Все решительно переменилось с приходом японских оккупантов. Накануне вечером девочки внезапно превратились в мальчиков, а девочки старшего возраста просто бесследно исчезли. Отец потерял работу, у Измаила не стало отца. Брат Ах Кау, который входил в Малайскую Коммунистическую партию, ушел с корцами, как их называли, чтобы жить в каком-то лагере под названием Плантация Шесть около Сунгаи Лембинг, где их основные силы устраивали небольшие засады японским патрулям.

Японцы не тратили времени впустую, а стали насаждать свою культуру, заставляя местное население соблюдать свои традиции, этику и совершенно чуждый нам стиль жизни. Заставляя нас стоять смирно и петь их государственный гимн каждый день перед утренней зарядкой или принуждая детей изучать японский язык, будто они могли вселить в нас любовь к их уродливому флагу (который мы прозвали грязной гигиенической женской прокладкой) или к их императору. Совершенно удивительным для нас было, как же они не понимают, что мы низко склоняемся при виде японской формы на улице не с уважением, а от страха получить удар по лицу. Каждый день по дороге в школу мы проходили мимо сторожевого охранника, который внимательно следил за нами. На его никогда не улыбающемся лице всегда была высокомерная гримаса. Ничто не доставляло им такого удовольствия, как наказать того, кто недостаточно хорошо кланялся перед символом императора. Да здравствует император! По улицам ездили автобусы с солдатами, которые стояли на крыше и разбрасывали пропагандистские листовки.

Скрываясь позади мусорных ящиков, мы больше не слышали праздную болтовню проституток, а только пугающий глухой стук ног задыхающихся людей, скрывающихся от погони средь бела дня в самых ужасных трущобах города.

Несколько раз, будучи в школе, мы слышали гул низко пролетающих самолетов. Включались сирены, мы бросались на пол и лежали так до тех пор, пока сирены не отключались и снова не загорался свет. Однажды я увидел, как корову разорвало бомбой. Я помню ее стеклянные вытаращенные глаза и огромный кусок мяса, оторванный от ее тела. Мы зажали пальцами носы и очень близко подошли к ней. Огромная рваная рана полностью открывала ее внутренности. Над нами загудел самолет, Измаила вырвало прямо возле коровы, а мы все замерли при виде всего этого.

Есть события, которые остаются в потайных уголках памяти навсегда. Одним из таких моментов был разговор с Раджем. Он в первый раз заговорил со мной. Однажды в ярком солнечном свете черная тень упала на меня. Я поднял голову: Радж смотрел на меня, неуклюже сидевшего на земле и рассматривающего содранные колени и кровоточащие ладони. Он загораживал солнце и напоминал какого-то воина высшей расы. С его больших прямых пальцев капала желтая жидкость. Он стал на колени возле меня, смазал этой волшебной жидкостью мои сбитые колени и руки, и ноющая боль исчезла. Он помог мне встать.

— Ты живешь в доме номер три, так ведь?

Я никогда не слышал, чтобы Радж говорил с кем-то. Его голос был низким, но мягким. Я кивнул смущенно, не в состоянии что-либо сказать. Это был тот парень, который бесстрашно плавал в реке на другой стороне города, где водились кровожадные аллигаторы с огромными пастями, сверкающими зубами цвета слоновой кости. Во время сезона засухи, когда река становилась коричневой и грязь засыхала на его коже, засохший узор из грязи на коже Раджа, когда он шел домой, напоминал кожу змеи.

Он медленно улыбнулся. Я не переставал думать, что он был дик, дик подобно черным кобрам, которых он приручал и заставлял танцевать. Если бы вы посмотрели ему в глаза, они бы показались вам всего лишь холодными зеркалами, но если бы вы смогли заглянуть в них поглубже, то заметили бы, что там горят древние костры. Я думал, что заглянул в них достаточно глубоко. Мне показалось, что я увидел в них все, что только можно было увидеть. И сейчас сожалею, что не вглядывался в них пристальнее. То, что другие толковали как мощную разрушительную силу, подобную огромному всепожирающему костру, мне показалось маленьким теплым дружественным огоньком. Подобно тому, как река хочет стать водопадом, я хотел стать частью его опасного мира. Захватывающего мира, где была волшебная иллюзия, созданная черными змеями в траве. Радж был черным магом и именно тем человеком, которому я стремился подражать.

Я спросил его однажды:

— Змеи кусают заклинателя змей?

