, когда я смотрю на содержимое нашего ящика, мне хочется плакать. Все, что я вижу, — это поле, полное пыльных камней. Грустное напоминание невинного, счастливого времени, когда можно было проводить часы напролет, тщательно полируя камни, чтобы обнаружить скрытые в них включения. Время, столь же мимолетное и неповторимое, как крылья бабочки, когда камни невероятного лазурно-синего, как самый глубокий топаз, и приятного розового цвета лежали в моей ладони.

Каждую неделю мы оставляли наши шлепанцы перед домом профессора Рао и поднимались по короткой лестнице в его пещеру Аладдина. На пороге он приветствовал нас в своей белой набедренной повязке — дхоти. Его руки смыкались подобно бутону лотоса в самой благородной форме приветствия, глаза говорили о тысяче добродетелей и на высоком лбу был отпечаток ступни бога, святой прах в форме буквы U.

— Входите, входите, — предлагает он нам, довольный появлением своих слушателей.

Внутри его прохладного дома мы разжимали свои крепко сжатые кулаки и предлагали еще теплые камни на рассмотрение Рао. С серьезным видом профессор брал наши камни пинцетом и разглядывал их один за другим через ручную лупу. И хотя мы с Мохини наверняка чаще всего приносили барахло, профессор Рао клал наши камни с большой осторожностью в специальный лоток, прежде чем отнести их в другую комнату, где в темных бутылках хранились яды, которые он использовал для определения минералов и камней. Он выносил бутылки, интригующе помеченные скрещенными костями и черепами и специально купленные у заграничных торговцев, и аккуратно помещал по капле бесцветной жидкости на принесенные нами камни. Мы смотрели не мигая. И достаточно часто при этом в течение нескольких чарующих мгновений наши камни шипели, дымились и покрывались пятнами или вспыхивали самыми яркими цветами.

После этого его жена, угрюмая женщина, давала нам очень сладкий чай и превосходный мраморный пирог. На кухне она слушала фривольные тамильские любовные песни, нов гостиной профессора Рао могла звучать только строгая классическая музыка Сиагараджа. Пока мы уминали тонко нарезанный пирог, профессор открывал серебряную коробку с маленькими отделениями для листьев бетеля, гашеной извести, ореха ареки, кокосового ореха, кардамона, гвоздики, анисовых семян и шафрана. Невероятным способом и очень изящно он зажимал точные количества каждого компонента своими длинными, как у пианиста, пальцами, вкладывал в ярко-зеленый лист, свернутый в форму конуса, и закалывал его единственной гвоздикой.

С листом бетеля во рту он брал нас с собой в путешествия, показывая нам то пузырящуюся магму за сотни миль под нашими ногами, то подземные пещеры, где уже миллионы лет лежат алмазы. Его мягкий голос плавно переносил нас в огромные залы, украшенные зеленым мрамором из Спарты, желтым мрамором из Намибии и фресками Мелигера и Аптимена и в которых на высоких стенах висели масляные лампы и венки душистых листьев и фиалок. Там профессор Рао укажет на хозяина — римлянина, который специально собрал такие экзотические яства просто потому, что они редки и дороги, а этот римлянин — богатый гурман. Рабы расставляют на длинных банкетных столах серебряные блюда с певчими птицами, попугаями, голубями, фламинго, морскими ежами, морскими свинками, языками жаворонков, матками бесплодных свиней, копытами верблюдов, гребешками петушков, тушеным козленком, жареными устрицами и дроздами в яичном желтке.

— Смотрите, — говорит профессор Рао, — они едят руками. Точно так же, как и мы.

Изумленные, мы смотрим, как музыканты, поэты, пожиратели огня и танцующие девушки проходят и проходят, пока, Наконец, не заканчивается второй круг, и гордый хозяин поднимает инкрустированный аметистом кубок, крича: «Пусть начнется пир!» После этих слов рабы опускают в серебряный кубок каждого гостя кусочек аметиста, название которого с греческого переводится как «неотравленный».

Именно благодаря рассказам профессора Рао мы увидели, как придворные евнухи древних китайских династий уделяют равное внимание как постоянному поиску молодых девочек в качестве наложниц, так и приготовлению пищи для императора в нефритовой посуде, чтобы поддерживать в прекрасном состоянии силу хозяина.

После пирога и чудесных рассказов мы следовали за профессором к его стеклянному ящику. Он отодвигал дверцы, и другой мир открывался перед нашими глазами.

— Так, давайте посмотрим. Я уже показывал вам моего каменного краба? — спрашивает он, кладя в детские руки достаточно тяжелого окаменелого краба, который, однако, сохранился очень хорошо. Одно за другим появлялись все сокровища из его стеклянного ящика, чтобы предстать перед нами. С любопытством наши пальцы ощупывали окаменевшее дерево, кусочки черного янтаря и четки, сделанные из слез Шивы, коричневато-красные бусы. Мы восхищались светло-желтым панцирем черепахи и бивнем ископаемого мамонта или необработанным клыком гиппопотама и моржа, аккуратно рассматривали круглые черные камни, которые были расколоты, как орехи, чтобы можно было добыть из их черного содержимого окаменелости аммонита — вымершего головоногого моллюска, свернувшегося и закрытого, как какой-то клад. Профессор нашел их на склонах Гималаев.

— Там не было цепи гор, пока Индия не оторвалась от огромного континента Гондвана и столкнулась с Тибетом, все выше и выше поднимая дно океана, — сказал он, отвечая на мой вопрос, как оказались морские аммониты так высоко в горах.

Для меня, однако, самым выдающимся в коллекции кристаллов профессора Рао всегда был хрустальный череп индейцев чероки. Профессор Рао сказал нам, что индейцы чероки верили, что их черепа поют и говорят, и регулярно мыли их кровью оленей перед использованием как средства для исцеления или в качестве прорицателя. Это была весьма красивая вещь с цветными призмами глубоко внутри. В отдельных случаях, когда свет в черепе тускнел, профессор зарывал его в землю или оставлял на открытом месте во время грозы или полнолуния.

Во время каждого нашего посещения Рао вкладывал один из кристаллов нам в правую руку и велел сверху легко положить на него левую руку.