— Да, — ответил он. — Но только тогда, когда он хочет быть укушенным.

Мне нравилось смотреть, как и что Радж ест. Он ел, как волк; ссутулив плечи, с жестким блеском подозрения в глазах, острыми зубами вгрызаясь в пищу. Скоро, к ужасу моей матери, я начал есть как он. К моему сожалению, у нее совершенно не было чувства юмора. Как только я приходил домой из школы, я с жадностью набрасывался на еду и мчался к дому заклинателя змей. Радж никогда не ходил в школу и никогда не хотел туда ходить. Он был совершенно диким. Казалось, в нем не было никаких человеческих чувств, кроме запретной и тайной любви к моей сестре. То, что он был влюблен до безумия, было очевидно. Он проводил часы, подобно ядовитым змеям, которых он зачаровывал, тихо ползая на животе в кустарнике на задней части нашего двора, в надежде увидеть Мохини. Он страстно тосковал по ней, и ему было все интересно: что она ест, что делала, что она сказала, когда она спит, что ее рассмешило, какой ее любимый цвет… И в моем лице он видел человека, который мог дать ему всю эту информацию. Каждое произнесенное мною слово он ловил с такой жадностью, что чем больше я рассказывал, тем сильнее становилась его любовь. Легкая улыбка озаряла его грубое лицо, выражение которого при этом становилось мягче у меня на глазах, подобно тому, как становились мягкими горящие свечи, которые делала его мать и жгла у них в доме. Прямые бронзовые волосы немного нависали ему на темные глаза. Радж не умел читать или писать и носил лохмотья, но в его душе бурлила путающая страсть.

Я был молод и совершенно ничего не понимал в истинной любви. Для меня его страсть, его любовь были не более чем отличным шансом стать ближе к нему. Я не видел никакого вреда в моем поддабривании, что, как я думал, было как бы проявлением нежности к моей сестре. Единственное, что я мог заметить, это то, что мои шансы возросли. Судьба, как я думал, предоставила мне необычайную возможность руководить Раджем. Где-то в глубине своего сознания я точно знал, что брак между Мохини и моим героем в лохмотьях совершенно невозможен, но тогда, будучи ребенком, я не мог знать, что любовь может быть настолько опасной. Я понятия не имел, что она может убить.

С появлением Раджа моя жизнь стала интересной, и ежедневное тяжелое, однообразное существование и скука японской оккупации исчезли. Этот парень что-то перевернул во мне, изменив ход моего детства. Сидя на бревнах под высоким заросшим мхом деревом — мелией, мы рассказывали друг другу истории. Радж наклонялся вперед и внимательно меня слушал, а затем, в свою очередь, рассказывал мне свою историю. И его истории были совершенно необыкновенными. Африканские истории: то о старике с курчавыми волосами, внезапно появившемся у двери колдуна: «Я пришел, чтобы съесть черного козла», то о старухе, которая могла бросить песок в глаза, то о цыплятах, которые забирали на себя злых духов, живущих в человеке.

«Снимите свои ботинки, вы оскверняете святые места!»

Я пристально смотрел на Раджа, пораженный магической силой незнакомого мне языка. В течение многих часов я сидел босиком, глядя в его пылающие глаза, слушая его глубокий, убаюкивающий голос. В тяжелом воздухе полуденного зноя вдруг возникали ужасные духи, которые были такими огромными, что их головы скрывались за облаками, а в другой раз он, все так же мягко улыбаясь, рисовал перед моими глазами мир, в котором богомол в глиняном горшке мог превратиться в красивую маленькую девочку. Иногда я закрывал глаза, и его голос создавал в моем воображении черные силуэты, врывающиеся в горячий африканский зной или в синий полуночный свет среди серебряных деревьев. Я смотрел на его пыльные босые ноги, и когда мои глаза закрывались, мне казалось, я вижу много свирепых лиц, одновременно наклоняющихся к деревянному корыту и жадно пьющих молоко, красное от крови быков. С его красновато-коричневых губ срывались фразы, делавшие меня свидетелем публичного обрезания и странного обряда посвящения, где достигшие полового созревания девственницы и молодые люди танцевали, кружа все быстрее и быстрее вокруг оранжевого колдовского костра, пока их души не покидали их собственные тела, чтобы наблюдать за совокуплениями.

Как пустой сундук, который постепенно стал заполняться вещами, принадлежавшими разным людям, я с удовольствием собирал и хранил в себе все эти древние истории о львах, которые превратились в мужчин, священных змеях, выпущенных с мыслью о больном, чтобы они облизали его раны и залечили их, о Мусакалале — говорящем черепе, но самой любимой всегда была история про львов Чибинди. Как хочется мне снова ощутить запах того моего детства, аромат, который я уже забыл…

Много лет назад, под мелией — деревом, которое давно уже срубили, а на его месте построили большую международную гостиницу с плавательным бассейном, ресторанами и ночным клубом с привилегированными проститутками возле бара, вот именно здесь стоял Радж, как Чибинди Великий, охотник, волшебная песня которого могла приручить диких львов.

«Siinyaama, Oomu kuli masoonso, Siinyama». — «О вы, которые едят сырое мясо, в моей сумке только сухая трава. О вы, кто ест сырое мясо…»

Под этим деревом рычащие вокруг нас львы вдруг остановились и начали танцевать под его волшебную мелодию. Они скакали взад и вперед на задних лапах, их хвосты со свистом качались из стороны в сторону, они крутились и поворачивались, кивали и покачивали головами. Огромные коты, мурлыкающие с явным удовольствием. Они порвали бы его на куски, если бы не его прекрасный, сильный голос. Голос становился все громче и громче, и все быстрее и быстрее крутились эти желтовато-коричневые тела.

Чибинди топал ногами и пел; подняв руки перед собой на уровне плеча, он то поднимал, то опускал их, как будто подбадривая львов, танцующих на задних лапах, танцевать быстрее и быстрее. И вскоре ужасные львы забыли, что их интересовала свежая человеческая плоть…

Воспоминания о Чибинди воскресили давно забытые события в памяти. Грустные события. Я все так же вижу Раджа, стоящего под деревом, топающего босыми ногами по сухой земле, он размахивает руками с безумной скоростью, и он простил меня…

Однажды, что меня сильно взволновало, Радж согласился преподать мне тайны заклинателя змей. Тайны передавались только из поколения в поколение от отца к сыну. Это походило на несбыточный сон, который вдруг стал явью. И вот я уже обматываю змею вокруг своей шеи подобно богу Шиве. Яд, как я узнал позже, был самым драгоценным, что только мог получить человек от змеи и чего больше всего боялся. Страх — это запах, который змея ищет, когда щелкает своим языком вокруг. Только когда она почувствует этот запах, запах страха, змея нападет. Радж сказал, что он давным-давно избавился от такого страха, а вместо него приобрел острые зубы и прекрасные длинные когти.

— Сегодня вечером будет полнолуние, — сказал он мне однажды днем. — Лунный свет тревожит змей. Они выходят, чтобы потанцевать в свете луны. Вечером встретимся на китайском кладбище?

Его молодые и в то же время такие умудренные глаза внимательно смотрели на меня, и в них я видел то ли вопрос, то ли сомнение.

Сначала я с сожалением покачал головой, терзаемый желанием пойти с ним. Даже одного раза, как я убеждал самого себя, мне будет достаточно. Он так многому мог меня научить, столько всего интересного мог мне показать — но меня всегда преследовала мысль о матери, ждущей на кухне, пока утренние лучи солнца не появятся в окнах. Я не переставал удивляться, почему она так плохо спала. Я не думаю, что она когда-либо спала больше, чем два или три часа за ночь. Однако однажды днем, когда я дремал под деревом, слова «хорошо, сегодня вечером на китайском кладбище» сорвались с моих губ помимо моей воли.

Оказалось, что это совершенно просто — выскользнуть из окна спальни, спуститься вниз на специально поставленную в нужном месте бочку и бесшумно ускользнуть из дома. В тени деревьев возле усадьбы заклинателя змей меня ждал Радж, но я прошел мимо него, не заметив. Его рука затянула меня в темноту. Дикарь приказал мне замолчать, приложив указательный палец к губам.

Мы оба были тайной друг друга.

Острый запах лука исходил от его тела. Он двигался бесшумно, поскольку не носил рубашки. Кожа Чибинди мерцала, подобно лакированной красной глине, в бледном лунном свете. На желтой веревке на его шее висел блестящий золотой амулет. Этот амулет, насколько я знал, был предназначен для шипящей кобры, которая выслеживает блеск глаз врага, чтобы выпустить туда свой смертельный яд и ослепить врага, находясь на безопасном расстоянии.